Темы и вариации (4)

Высшего нет. Я сердцем - у цели И по пути в пустяках не увяз. Крут был подьем, и сегодня, в сочельник, Ошеломляюсь, остановясь. Но объясни. Полюбив даже вора, Как не рвануться к нему в каземат В дни, когда всюду только и спору, Нынче его или завтра казнят? Ты ж предпочла омрачить мне остаток Дней. Прости мне эти слова. Спор подогнал бы мне таянье святок. Лучше задержим бег рождества. Где он, тот день, когда, вскрыв телеграмму, Все позабыв за твоим "навсегда" , Жил я мечтой, как помчусь и нагряну? Как же, ты скажешь, попал я сюда? В вечер ее полученья был митинг. Я предрекал неуспех мятежа, Но уж ничто не могло вразумить их. Ехать в ту ночь означало бежать. О, как рвался я к тебе! Было пыткой Браться и знать, что народ не готов, Жертвовать встречей и видеть в избытке Доводы в пользу других городов. Вера в разьезд по фабричным районам, B новую стачку и новый подъем, Может, сплеталась во мне с затаенным Чувством, что ездить будем вдвоем. Но повалила волна депутаций, Дума, эсдеки, звонок за звонком. Выехать было нельзя и пытаться. Вот и кончаю бунтовщиком. Кажется все. Я гораздо спокойней, Чем ожидают. Что бишь еще? Да, а насчет севастопольской бойни, В старых газетах - полный отчет".

2

Послепогромной областью почтовый поезд в ромны Сквозь вопли вьюги доблестно прокладывает путь. Снаружи вихря гарканье, огарков проблеск

темный, Мигают гайки жаркие, на рельсах пляшет ртуть. Огни и искры чиркают, и дым над изголовьем Бежит за пассажиркою по лестницам витым. В одиннадцать, не вынеся немолчного злословья, Она встает, и - к выходу на вызов клеветы.

И молит, в дверь просунувшись: "Прошу вас,

не шумите... Нельзя же до полуночи!" И разом в лязг и дым Уносит оба голоса и выдумку о шмидте, И вьет и тащит по лесу, по лестницам витым. Наверно повод есть у ней, отворотясь

к простенку, Рыдать, сложа ответственность в сырой комок

платка. Вы догадались, кто она. - Его корреспондентка. В купе кругом рассованы конверты моряка.

А в ту же ночь в очакове в пурге и мыльной пене Полощет створки раковин песчаная коса. Постройки есть на острове, острог и укрепленье. Он весь из камня острого, и - чайки на часах. И неизвестно едущей, что эта крепость-тезка (очаков - крестный дедушка повстанца корабля) Таит по злой иронии звезду надежд матросских, От взора постороннего прибоем отделя.

Но что пред забастовкою почтово-телеграфной Все тренья и неловкости во встрече двух сердец! Теперь хоть бейся об стену в борьбе с судьбой

неравной, Дознаться, где он, собственно, нет ни малейших

средств. До ромен не доехать ей. Не скрыться от мороки. Беглянка видит нехотя: забвенья нет в езде, И пешую иль бешено катящую, с дороги Ее вернут депешею к ее дурной звезде.

Тогда начнутся поиски, и происки, и слезы, И двери тюрем вскроются, и, вдоволь очернив, Сойдутся посноровистей объятья пьяной прозы, И смерть скользнет по повести, как оттиск

пятерни. И будет день посредственный, и разговор

в передней, И обморок, и шествие по лестнице витой, И тонущий в периодах, как камень, миг последний, И жажда что-то выудить из прорвы прожитой.

3

Как памятен ей этот переход! Презд в одессу ночью новогодней. С какою неохотой пароход Стал поднимать в ту непогоду сходни! И утренней картины не забыть. В ушах шумело море горькой хиной. Снег перестал, но продолжали плыть Обрывки туч, как кисти балдахина. И из кучки пирамид Привстал маяк поганкою мухортой. "Мадам, вот остров, где томится Шмидт", И публика шагнула вправо к борту. Когда пороховые погреба Зашли за строй бараков карантинных, Какой-то образ трупного гриба Остался гнить от виденной картины. Понурый, хмурый, черный островок Несло водой, как шляпку мухомора. Кружась в водовороте, как плевок, Он затонул от полного измора. Тем часом пирамиды из химер Слагались в город, становились тверже И вдруг, застлав слезами глазомер, Образовали крепостные горжи.

4

Однако, как свежо очаков дан у данта! Амбары, каланча, тачанки, облака... Все это так, но он дорогой к коменданту, В отличье от нее, имел проводника. Как ткнуться? Что сказать? Перебрала оттенки. "Я - конфидентка Шмидта? Я - его дневник? Я - крик его души из номеров ткаченки, Bот для него цветы и связка старых книг? Удобно ли тогда с корзиной гиацинтов, Не значась в их глазах ни в браке, ни в

родстве?" Так думала она, и ветер рвал косынку С земли, и даль неслась за крепостной бруствер. Но это все затмил прием у генерала. Индюшачий кадык спирал сухой коклюш. Желтел натертый пол, по окнам темь ныряла, И снег махоркой жег больные глотки луж.
[1] [2] [3] [4]