Дети с улицы Мапу (13)
[1] [2] [3] [4]Шуля побледнела.
- Несколько дней назад из нашей аптечки исчезли дорогие лекарства. Где пентотал и корамин ?
У Шули подкосились ноги.
- Не знаю, - еле слышно ответила она.
- Нет, ты знаешь! Если не скажешь, кто взял их, сегодня же позову гестапо. Шуля молчит. Бируте громко рыдает.
- Бируте Магдалена, ты отвечаешь за лекарства. Твой ключ подходит к аптечке. Ты давала Оните ключ ?
Бируте опускает голову и молчит.
- Под замок ее, пока решим, что с ней делать.
Минутку помолчала в задумчивости.
- Бируте Магдалена, ты же еврейка?
Мать Беата не знает ничего о Ривкеле. Ее перевели сюда из закрывшегося монастыря вместе с группой воспитанниц.
Вопрос застал девочку врасплох.
- Нет, нет, - промямлила она.
- Оните, ты знала Бируте Магдалену раньше? Скажи правду. Она тоже жидовка, как ты ?
Шуля выпрямилась.
- Нет. Бируте Магдалена нееврейка, она христианка. Мать Беата, она ни в чем не виновна. Я сама взяла ключ.
- Так. И лекарства тоже?
- Да.
- Зачем? Продала их? Ты сделала с ними гешефт ?
- Нет. Отдала раненому.
- Еврею, да?
- Да.
Старая монахиня поднялась с места тяжело дыша, глаза ее яростно блестела. Шуле показалось, что она вот-вот бросится душить ее. Но мать Беата овладела собой: не крикнула, не ударила, только процедила сквозь зубы, показав пальцем на Шулю:
- Эту - под замок. Не давать ей ничего.
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Целую неделю в городе гремела пальба. Над железнодорожным управлением, самым высоким зданием в городе, стояли облака пыли. Потом стрельба стихла. В город вошли советские танки и автомашины. Шагают солдаты, до смерти усталые и опьяненные победой. Одиночные выстрелы со свистом рассекали воздух.
Группами шагают партизаны по освобожденным улицам. На перекрестках патрули. Только еврейские партизаны не радуются. Их глаза не светятся счастьем победы.
Они бродят по огромному кладбищу - между развалин домов в темных проулках, которые еще недавно назывались "Виленским гетто". Кое-где еще висит на петлях покосившаяся дверь. Из кучи пепла торчат обгоревшие стулья, столы. Ветер гуляет по улицам мертвого гетто, перелистывая страницы книг, обрывки пергамента свитков Торы на грязной мостовой. Люди молча роются в кучах пепла и развалив. Может, найдут что-нибудь из их дома.
Ничего. Пепел и пыль, камни и мусор. Удушливый запах выгоняет партизан на те улицы, где еще живут люди. Но и эти улицы кажутся им кладбищем: здесь тоже когда-то жили евреи...
...Их нет теперь... Время от времени по улице с пронзительным воем проносятся санитарные машины.
[1] [2] [3] [4]