Дети с улицы Мапу (12)

- А почему вас послали за хлебом, а не кого-нибудь из хозвзвода? удивился Шмулик.

Как правило, бойцы не ходили на хозяйственные операции, тем более, если они только что вернулись после вылазки. Для этого были особые люди "хозвзвод".

Друзья улыбнулись :

- Подожди, сам увидишь, почему мы вызвались пойти.

Они забрались в гущу леса. Телега остановилась. Ошер и Шмулик остались на месте, Гедалья исчез среди деревьев.

Казалось, тут не было живой души. Деревья покачивали голыми ветвями, из-под колес телеги в лицо летела густая грязь. Ни дороги, ни тропинки...

Минут через пятнадцать Гедалья вернулся в сопровождении женщины и двух мужчин. Шмулика охватило чувство жалости при виде оборванных, растрепанных, неумытых фигур. Люди подошли к телеге. Увидя хлеб, они широко раскрыли глаза. Самый молодой из них не выдержал, протянул дрожащую руку, схватил большой кусок хлеба и торопливо набил им рот. Поколебавшись, двое остальных последовали его примеру. Гедалья и Ошер не вмешивались. Они молча смотрели, как люди утоляют голод. На лбу Гедальи появились глубокие морщины, и даже Ошер, всю дорогу без устали болтавший, теперь молчал.

- Пошли, - нарушил молчание Гедалья, и его обычно мягкий, сдержанный голос прозвучал сердито и резко. Он снял с телеги несколько буханок хлеба и вручил их пришедшим.

Если в отряде об этом узнают, несдобровать им, - подумал Шмулик, и сердце его наполнилось еще большим уважением к двум друзьям.

- Тут еще остались куски, - сказала женщина, подбирая с телеги хлебные крошки.

- Идем, Васька, - повернулся к мальчику Гедалья.

Шмулик зашагал вслед за Гедальей в чащу леса, женщина пошла впереди.

Вскоре показалась землянка, затем другая. Это были не партизанские землянки, - возвышающиеся над землей, с покатой крышей и дерзко торчащим дымоходом, дымящим в небо. Эти скорее походили на пещеры, накрытые ветвями и присыпанные сверху землей.

Гедалья скользнул в землянку, Шмулик за ним. Слабый свет проникал внутрь сквозь входное отверствие, и Шмулик увидел мужчину, сидящего на бревенчатых нарах. Мужчина был бледен, большие глаза его безжизненно смотрели куда-то вдаль.

- Хаим, я привела тебе гостей, - сказала женщина. Мужчина чуть пошевелился и поднял на них воспаленные глаза.

- Хаим, у нас есть хлеб.

Губы мужчины дрогнули, но голоса не было слышно. Женщина протянула ему кусок хлеба.

- А... хлеб... дай, - произнес Хаим.

Шмулик вздрогнул. Теперь он узнал его: это был сапожник Хаим.

- Хаим, ты меня не узнаешь? - спросил он дрожащим голосом.

- Нет... да... ты, Шмулик... жив - пробормотал сапожник безразличным голосом.

- Что с тобой случилось, Хаим? - начал было Шмулик, но осекся: страшное равнодушие сапожника заставило мальчика замолчать.

- Зимой во время облавы, он отморозил ноги, не может ходить, ответила за него женщина.

- Отморозил ноги, да... Нету ног, - глухо повторил тот, кого когда-то называли Хаим-богатырь.

- Хаим, мы принесли кожу. Сможешь сшить сапоги для этого парнишки?

- Сапоги? Да, - тупо бормотал Хаим, как будто смысл слов не дошел до его сознавая, и добавил: "Ноги у меня болят".

- Хаим, мы приведем фельдшерицу.

Из глаз Хаима выкатились две слезы и повисли на конце бороды.

- Да, фельдшерицу, дорогой, приведи, невмоготу ему больше.. . покачиваясь в такт словам, сказала женщина и вытерла ему лицо грязным платком.

Дважды побывал Шмулик в землянке вместе с Лизой-фельдшерицой. Она помогла Хаиму. Правда, он лишился больших пальцев на обеих ногах, но зато язвы начали заживать. Отчаяние и пугающее безразличие отступали, и постепенно возвращалась бодрость духа. Через две недели Хаим взял в руки свой молоток и вскоре Шмулик получил от него пару блестящих сапог.

От Ошера Шмулик узнал, что сначала Хаим не хотел вступать в боевой отряд. Командир поставил условие: пусть достанет себе винтовку. Хаим не захотел рисковать и пошел в семейный лагерь.

- Не повезло мне, - жаловался он, - невезучему лучше не родиться.

Шмулик смутился, ему показалось, что Хаим завидует его судьбе. Он вспомнил тот день, когда сапожник оставил его, обессилевшего, в лесу одного. На мгновенье им овладело чувство злорадства, но он тут же устыдился и поспешил расстаться с сапожником, оставив ему несколько буханок хлеба и баранье ребро с мясом - плату за труд.

Дни тянулись медленно. Шмулик с нетерпением ждал возможности поговорить с командиром Иваном Петровичем, но когда он встречался с ним, смелость оставляла мальчика, и он не решался обратиться к нему.

Иван Петрович был русский офицер, бежавший из немецкого плена и вступивший в партизанский отряд, в котором Анатолий служил командиром взвода. Очень быстро он стал командиром роты. Евреи-партизаны уважали его за храбрость и любили за хорошее отношение к ним.

В отряде Шмулика называли Васькой. Его еще не брали на боевые операции, оставляли охранять лагерь. По ночам Васька стоял на посту с одной из девушек или со старым конюхом Андреем - отцом одного из партизан. Устремив взор в темноту, он настораживался при каждом шорохе. В первые ночи в шелесте листвы слышались ему вражеские шаги. Потом он научился различать звуки ночного леса, и уже не волновался так сильно.

Однажды, возвращаясь с поста, Шмулик наткнулся на Ивана Петровича с группой бойцов, которые только что вернулись с дерзкой и удачной операции: они пустили под откос немецкий поезд, полный оружия и солдат. Много немцев взлетело в воздух.

Командир был в хорошем настроении. После сытного обеда, который приготовила в лагере повариха Галя - поджаренное на сковороде, ароматное, приправленное луком мясо, - партизаны разошлись по своим землянкам и завалились спать. Командир остался сидеть у костра, погрузившись в раздумье. Вместе с ним остались Анатолий и Васька. Давно уже Шмулик уговаривал Анатолия попросить командира, чтобы его перевели в боевой взвод. Сейчас момент показался ему подходящим. Он потянул Анатолия за рукав.

- Иван Петрович, - обратился Анатолий к командиру, - надоело Ваське нашему сидеть на кухне. Хочет воевать.

Иван Петрович перевел на него задумчивый взгляд, и широкая улыбка расплылась по его лицу:

- Воевать? Ну, ладно! Сколько тебе лет, парень ?

- Почти пятнадцать, товарищ командир, - прибавил себе возраст Шмулик.

- Почти пятнадцать, - снова улыбнулся командир.

- Значит, четырнадцать с хвостиком. Рановато еще...

- Товарищ командир, во время войны растут быстрее. Я уже больше двух лет сам о себе забочусь, многое испытал.

Лицо командира стало серьезным.

- Да, парень, в страшное время мы живем: ни детства у наших детей, ни юности. Но что ты будешь делать в боевом отряде? Задания - это ведь не игрушка. В любой момент можешь расстаться с жизнью, не хочу я, чтобы ты сложил здесь свою голову после трех лет войны. Не так уж долго осталось до освобождения.

- Товарищ командир, вот вы говорите, что война к концу приближается, а я еще ни одному немцу не отомстил, - продолжал уговаривать Васька.

Иван Петрович снова улыбнулся. Положив руку Ваське на плечо, командир поглядел на него, и на лице его появилось выражение печали и нежности.

- У меня тоже сын твоих лет, парень, - сказал он тихо. - Кто знает, найду ли его еще в живых.

- Товарищ командир! - Анатолий решил прийти Ваське на помощь, - ваш сын русский, а мы евреи. Ведь не...

Лицо лейтенанта помрачнело, глаза сердито блеснули.

- В моей деревне немцы живой души не оставили.

Анатолий хотел что-то сказать, но видя сердитое лицо командира, промолчал:

"Им этого не понять, даже самому лучшему из них".

Минуту все молчали. Иван Петрович поднялся.

- Бери его в свой взвод, - коротко приказал он и пошел прочь.

Шмулик облегченно вздохнул. Он знал, что русские командиры взводов не захотели бы его взять.

СМЕРТЬ ДРУГА

- Анатолия вызвали в землянку командира, - с порога сообщил Алешка. Все насторожились. Васька не утерпел и выскочил наружу. Он знал: взводного не вызывают к командиру так просто. Наверно, готовится крупная операция.

Его догадка подтвердилась. Спустя некоторое время Анатолий вернулся и предупредил, чтобы вечером были готовы: пойдет он с одним отделением. Операция будет опасной. Нужно пересечь главное шоссе, по которому все время движутся немецкие части, и разрушить железнодорожный мост через реку.

- На такое дело посылают евреев, - проворчал Ошер, - не хотят русских подвергать опасности.

Гедалья сердито посмотрел на него, и Ошер замолчал.

Вышли с первыми звездами. Шли всю ночь, а днем прятались в роще на берегу реки. С заходом солнца начали пробираться к назначенному месту.

Лето еще только начиналось. Хлеба на полях зеленые, но уже высокие, колыхались и склонялись на ветру.
[1] [2] [3] [4]