3. Рыжий цвет времени
[1] [2] [3] [4][137/138]
иерархическая каста», «орден меченосцев» по выражению Сталина, как бы сама собой «выработалась», «создалась» в результате «долгого пребывания у власти». Крупнейший теоретик партии Н. Бухарин видел более глубокие причины: «Известная часть коммунистических кадров может вырождаться на базе своего единовластия… Наша форма власти есть форма диктаторской власти, наша партия есть господствующая партия в стране…»64
С гордостью, не имея возможности заглянуть в будущее, Г. Зиновьев провозглашал на Одиннадцатом съезде: «… Мы имеем монополию легальности, мы отказали в политической свободе нашим противникам. Мы не даем легально существовать тем, кто претендует на соперничество с нами… Диктатура пролетариата, как говорит товарищ Ленин, есть очень жестокая вещь. Для того, чтобы обеспечить победу диктатуры пролетариата, нельзя обойтись без того, чтобы не переломать хребет всем противникам этой диктатуры… Никто не может указать то время, когда мы сможем пересмотреть наши взгляды в этом вопросе».
Монополия партии, обладающей неограниченной диктаторской властью, была главной причиной ее разложения: превращения революционеров в вельмож, наплыва карьеристов и проходимцев. Ленин в бессильном гневе требовал «суда на месте и расстрела безоговорочно» «примазавшихся коммунистов», но именно они - люди без идей, без убеждений - становились идеальными членами монополистической диктаторской партии.
Полностью сбылось предсказание Розы Люксембург, которая через несколько месяцев после Октябрьского переворота писала: «С подавлением свободной политической жизни во всей стране жизнь и в Советах неизбежно все более и более замирает. Без свободных выборов, без неограниченной свободы печати и собраний, без свободной борьбы мнений, жизнь отмирает во всех общественных учреждениях, становится только подобием жизни, при котором только бюрократия остается действующим элементом… Господствует и управляет несколько десятков энергичных и опытных партийных руководителей. Среди них действительно руководит только дюжина наиболее выдающихся людей и только отборная часть рабочего класса время от времени собирается на собрания для того, чтобы аплодировать речам вождей и единогласно одобрять предлагаемые резолюции. Таким образом - это диктатура клики, несомненная диктатура, но не пролетариата, а кучки политиканов».б5
Через год после принятия НЭПа, на Одиннадцатом съезде, Ленин делает удивительное признание. Сравнив страну с автомобилем, вождь революции с недоумением замечает: «Машина отказывается
[138/139]
подчиняться руке, которая ею управляет. Как если бы автомобиль двигался не в том направлении, в каком хочет человек, им управляющий, а в направлении, намеченном кем-то другим, как если бы им управляла какая-то тайная, незаконная рука. Бог знает какая… Во всяком случае, машина не идет в том направлении, в какое хотел ее направить человек, сидящий за рулем…» Есть в этих словах трагизм человека, верившего, что он постиг законы, по которым движется машина, знающего цель, к которой она идет, и обнаружившего вдруг, что машиной управляет «тайная, незаконная рука». Как в легенде о големе, создатель искусственного человека внезапно обнаружил, что чудовище вырвалось из его власти, так Ленин вдруг увидел, что построенная им «машина» идет не туда, куда он ее направлял. Создатель голема уничтожил свое творение, Ленин решил укрепить руку шофера.
Собравшийся после Одиннадцатого съезда Центральный комитет, по предложению Ленина, на новую должность Генерального секретаря избирает И. В. Сталина. В его качествах «шофера» Ленин был уверен, они были проверены в годы гражданской войны. Летом 1918 года Сталин шлет телеграмму председателю Совнаркома, излагая свое кредо: «Будьте уверены, что не пощадим никого… Будьте уверены, что у нас не дрогнет рука…»66 Именно в такой руке, по мнению Ленина, нуждалась партия, в таком «человеке, сидящим за рулем» советского государства.
В 1920 году, в брошюре Детская болезнь «левизны» в коммунизме, Ленин иронизирует над спорами о характере диктатуры в советском государстве. Для него это «смешная, детская ерунда» спорить о том является ли диктатура - диктатурой партии или класса, диктатурой вождей или масс, для него это нечто вроде спора, что человеку нужнее: левая нога или правая рука? Ленин лицемерил: он великолепно знал, что правая рука важнее, ибо, как он признавал: «Возражать против необходимости центральной власти, диктатуры и единства воли… становится невозможным».
Необходимость в железной руке ощущается по окончании гражданской войны особенно остро, ибо борьба с многочисленными врагами продолжается с новой силой. Либерализация экономики сочетается с новой волной террора: это тоже примета «рыжего времени». В стране НЭПа и ЧК - назвал свои воспоминания Борис Цедергольм, один из первых свидетелей, вырвавшихся на Запад из Соловецкого лагеря. НЭП и ЧК - две стороны советской медали первой половины 20-х годов.
Первыми результатами новой экономической политики было ухудшение положения рабочего класса, класса-гегемона, как любили
[139/140]
называть его агитаторы. Рабочие, по еще неизжитой дореволюционной привычке, бастуют, добиваясь улучшения положения. Сталин, выступая 2 декабря 1923 года перед московскими коммунистами, говорит о «волне брожения и забастовок, прокатившейся по некою. рым районам республики в августе этого года».67 Но рабочие бастовали и в 1921, и в 1922 году. В «Смоленском архиве» приводятся многочисленные донесения агентов ГПУ о недовольстве рабочих мизерной зарплатой, задержкой ее выдачи, нехваткой продуктов и их дороговизной, о забастовках на заводах, мастерских, железных дорогах.68 Смоленские чекисты объясняли забастовки происками анархистов. В Москве виновниками объявили меньшевиков. Заметка о забастовках в типографии Высшего военного редакционного совета, опубликованная Правдой, была озаглавлена: «Необходимо дать бой меньшевикам». Рабочие, - говорилось в заметке, - «плетутся за меньшевиками. «Забастовки» в «меньшевистской крепости» вспыхивают очень часто. Чуть что: несвоевременная выплата жалованья или другая какая-либо ненормальность (а их, к сожалению, в 27 типографии немало) и меньшевикам открывается широкое поле «деятельности».69 Автор заметки, подписавшийся «Алеша Упрямый», не предлагает устранить «ненормальности», он настаивает на необходимости покончить с «гнусной работой меньшевиков». А. Шляпников рассказал на Одиннадцатом съезде, что забастовки рабочих Златоуста и Брянска объявили делом рук монархистов». В забастовках виноваты были все: анархисты, меньшевики, монархисты, но, прежде всего - рабочие. На Одиннадцатом съезде Ленин теоретически обосновал вину российского пролетариата, заявив, что поскольку в Советской республике «разрушена крупная капиталистическая промышленность, поскольку фабрики и заводы стали, пролетариат исчез». Ленин не останавливается перед ревизией Маркса. Маркс, правда, писал, что на фабрики и заводы идет настоящий пролетариат, и это было правильно на протяжении 500 лет для «капитализма в целом», но, заявляет Ленин, «для России теперешней это неверно». Ленину вторит на том же съезде Зиновьев, утверждающий: «Рабочий класс в силу перипетий революции, деклассирован». Александр Шляпников говорит, обращаясь к Ленину «Разрешите поздравить вас, что вы являетесь авангардом несуществующего класса…» Шляпников предлагал «раз навсегда запомнить, что другого и «лучшего» рабочего класса мы иметь не будем и нужно удовлетворяться тем, что есть».
Шляпников, конечно, ошибался. Ленин, а за ним Сталин никак не хотели удовлетвориться тем рабочим классом, который у них был, и которому отказывалось в имени рабочего класса. Они хотели