Глава 9 (3)

[269/270]

Критика противников шла прежде всего по двум основным линиям. Проект Сперанского, если его свести к главному тезису, утверждал: нужна конституция, ограничивающая монарха, не нужно рабство, мешающее созданию правового государства. Николай Карамзин, самый красноречивый и самый ожесточенный противник Сперанского, утверждал: «Самодержавие есть палладиум России; целость его необходима для его счастья»; «Для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу»48. В числе важных аргументов врагов реформ была настойчивая констатация очевидного факта: крепостная Россия была могучим государством, игравшим решающую роль в Европе. Борис Чичерин в 80-е годы XIX в., уже после освобождения крестьян, отмечал исторический факт: благодаря крепостному праву Россия сделалась великим и образованным государством. Историк припоминал, что «крепостная Россия одна на европейском материке в состоянии была побороть полчища освобожденной Франции, предводимые величайшим военным гением в мире»49. Борис Чичерин в 1882 г. считал, что крепостное право было отменено, ибо сделало для России все полезное, что могло. Для Николая Карамзина в 1811 г. полезное действие крепостного права было еще далеко не исчерпано.

Николай Карамзин не был тупым крепостником, заботившимся только о своем кармане. В «Истории государства Российского» он описал беды, которые были результатом своевольных действий неограниченного самодержца. Его спор с Михаилом Сперанским носил принципиальный характер. «Главная ошибка законодателей сего царствования, - писал Карамзин, - состоит в излишнем уважении форм государственной деятельности: от того - изобретение различных министерств, учреждений, Совета и пр…» Автор «Записки о древней и новой России» заключает: «Не формы, а люди важны»50.

Иначе говоря - законы второстепенны, отношения между людьми, прежде всего между монархом и народом, - первостепенны.

Современный американский историк, вынеся за скобки идеологические споры русских сторонников и противников реформы, приходит к выводу, что она была «проведена людьми компетентными» и в итоге «способствовала повышению административной эффективности центрального правительства во многих областях экономической, социальной и общественной жизни страны». Он

48 Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 74, 105.

49 Чичерин Б. Собственность и государство. М., 1882. Ч. 1. С. 23, 24.

50 Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 98.

[270/271]

видит ограниченность реформы, отмечая, в частности, что «Совет министров так и не стал инструментом, необходимым для проведения логичной, последовательной и долгосрочной имперской политики».

Споры вокруг реформ Сперанского повторились в конце XX в. в дискуссии вокруг реформ посткоммунистической системы. На повестке дня те же вопросы: что важнее - закон или отношения; как ограничить верховную власть; брать ли в качестве модели западные образцы или изобретать свое, искать «русский путь»? Василий Ключевский, завершая анализ проекта Сперанского, указывая на достоинство программы реформ, подчеркивал ее нереальность. Россия, по его мнению, не была готова к реформам. Замечания историка XIX в. кажутся очень актуальными в конце XX в., когда Россия внезапно «пошла в капитализм». «Нельзя, - писал В. Ключевский, - предписать торговлю в известной деревне, когда обывателям нечем меняться». Нельзя, - продолжал он, - «предписать любить свободу»51.

Русские историки - либеральные дореволюционные и советские - оценивали реформы Сперанского и их вдохновителя Александра, как правило, недоброжелательно. За желание поставить во главу реформ создание прочной правовой структуры. За неудачу реформ, которая объяснялась нерешительностью и страхами царя, утопичностью идей Сперанского. В 80-е годы XX в. русские историки (некоторые из них) начинают пересматривать взгляды предшественников на александровские реформы. Они отмечают, что Александр ясно видел необходимость решения двух основных проблем, стоявших перед Россией. Современный исследователь эпохи Александра пишет об императоре: «Убежденный, что крепостное право есть зло, что отношения помещиков и крестьян не могут больше существовать в прежнем виде, он так и не смог даже для самого себя определить принципы переустройства крепостной деревни»52. Современный биограф Александра I развивает эту мысль, говоря о двух тенденциях, которые постоянно боролись в душе монарха: освободить крестьян, выступить инициатором крупнейшего поворота в истории России, поворота к современной цивилизации, а с другой стороны - диктуемое страхом желание переложить инициативу в деле освобождения крестьян на дворянство, которое в то время ни духовно, ни материально к этому не было подготовлено.

51 Ключевский В. Указ. соч. С. 186.

52 Мироненко С.В. Самодержавие и реформы: Политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989. С. 66.

[271/272]

Неподготовленность России, - пришли к выводу современные русские историки, - была неподготовленностью дворянства, жившего крепостным трудом, и нерешительностью императора, не нашедшего в себе силы стать революционером «сверху». Во второй половине 80-х годов XX в., когда делались нерешительные попытки реформировать Советский Союз, положение в России в начале XIX в. позволяло находить поучительные аналогии, доказавшие необходимость и возможность - в определенных условиях - «революции сверху».

Реформы не были завершены - сопротивление оказалось слишком сильным. Александр не отказался от решения двух главных задач, но пришел к выводу о необходимости предварительного испытания способов и результатов. В 1816 г. Александр отменил крепостное право, освободил крестьян в Эстляндии по просьбе эстляндского дворянства. Через год он попытался подтолкнуть к такой же инициативе помещиков Малороссии, но они категорически отказались освобождать своих крестьян. Зато нашли это для себя выгодным дворяне в Курляндии и в Лифляндии, где крепостное право было отменено, соответственно, в 1817 и 1819 гг. По случаю реформы в Лифляндии Александр заявил: «Радуюсь, что лифляндское дворянство оправдало мои ожидания. Ваш пример достоин подражания. Вы действовали в духе времени и поняли, что либеральные начала одни могут служить основою счастья народов»53.

Считая необходимым распространить «либеральные начала» на всю империю, Александр поручил разработать план решения крестьянского вопроса своему фавориту Аракчееву, синониму реакционной политики, и министру финансов Д. Гурьеву, также не замеченному в «вольнодумии». Проект Аракчеева, предусматривавший выкуп крестьян с землей посредством кредитной операции, лег в основу реформы 1861 г. Граф Гурьев предложил допустить существование в России «разных родов собственности» - эта идея горячо обсуждается русскими политиками, составляющими планы решения крестьянского вопроса в конце XX в.

Оба проекта были одобрены, но остались совершенно секретными. Их реализовать Александр боялся.

Испытанию подверглась и мечта о конституции. После завоевания Финляндии в 1809 г. император побывал в приобретенной провинции, открыл сейм и объявил о сохранении «веры, коренных законов, права и преимуществ, коими пользовались дотоле каждое сословие в особенности и все жители Финляндии вообще по их конституции». Так в пределах Российской империи впервые появилась конституция. В марте 1818 г. Александр выступил в польском

53 Там же. С. 117.

[272/273]

сейме: Царство Польское, возникшее в результате победы над Наполеоном как часть Российской империи, получило конституцию. Император объявил, что вводит в Царстве Польском немедленно «Законно-свободные учреждения», которые были «непрестанно предметом моих помышлений и которых спасительное влияние надеюсь я с помощью Божией распространить и на все страны, Провидением попечению моему вверенные».

Конституция Царства Польского, - пишет современный историк, - «была для Александра I своеобразным экспериментом. Польша стала как бы объектом проверки реальности задуманного императором симбиоза конституции с самодержавной властью»54.

В Варшаве Александр поручил группе советников, возглавляемых одним из бывших членов Негласного комитета, давно уже прекратившего существование, составить проект конституции. Вскоре проект - Государственная уставная грамота Российской империи - был готов. Он предполагал превращение России в конституционную монархию: вводился двухпалатный парламент, местные представительные органы - «сеймы», разделение законодательной и исполнительной власти между императором и выборными органами. Конституция декларировала свободу слова, печати, свободу вероисповедания, неприкосновенность личности и имущества.

И этот проект остался проектом, похороненным в тайных архивах. Продолжали действовать две взаимоисключающие тенденции: несомненное желание Александра провести реформы и страх, мешавший это сделать, страх, основанный на ясном понимании враждебности дворянства всем попыткам изменения существующего положения. Правящие круги приняли реформу центральных учреждений и преобразование местной администрации, повышавшие роль бюрократии, становившейся приводным ремнем между дворянством и императором.

Реформенная деятельность 1815-1818 гг., давшая реальные результаты в западных провинциях империи, и множество проектов, оставшихся благими намерениями, была продолжением второго тура реформ, прерванного очередной войной с Наполеоном. Отставка, а затем ссылка Михаила Сперанского сначала в Нижний Новгород, потом в Пермь, были официальным завершением «эпохи Сперанского». Последней каплей, переполнившей чашу недовольства общества реформатором, была предложенная им финансовая реформа. Все возражали против увеличения прямых и косвенных налогов, прекращения выпуска ассигнаций. Тяжелые финансовые трудности, переживаемые в это время Россией, были в немалой
[1] [2] [3] [4]