115
[1] [2]всеобщим эквивалентом, снижает материальную заинтересованность людей в труде»138. В результате рождается убеждение: «Лучше получать 150 руб. и не работать, чем работать и получать тысячу»139. Или, как выразился модный поэт, с нескрываемым презрением передавая психологию советского человека, сравнивающего капитализм и социализм: «Не люблю я истин прописных, лично мне хватило б в самый раз, если б я с зарплатой, как у них, - ничего б не делал! Как у нас»139.
Всенародный «саботаж» выражает нежелание «низов» принимать социалистическую реальность и одновременно склонность приспосабливаться к жизни в «зрелом социализме». «Низы» не хотят того, что есть, но отвергают «революцию сверху», продолжая «саботаж», ибо не видят возможностей улучшения положения и твердо убеждены в возможностях его ухудшения. Особый характер отношений между «низами» и «верхами» выражается, в частности, существующим до сегодняшнего дня согласием на привилегии номенклатуры. Легкое недовольство этими привилегиями, разоблачаемыми с высоких трибун Борисом Ельциным, не может идти ни в какое сравнение с негодованием, вызванным высокими заработками кооператоров. Жажда равенства, дремавшая в душе советских людей, проснулась с неожиданной силой после разрешения кооперативной деятельности. Министр финансов СССР Борис Гостев (позднее смещенный) объяснил необходимость парализующих налогов (70% и выше с доходов сверх тысячи рублей в месяц) заботой о социалистической справедливости и равенстве: «В обществе образуется прослойка богатеев, что приведет к социальному расслоению и вызовет необратимые последствия». Министр пугал революцией: «Я не поручусь, что рабочие не выйдут на улицы…»141 Министр, следовательно, предвидел возможность рабочих волнений, вызванных появлением слоя неноменклатурных богатеев. Температура всеобщего недовольства новыми «богачами» подтверждает правоту министра. Она подтверждается и историческим опытом. В 20-е годы, в счастливое время нэпа, частные предприниматели,
[121/122]
нэпманы, имели возможность богатеть, но носили клеймо «антисоциалистического элемента», старательно готовились в жертву «народному гневу». Советские профсоюзы, считавшие бессмысленным защиту государственных рабочих в рабочем государстве, активно заботились о положении рабочих на частных предприятиях, организуя там забастовки, если требования пролетариата не удовлетворялись.
Лето 1989 г. взорвалось неожиданным рождением социального движения: шахтеры Западной Сибири, Воркуты, Донбасса организовали массовые забастовки. Выдвигались различные требования - от экономических (в том числе требование увеличения нормы выдаваемого мыла) до политических. Но прежде всего шахтеры требовали закрытия «грабительских» кооперативов. Были созданы стачечные комитеты - по образцу польских периода «Солидарности».
В октябре 1989 г., после второй, осенней, волны забастовок горняков, обнаруживших, что многие летние обещания не были выполнены, Верховный Совет СССР принял Закон о порядке разрешения коллективных трудовых споров. Он не исключает забастовок в случае неурегулирования конфликтов мирным путем, но запрещает их, во-первых, для некоторых категорий рабочих и служащих, а во-вторых, «по мотивам, связанным с выдвижением требований о насильственных свержении и изменении советского государственного и общественного строя…» Такое определение можно дать каждой забастовке с политическими лозунгами. Закон запретил также забастовочные комитеты, которые преобразовались в шахтерских районах в рабочие комитеты.
Василий Селюнин, побывавший в Кузбассе (Западная Сибирь), увидел в них модель альтернативной власти для всей страны142. С ним согласен Анатолий Стреляный, много ездивший по далеким от столиц районам: «Народные фронты в Прибалтике, «Карабах» в Армении, потом - забастовочные комитеты. Этот новый аппарат способен действовать,
[122/123]
потому что он чувствует, что он в своем праве, что у него есть авторитет»143.
Нарождающееся рабочее движение используют там, где это возможно, против попыток реформировать советскую модель экономики. Созданный в Ленинграде Объединенный фронт трудящихся начал борьбу с «ориентацией на частную собственность, прибыль, на рынок», ибо она стремительно ведет к «социальному расслоению в обществе…»144 В программе Фронта - «защита интересов трудящихся». Анатолий Стреляный передает голос «низов», с которыми он общался во время своих поездок по стране летом 1989 г. Этот голос единодушен: задушить кооператора-спекулянта, чтобы все были одинаковы, мы капитализма не хотим145.
Одновременно идет процесс политического развития рабочего класса. В декабре 1989 г. Андрей Сахаров в канун II съезда народных депутатов призвал объявить двухчасовую предупредительную политическую забастовку с целью побудить депутатов поставить вопрос об отмене статьи 6-й Конституции. Призыв отклика в стране почти не вызвал. Летом 1990 г. накануне XXVIII съезда КПСС шахтеры в разных районах страны провели политическую забастовку, требуя, в частности, отставки правительства Рыжкова. Идея политической забастовки перестала пугать. В летних забастовках 1989 г. участвовало около 500 тысяч шахтеров. Они создали свои региональные комитеты. В начале 1990 г. эти комитеты приложили немало усилий, чтобы объединиться. Весной (30 апреля - 2 мая) 1990 г. в Новокузнецке собрались представители более 40 независимых рабочих движений, объявивших о создании Конфедерации Труда. Рабочий класс начинает осознавать себя политической силой и вступает в борьбу за свои права. Но у родившегося рабочего движения еще нет ясной программы, многие его требования носят консервативный характер, которые пытается поставить себе на службу партийный аппарат. Очевидно одно: рабочий класс - сила, с которой придется считаться все более и более. В июле
[123/124]
1990 г. собрался 1 съезд шахтеров СССР, объявивший о своей независимости «от любых политических образований». Съезд провозгласил: «Независимые рабочие движения и организации трудящихся подчиняются только воле своих членов».