Моя жизнь (21)

Потом он передал мне сообщение: "Мне срочно нужно десять миллионов фунтов стерлингов". Но и этого я ему дать не могла. Он покинул Израиль, пылая гневом, отправился в Ливию к полковнику Каддафи - и, в 1972 году, за полтора года до Войны Судного дня, Уганда порвала с нами дипломатические отношения. Но Иди Амин не Уганда, и даже он не может остаться диктатором навсегда - что все-таки несколько утешает.

Вспоминая таких африканских лидеров, как кенииский изумительный старик Джомо Кениата и Том Мбоиа, замбийский Кеннет Каунда поэт-президент Сенегала Сенгор и президент Заира Мобуту Сесе Секо, я должна сказать, несмотря на трагедию нашего разрыва, что они делают честь своим народам и африканскому освободительному движению. Мы с ними так хорошо ладили (хоть и не на все а не всегда смотрели одинаково) - думаю потому, что я делала то, к чему призывала, и они это видели. В 1964 году, например, по случаю годовщины Дня независимости Замбии (прежде - Северной Родезии" все почетные гости отправились на водопад Виктория, находящийся частично в Замбии, частично - в Южной Родезии (как она тогда еще называлась). Нас повезли к водопаду в автобусах; на границе между странами южнородезийская полиция имела наглость не разрешить черным пассажирам моего автобуса выйти, хотя все они занимали высокие посты и были личными гостями президента Каунды. Я не могла поверить своим ушам, когда услышала слова полицейского: "Только белые". Я сказала: "В таком случае я, к сожалению, тоже не могу выйти в Южной Родезии". Родезийцы перепугались. Они всячески старались убедить меня выйти, но я об этом и слышать не хотела. "Не хочу, чтобы меня отделяли от моих друзей!" повторяла я. После того наш автобус благополучно возвратился в Лусаку, где президент Каунда принял меня так, словно я была Жанна д'Арк, а не просто женщина, которая не принимает расовой дискриминации ни в каких формах.

И еще один был случай, показавший африканцам, что у нас слово не расходится с делом - чего вообще за европейцами, по их мнению, не водилось. По дороге из Замбии в Израиль я должна была посетить Нигерию. Я остановилась в Найроби, откуда специально зафрахтованный самолет должен был доставить меня в Лагос - иначе мне пришлось бы пролететь над арабским государством, а может быть - и приземлиться там. В Найроби меня ожидал наш посол в Нигерии, очень обеспокоенный. Он сказал, что в Лагосе меня встретят антиизраильской демонстрацией. Жены всех арабских послов объединились, чтобы организовать протест против моего визита. Пожалуй, поездку лучше было бы отменить. Вообще, это не самое подходящее время для поездки туда; Нигерия находится накануне выборов и большинство министров сейчас не в Лагосе. А если со мной что-нибудь случится? Я чувствовала глубокую усталость и перспектива подвергнуться нападению на улице самого большого африканского города мне не улыбалась. Но позволить запугать себя арабским послам, которые прячутся за юбками своих жен, я тоже не могла. "Навязываться нигерийскому правительству я не буду, - сказала я, - но если они не отменят своего приглашения, я приеду".

В аэропорту я увидела огромную толпу ожидающих. "Вот оно! - подумала я. - И это будет очень неприятно!", но это были не вопящие в исступлении демонстранты - это были сотни мужчин и женщин, которые прошли обучение в Израиле или у израильтян здесь же, в Нигерии. Все они пели "Хевейну шалом Алейхем" - "Мы несем вам мир!" - израильский гимн международного сотрудничества, который я слышала миллион раз, но которым ни разу не была до такой степени растрогана. "Мы чтим и приветствуем вас как посла настоящей доброй воли", - как бы говорили слова гимна. Поездка в Нигерию оказалась, в конце концов, очень успешной.

В Азии я проводила меньше времени, хотя и там меня всегда принимали хорошо. Но там мне не хватало живости, зрелищности, в моем представлении всегда ассоциировавшихся с Африкой. Может быть, мешало и то, что я никак не могла усвоить сложного дальневосточного этикета, а может быть, и другое еврейское наследие, еврейская этика в Азии менее известны, чем в Африке, куда христианство принесло хорошее знакомство с Библией. Даже названия израильских городов (Галилея, Назарет, Вифлеем) для образованного африканца полны значения, а Моисеев, Самуилов и Саулов я в Африке встречала не реже, чем дома. Но Азия - это нечто совсем другое. Традиции Ветхого Завета ей неизвестны, и там приходится объяснять, кто мы и откуда мы явились. Даже такой культурный человек, как бывший президент Бирмы У Ну рассказывал нашему послу в Рангуне Давиду Хакохену, что ровно ничего о нас не знал до тех пор, пока "случайно в руки ему не попалась книга" - и только тогда, уже взрослым, прочитав эту книгу, оказавшуюся Библией, он узнал о существовании евреев. Подозреваю, что теплоте отношений между ним и Бен-Гурионом способствовало то, что и Бен-Гурион довольно поздно познакомился с буддизмом.

Прежде чем пуститься в описания своих поездок по Дальнему Востоку, я хочу повторить то, что уже говорила единственным народом Азии, с которым мы, увы, так и не сумели завязать отношения, были китайцы. Некоторые израильтяне - и Давид Хакохен в том числе - считают, что мы не приложили для этого достаточно усилий. Мне же кажется, что мы сделали все, что могли. В 1955 году мы послали в Китай торговую миссию с Хакохеном во главе и, разумеется, предложили Китаю послать такую же миссию к нам. Китайцы даже не ответили на наше приглашение. В том же году (на Бандунгской конференции) началось сближение Китая с Египтом. Потом Китай яростно осудил Синайскую кампанию, потом открыто поддержал арабский антиизраильский террор. Китайское правительство полностью поддерживает арабскую войну против Израиля; Арафат и его друзья постоянно получают оружие, деньги и моральную поддержку от Пекина - причины этого мне все еще непонятны. Признаться, я долго питала иллюзию, что если бы мы могли поговорить с китайцами, то до них бы дошло истинное положение вещей.

Когда я думаю о Китае, две картины встают перед моими глазами. Первая, я в ужасе держу в руках мину, сделанную в далеком Китае, оборвавшую жизнь шестилетней девочки из израильского пограничного поселения. Я стояла у маленького гроба, среди плачущих и разгневанных родных. "Что Китай может иметь против нас? - думала я. - Ведь китайцы нас даже не знают!" И вторая картина: на празднике независимости Китая мы с Эхудом Авриэлем за столом, а рядом - стол китайской делегации. Обстановка была непринужденная, праздничная, и я подумала: что, если подойти и сесть около них? Может, мы сможем поговорить? Я попросила Эхуда представиться китайцам. Он подошел к ним, протянул руку главе делегации и сказал: "Наш министр иностранных дел находится здесь и хотела бы встретиться с вами". Китайцы просто отвернулись. Они даже не дали себе труда ответить: "Нет, спасибо, мы не хотим с ней встречаться".

Но израильтяне не любят принимать отказ за окончательный ответ, и меньше всего это люблю я. Не так давно мой добрый друг, тоже социалист, итальянский государственный деятель Пьетро Ненни был приглашен в Китай. Перед этим он навестил меня в Иерусалиме. Мы сидели на веранде, пили кофе и разговаривали, как все старые социалисты - о будущем. В этой связи мы заговорили о Китае. "Китайцы тебя послушают, - сказала я Ненни. Пожалуйста, попытайся поговорить с ними об Израиле". Так он и сделал. Он старался объяснить нескольким китайским деятелям, что за страна Израиль, как она управляется, что защищает - но они не проявили никакого интереса. Правда, они не сказали Ненни того, что обычно говорят "Израиль - это марионетка Соединенных Штатов". Просто кто-то заметил, что если каждая группа в 3 миллиона человек захочет иметь свое государство, то куда же это заведет мир?
[1] [2] [3] [4]