Стихотворения (1908-1937) (3)
[1] [2] [3] [4]1934
68
Наушнички, наушнички мои, Попомню я Воронежские ночки: Недопитого голоса аи И в полночь с красной площади гудочки...
Ну,как метро? Молчи, в себе таи, Не спрашивай, как набухают почки... А вы, часов кремлевские бои Язык пространства, сжатого до точки.
апрель 1935, Воронеж.
***
Я живу на важных огородах, Ванька-ключник мог бы здесь гулять. Ветер служит даром на заводах, И далеко убегает гать. Чернопахотная ночь степных закраин В мелкобисерных иззябла огоньках. За стеной обиженный хозяин Ходит-бродит в русских сапогах. И богато искривилась половица Этой палубы гробовая доска. У чужих людей мне плохо спится, И своя-то жизнь мне не близка.
Апрель 1935, Воронеж
***
Пусти меня, отдай меня, Воронеж, Уронишь ты меня иль проворонишь, Ты выронишь меня или вернешь Воронеж - блажь, Воронеж - ворон, нож!
апрель 1935, Воронеж
***
Bозможна ли женщине мертвой хвала? Она в отчужденьи и силе, Ее чужелюбая власть привела К насильственной жаркой могиле. И твердые ласточки круглых бровей Из гроба ко мне прилетели Сказать, что они отлежались в своей Холодной Стокгольмской постели. И прадеда скрипкой гордится твой род. От шейки ее хорошея, И ты раскрывала свой аленький рот, Смеясь, итальянясь, русея... Я тяжкую память твою берегу, Дичок, медвежонок, миньона, Но мельниц колеса зимуют в снегу, И стынет рожок почтальона.
3-4 апреля - 3 июня 1935, Воронеж
69
***
Тянули жилы, жили были Не жили, не были нигде. Бетховен и Воронеж - или Один или другой - злодей.
На базе темных отношений Производили глухоту Семидесяти стульев тени На первомайском холоду.
B театре публики лежало Не больше трех карандашей И дирижер, стараясь мало, Казался чертом средь людей.
Май 1935, Воронеж.
Железо
******
Идут года железными полками И воздух полн железными шарами. Оно бесцветное - в воде, железясь, И розовое, на подушке грезясь.
Железна правда - живой на зависть, Железен пестик и железна завязь. И железой поэзия в железе Слезящаяся в родовом разрезе.
22 мая 1935, Воронеж.
Кама
****
Как на Каме-реке глазу темно, когда На дубовых коленях стоят города.
B паутину рядясь - борода к бороде Жгучий ельник бежит, молодея, к воде.
Упиралась вода в сто четыре весла, Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.
Там я плыл по реке с занавеской в окне, С занавеской в окне, с головою в огне.
И со мною жена пять ночей не спала, Пять ночей не спала - трех конвойных везла.
май 1935, Воронеж
70
***
Лишив меня морей, разбега и разлета И дав стопе упор насильственной земли, Чего добились вы? Блестящего расчета: Губ шевелящихся отнять вы не могли.
Bоронеж
***
Эта, какая улица? Улица Мандельштама. Что за фамилия чертова? Как ее не вывертывай, Криво звучит, а не прямо. Мало в нем было линейного. Нрава он был не лилейного, И потому эта улица, Или, верней, эта яма Так и зовется по имени Этого Мандельштама.
Воронеж
***
День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло
На дрожжах. Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон
Слитен, чуток... А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах... День стоял о пяти головах и, чумея от пляса, Ехала конная, пешая, шла черноверхая масса: Расширеньем аорты могущества в белых ногах, - нет, в ножах Глаз превращался в хвойное мясо. На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко, Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо. Сухомятная русская сказка! Деревянная ложка - ау! Где вы, трое славных ребят из железных ворот гпу? Чтобы пушкина славный товар не пошел по рукам дармоедов, Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов Молодые любители белозубых стишков, На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко! Поезд шел на урал. B раскрытые рты нам Говорящий Чапаев с картины скакал звуковой За бревенчатым тыном, на ленте простынной Утонуть и вскочить на коня своего!
71
***
Римских ночей полновесные слитки, Юношу Гете манившее лоно, Пусть я в ответе, но не в убытке Есть многодонная жизнь вне закона.
Июнь 1935, Воронеж
***
Исполню дымчатый обряд: В опале предо мной лежат Морского лета земляники Двуискренние сердолики И муравьиный брат - агат, Но мне милей простой солдат Морской пучины - серый, дикий, Которому никто не рад.
июль 1935, Воронеж
***
Бежит волна, волной волне хребет ломая, Кидаясь на луну в невольничьей тоске, И янычарская пучина молодая Неусыпленная столица волновая Кривеет, мечется и роет ров в песке.
А через воздух сумрачно-хлопчатый Неначатой стены мерещатся зубцы, И с пенных лестниц падают солдаты Султанов мнительных - разбрызганы, разъяты, И яд разносят хладные скопцы.
июль 1935, Воронеж
***
Не мучнистой бабочкой белой В землю я заемный прах верну Я хочу, чтоб мыслящее тело Превратилось в улицу, в страну Позвоночное, обугленное тело, Осознавшее свою длину.
Возгласы темнозеленой хвои С глубиной колодезной ввенки Тянут жизнь и время дорогое, Опершись на смертные станки, Обручи краснознаменной хвои Азбучные, круглые венки.
Шли товарищи последнего призыва По работе в жестких небесах, Пронесла пехота молчаливо Восклицанья ружей на плечах.
72
И зенитных тысячи орудий Карих то зрачков иль голубых Шли нестройно - люди, люди, люди Кто же будет продолжать за них?
21 июля 1935, Воронеж
***
Да, я лежу в земле, губами шевеля, Но то, что я скажу, заучит каждый школьник: На красной площади всего круглей земля, И скат ее твердеет добровольный, На красной площади земля всего круглей, И скат ее нечаянно-раздольный, Откидываясь вниз - до рисовых полей, Покуда на земле последний жив невольник.
май 1935
Стансы
******
Я не хочу средь юношей тепличных Разменивать последний грош души, Но, как в колхоз идет единоличник, Я в мир вхожу, - и люди хороши. Люблю шинель красноармейской складки, Длину до пят, рукав простой и гладкий И волжской туче родственный покрой, Чтоб, на спине и на груди лопатясь, Она лежала, на запас не тратясь, И скатывалась летнею порой. Проклятый шов, нелепая затея, Нас разлучили. А теперь, пойми, Я должен жить, дыша и большевея, И, перед смертью хорошея, Еще побыть и поиграть с людьми! Подумаешь, как в Чердыне-голубе, Где пахнет Обью и Тобол в раструбе, В семивершковой я метался кутерьме. Клевещущих козлов не досмотрел я драки, Как петушок в прозрачной летней тьме, Харчи, да харк, да что-нибудь, да враки, Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок. И я в уме. И ты, Москва, сестра моя, легка, Когда встречаешь в самолете брата До первого трамвайного звонка, Нежнее моря, путаней салата Из дерева, стекла и молока. Моя страна со мною говорила, Мирволила, журила, не прочла, Но возмужавшего меня, как очевидца, Заметила - и вдруг, как чечевица, Адмиралтейским лучиком зажгла. Я должен жить, дыша и большевея, Работать речь, не слушаясь, сам-друг.
73
Я слышу в Арктике машин советских стук, Я помню все - немецких братьев шеи, И что лиловым гребнем Лорелеи Садовник и палач наполнил свой досуг.
И не ограблен я, и не надломлен, Но только что всего переогромлен. Как "слово о полку", струна моя туга, И в голосе моем после удушья Звучит земля - последнее оружье Сухая влажность черноземных га...
Май - июнь 1935
***
Я в сердце века - путь неясен, И время отдаляет цель И посоха усталый ясень, И меди нищенскую цвель.
зима 1936, Воронеж
***
Не у меня, не у тебя - у них Вся сила окончаний родовых: И с воздухом поющ тростник и скважист, И с благодарностью улитки губ морских Потянут на себя их дышащую тяжесть. Нет имени у них. Bойди в их хрящ, И будешь ты наследником их княжеств, И для людей, для их сердец живых, Блуждая в их развалинах, извивах, Изобразишь и наслажденья их, И то, что мучит их, - в приливах и отливах.
9 декабря 1936, Воронеж
***
Нынче день какой-то желторотый: Не могу его понять И глядят приморские ворота В якорях, в туманах на меня.
Тихий, тихий по воде линялой Ход военных кораблей, И каналов узкие пеналы Подо льдом еще черней.
9 декабря, Воронеж
74
***
Внутри горы бездействует кумир В покоях бережных, безбрежных и счастливых, А с шеи каплет ожерелий жир, Оберегая сна приливы и отливы. Когда он мальчик был, и с ним играл павлин, Его индийской радугой кормили, Давали молока из розоватых глин И не жалели кошенили. Кость усыпленная завязана узлом, Очеловечены колени, руки, плечи Он улыбается своим широким ртом, Он мыслит костию и чувствует челом И вспомнить силится свой облик человечий.