Глава 6. ФСБ прибегает к массовому террору: Буйнакск, Москва, Волгодонск (2)

[1] [2] [3] [4]

Для перевозки нужны были водители и грузовики. В общем, в операцию была вовлечена целая группа людей, а если так, информация должна была поступить и по линии агентуры ФСБ, и по линии агентуры армейской контрразведки.

В Москве взрывчатка была расфасована в мешки для сахара с надписью «Черкесский сахарный завод». Но такого завода не существует. Если бы «сахар» в таких мешках везли через всю Россию, да еще по поддельной документации, слишком много было бы шансов попасться. Проще было бы заготовить документацию для «сахара» с существующего завода. Из этого факта можно сделать сразу несколько выводов, например, что террористы хотели направить следствие именно в КЧР, так как было очевидно, что рано или поздно хоть один мешок «Черкесского сахарного завода» попадет в руки следователей; что террористы не боялись везти мешки с фальшивой надписью и документацией в Москву, так как, видимо, были абсолютно спокойны за собственную безопасность, равно как и за сохранность своего товара. Наконец, можно было предположить, что взрывчатка расфасовывалась в мешки в Москве.

Финансирование теракта трудно было провести, не оставив следов. О крупной пропаже гептила или гексогена со складов разведка должна была хоть что-то слышать, поскольку бесплатно террористам взрывчатку никто бы не дал. Бесплатно с завода или со склада гексоген могли получить только органы госбезопасности или военные.

Именно к таким выводам приходили многочисленные журналисты и специалисты, ломавшие голову над хитроумными схемами о поставках гексогена в Москву. А схема эта оказалась до примитивного проста, так как разработана была самой ФСБ. Суть схемы была в следующем.

24 октября 1991 года в Москве был учрежден научно-исследовательский институт «Росконверсвзрывцентр». Институт располагался в самом центре – по адресу: Большая Лубянка, д. 18, строение 3 – и был создан для «утилизации конверсируемых взрывчатых материалов в народном хозяйстве». Бессменным руководителем института с 1991 по 2000 год был Ю. Г. Щукин. В действительности институт был прикрытием, ширмой – буфером-посредником между армией и «потребителем» – и занимался незаконной торговлей взрывчаткой. Через институт проводились сотни тысяч тонн взрывчатых веществ, в основном тротила. Институт покупал взрывчатку в воинских частях для утилизации и конверсии или же у химических заводов для «изучения». А затем продавал потребителям взрывчатки, в числе которых были легальные и реальные коммерческие структуры, например белорусское государственное предприятие «Гранит». Разумеется, институт не имел права заниматься продажей взрывчатки. Но на это почему-то все смотрели сквозь пальцы, в том числе руководители силовых ведомств, включая Патрушева.

Среди многочисленных крупных контрактов на поставки сотен тысяч тонн тротила и тротиловых шашек, подписанных институтом с поставщиками (армией) и потребителями (коммерческими структурами), почему-то попадались мелкие контракты на одну-две тонны тротиловых шашек, с подробно расписанными обязательствами сторон, хотя за тонну «товара» выручались всего-то 300—350 долларов, ради которых и машину гонять не стоит. Эти мелкие контракты на поставку «тротиловых шашек» как раз и были соглашениями о поставках гексогена. Через институт гексоген закупался в армии и передавался террористам для взрыва домов в Москве и других городах России. Эти поставки были возможны лишь потому, что НИИ «Росконверсвзрывцентр» Ю. Г. Щукина был создан спецслужбами, а получавшие «тротиловые шашки» террористы являлись сотрудниками ФСБ.

Итак… Гексоген, расфасованный в 50-килограммовые мешки с надписью «Сахар», находился там, где только и мог быть, – на складах воинских частей, охраняемых вооруженным караулом. Одним из таких складов был склад 137-го рязанского воздушно-десантного полка. Одним из таких караульных – рядовой Алексей Пиняев. По цене тротиловых шашек, а именно 8900 рублей за тонну, т. е. примерно за 300—350 долларов, институт закупал гексосен со склада воинской части формально для исследовательской работы. В накладных гексоген проходил как тротиловые шашки. Доверенность выписывалась на «получателя» – посредника между институтом и террористами. В доверенностях тротиловые шашки обозначались невинной маркировкой А-IX-1. Только крайне узкий круг лиц знал о том, что маркировкой АIX-1 обозначается гексоген. Не исключено, что посредники, вывозившие гексоген на собственном автотранспорте со складов воинских частей, об этом тоже не знали.

Вывезенные со складов воинских частей мелкие партии «тротиловых шашек» (гексогена) буквально исчезали (передавались террористам). Мелкие заказы по 300—600 долларов в общих потоках в сотни тысяч тонн тротиловых шашек отследить было невозможно.

Журналисты пытались понять, каким же образом террористы перевозили гексоген по просторам России. А его и не нужно было перевозить. Гексоген использовался по месту нахождения. Так, гексоген со склада 137-го рязанского ВДП использовался на улице Новоселов города Рязани. Гексоген со складов подмосковных воинских частей оказывался в Москве… Система была до гениального проста. Она предусмотрела все, кроме, пожалуй, совсем случайных проколов, которые, конечно же, не стоило учитывать: наблюдательного водителя Алексея Картофельникова, любознательного рядового Алексея Пиняева, бесстрашного журналиста «Новой газеты» Павла Волошина. И уж абсолютно нельзя было предусмотреть выезд в Лондон с документами и видеоматериалами агента ФСБ и члена консультативного совета комиссии Государственной думы по борьбе с коррупцией Н. С. Чекулина, по иронии судьбы исполнявшего в 2000—2001 годах обязанности директора «Росконверсвзрывцентра».

Тем временем в Москве после взрыва двух жилых домов продолжалась проверка жилого фонда. За одни сутки столичной милицией была проверена 26 561 квартира. Особое внимание было уделено нежилым помещениям на первых этажах зданий, подвалам и полуподвалам, то есть местам, которые часто используются под склады. Таких помещений было проверено 7908. Проверялись также общественные учреждения – 180 гостиниц, 415 общежитий, 548 увеселительных заведений (казино, баров, кафе). Эта работа проводилась в рамках поиска подозреваемых в причастности к терактам в Москве. В проверке приняли участие 14,5 тысяч сотрудников ГУВД и 9,5 тысяч военнослужащих внутренних войск, в том числе отдельной дивизии оперативного назначения (бывшая дивизия имени Ф. Э. Дзержинского). Сотрудники МВД и ГУВД работали без выходных по двенадцать часов в сутки.

Были установлены помещения, заминированные террористами. По официальной версии следствия (не имеющей, может быть, вообще ничего общего с действительностью), их арендовал Ачимез (Мухит) Шагабанович Гочияев (Лайпанов). Настоящий Лайпанов был уроженцем Карачаево-Черкесской Республики (КЧР) и погиб в феврале 1999 года в автомобильной катастрофе в Краснодарском крае. Документы погибшего Лайпанова стали «документами прикрытия» настоящего террориста. «Подобная практика является обычной схемой легализации агентов всех спецслужб мира. Это классика, описанная во всех учебниках. Якобы погибшему человеку даруется новая жизнь», – комментировал происшедшее бывший работник ГРУ, всю жизнь занимавшийся развертыванием агентурной сети за рубежом.

Еще в июле 1999 года Гочияев-Лайпанов обратился в одно из московских агентств по аренде недвижимости, расположенное на Беговой улице, и получил там информацию о 41 помещении. 38 помещений после первого взрыва были проверены следователями на предмет нахождения в них взрывчатки.

Определен был и молодой напарник «Лайпанова». По утверждению ФСБ, им был вынужденный переселенец из Узбекистана, бывший послушник медресе «Йолдыз» в Татарстане, в Набережных Челнах, русский по матери и башкир по отцу, 21-летний Денис Сайтаков. ФСБ считало, что именно он во время подготовки теракта снял вместе с «Лайпановым» номер в гостинице «Алтай» и активно обзванивал фирмы, сдающие в аренду грузовики. И хотя КГБ Татарстана уже на второй день после теракта по требованию Москвы начал искать подозреваемого, в татарстанском КГБ не было уверенности, что Сайтаков причастен к взрывам. По крайней мере заместитель председателя КГБ Татарстана Ильгиз Минуллин подчеркнул: «Никто не может объявлять Сайтакова террористом, пока его вина не доказана. […] На сегодняшний день органы безопасности фактами, указывающими на причастность к террористическим актам в Москве […] учащихся медресе „Йолдыз“, не располагают». КГБ Набережных Челнов тоже выпустил заявление, в котором указывал, что обвинение жителей Татарстана в пособничестве террористам не имеет оснований и что информации о причастности жителей республики к взрывам в татарстанском КГБ нет.

Террористы, готовившие сентябрьские взрывы, пошли по пути наименьшего сопротивления. Сначала они по «документам прикрытия» сняли несколько подвальных и полуподвальных помещений, в том числе на улице Гурьянова и на Каширском шоссе. Затем завезли туда взрывчатку, обложив ящики с гексогеном продуктами питания (мешками с сахаром и чаем) и упаковками с сантехникой (так было на улице Гурьянова). Объекты диверсий были выбраны идеально. Вероятность встретить милицию у домов в нереспектабельных «спальных» районах обычно была невысока, в подъездах, как правило, не было консьержек. Как считал Старинов, «расположение этих домов и обстановка вокруг них» соответствовала «двум самым необходимым для террористов-подрывников условиям – это уязвимость и доступность».

Террористы заложили столько взрывчатки, сколько было необходимо для полного обрушения объектов. Диверсант Старинов предположил, что взрывы можно было произвести силами трех человек. Похоже, террористы имели прекрасную подготовку, причем не только диверсионную, но и разведывательную: умели уходить от наблюдения, жить под «легендой»… Научиться всему этому невозможно даже за год, пройдя курс подготовки в самом лучшем спеццентре. Москвичи стали жертвой террористов-профессионалов. А такие на российской территории работали только в системе ФСБ и ГРУ.

Петра Прохазкова, чешская журналистка, бравшая интервью у Хаттаба как раз в дни взрывов, запомнила ошеломляющую реакцию Хаттаба на сообщения о терактах в Москве. Он переменился в лице, и испуг этот был неподдельный. Это был искренний испуг человека, который понял, что теперь на него спишут все. Хаттаб, по единодушному мнению знающих его людей, не актер и не смог бы изобразить недоумение и страх.

Чеченцам было невыгодно производить теракты. Общественное мнение было на их стороне. Это общественное мнение, как российское, так и международное, было ценнее двух-трех сотен взорванных жизней. Именно поэтому чеченцы не могли стоять за терактами в сентябре 1999 года. Вот что сказал по этому поводу министр иностранных дел в правительстве Аслана Масхадова Ильяс Ахмадов:
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.