III

[1] [2]

III

Заседания Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства проходили в одном из небольших залов на втором этаже бывшего сената, в котором еще со времен переезда правительства из Петрограда в Москву размещался Совет Народных Комиссаров и где, как было известно лишь узкому кругу посвященных, находился кабинет самого товарища Сталина. Вел заседания председатель комитета, руководитель Союза писателей СССР, автор знаменитых романов «Разгром» и «Последний из удэге» Александр Александрович Фадеев. Работа комитета начиналась во второй половине дня и нередко затягивалась до полуночи.

Это была большая работа. Очень большая. И чрезвычайно сложная. Сталинские премии были учреждены недавно, в 1939 году, в области науки и техники их было пятьдесят, а в области литературы и искусства всего десять. Только десять. А за двадцать два года советской власти, создавшей невиданные во всей истории человечества условия для творческой деятельности, появилось столько шедевров высочайшего, всемирного уровня, что глаза разбегались. Как выбрать из них десять — всего десять? Только десять! Первые десять!

В постановлении СНК о Сталинских премиях было оговорено, что они должны присуждаться лишь ныне здравствующим деятелям советского искусства. На первый взгляд, это облегчало задачу выбора, а на самом деле ее усложняло. Кто был бы против того, что первые Сталинские премии будут присуждены великому Горькому или великому Станиславскому? Никто. Но приходилось выбирать из живых. А живые люди, они и есть живые люди, ничто человеческое им не чуждо. Выберешь одного — затаят смертельную обиду десять. И не простят до конца дней своих, а при любом удобном случае непременно припомнят. А удобных случаев бурная советская жизнь предоставляла ох как немало! Поэтому заседания комитета и проходили в Кремле, поэтому ход обсуждений и содержался в глубочайшей тайне, как заседания Политбюро. С той лишь разницей, что гриф «Совершенно секретно» был наложен не правительственным решением, а по общему согласию принят самими членами комитета.

После многомесячной напряженной работы определились первые кандидаты. Михаил Шолохов за роман «Тихий Дон». Алексей Толстой за роман «Петр Первый». Казахский акын Джамбул Джабаев. Николай Погодин за пьесу «Человек с ружьем». Вера Мухина за скульптуру «Рабочий и колхозница». Режиссер-постановщик кинокартин «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга» Григорий Александров за фильм «Светлый путь». Сергей Эйзенштейн и Петр Павленко за сценарий фильма «Александр Невский». Композитор Юрий Шапорин за симфонию-кантату «На поле Куликовом». Композитор Дмитрий Шостакович за фортепьянный квинтет.

Оставалась только одна премия. Ее нужно было дать кому-нибудь из актеров.

Кому?!

Над этим и ломали головы члены Комитета по Сталинским премиям в один из мартовских вечеров 1941 года. Они сидели за длинным столом посреди обшитого дубовыми панелями зала. Вдоль зала тянулась широкая красная ковровая дорожка — от высокой двустворчатой входной двери до торцевой стены, в которую была врезана еще одна дверь, небольшая и почти незаметная. Она открывалась и закрывалась совершенно бесшумно. Ею пользовался только один человек — Сталин. Он неслышно появлялся в зале из таинственных глубин бывшего сената, медленно прохаживался взад-вперед по ковровой дорожке, изредка вмешивался в ход обсуждения, а чаще уходил, не сказав ни слова, так же бесшумно, как и появлялся. Он был похож на человека, который оторвался от трудной, утомившей его работы, чтобы рассеяться, слегка отвлечься, устроить себе небольшой перерыв.

Так он появился и в этот вечер. В своем знаменитом полувоенном френче, в мягких кавказских сапогах, с незажженной трубкой в руке. Маленький, полуседой, рябой, великий. Проговорил, подкрепляя слова успокаивающим жестом:

— Сидите, товарищи, сидите. Продолжайте работать.

— Мы обсуждаем кандидатуры по разделу «артист театра», — доложил Фадеев. — Товарищ Михоэлс рассказывает о спектакле харьковского театра по пьесе «Украденное счастье». Он считает, что исполнитель главной роли в этом спектакле артист Бучма заслуживает наивысшей оценки.

Сталин перевел взгляд на человека, который стоял в дальнем конце стола. В позе его было ожидание. Он говорил. Его прервали. Он терпеливо ждет, когда ему разрешат продолжать. Черные курчавистые волосы окаймляли обширную, ото лба до затылка, лысину. Оттопыренная нижняя губа. Приплюснутый нос с горбинкой. Маленький урод. И это — великий Михоэлс? Это — король Лир, о котором взахлеб писали все газеты и журналы Москвы? Король. Надо же.

— Товарищ Михоэлс считает, что артист Бучма заслуживает Сталинской премии? — уточнил Сталин. — Или есть другая наивысшая оценка?

— Да, Сталинской премии, — подтвердил Михоэлс. — Это грандиозный актер. Очень жалко, что в Москве его не знают.

— Продолжайте свой рассказ, товарищ Михоэлс. Товарищ Сталин вас с интересом послушает.

Обычно при Сталине все члены комитета поджимались, становилось еще жестче лицо Фадеева, даже барственный Алексей Толстой утрачивал свою вальяжность. Но Михоэлс точно бы мгновенно забыл о его присутствии. Он продолжал, будто и не прерывался:

— И что делает в этот момент Бучма? Он… молчит. Он молчит полторы минуты! Он просто сидит и молчит… этот огромный, сильный, ошеломленный предательством мужик! И молчит зал. Пол-то-ры ми-ну-ты! Зал — не дышит. Зал ждет: сейчас он взорвется. Чудовищно. Страшно. Само небо рухнет!.. А он… не шелохнувшись, бровью не дрогнув… произносит… почти беззвучно: «Уйдите». И от этого беззвучного «Уйдите» рушатся небеса!.. И только тогда он встает…

Сталин напряженно смотрел на рассказчика. Не было тщедушного уродливого еврея. Был огромный сильный мужик. Наполненный яростью. Страшный от горя.

Михоэлс говорил еще минут десять. Потом умолк. Снова стал маленьким. Оттопырилась и отвисла нижняя уродливая губа. Были пустыми глаза. Он все еще оставался там, на сцене харьковского театра.

Сталин сунул в рот мундштук трубки и несколько раз ударил ладонью о ладонь, не аплодируя, но обозначая аплодисменты. Их оживленно подхватили все члены комитета, включая всегда сдержанного Фадеева. На лице Михоэлса появилась растерянная улыбка, он как-то суетливо переступил с ноги на ногу, зачем-то сказал «Извините» и сел на свое место.

Сталин вынул изо рта трубку и медленно прошел по ковровой дорожке — туда и обратно. Остановился за спиной Михоэлса. Проговорил, обращаясь через весь длинный стол к Фадееву:

— Насколько мне известно, после предварительного отбора остались только два кандидата на Сталинскую премию. Артист Михоэлс за роль короля Лира. И артист Бучма. Это так, товарищ Фадеев?

— Да, товарищ Сталин. Я считаю, что премию нужно присудить артисту Михоэлсу. «Король Лир» идет уже несколько лет, слава о нем разнеслась по всему миру. Один из самых знаменитых режиссеров Гордон Крэг недавно написал в лондонской «Таймс»: «Теперь мне ясно, почему в Англии нет настоящего Шекспира на театре. Потому что в Англии нет такого актера, как Михоэлс».

— А вот товарищ Михоэлс считает, что Сталинскую премию нужно дать артисту Бучме. Как же быть?.. Товарищ Сталин не видел, к сожалению, спектакля «Король Лир». Товарищ Сталин не видел и спектакля «Украденное счастье», в котором играет артист Бучма. Но товарищ Сталин доверяет художественному вкусу такого опытного артиста и режиссера, как Михоэлс. Товарищ Михоэлс убедил товарища Сталина, что Сталинскую премию следует присудить артисту Бучме. Я думаю, именно так и нужно сделать.

Отдых кончился. Пора было возвращаться к работе.

Возле двери Сталин остановился.

— Товарищ Михоэлс, вы очень хороший оратор. Вы это знаете?

— Да, мне об этом говорили. Но поверил в это я только сейчас.

Сталин вышел.

Алексей Толстой посмотрел на закрывшуюся за ним дверь и перевел взгляд на Михоэлса.

— Соломон, ты не просто очень хороший оратор, ты великий оратор, — барственно пророкотал он. — Но свою Сталинскую премию ты просрал.

Михоэлс растерянно поморгал. Потом буркнул:

— Зато я великий оратор.

И неожиданно — громко, заразительно — захохотал.

Нечасто звучал в Кремле такой смех. А возможно, не звучал никогда.

Вернувшись в свой кабинет, Сталин закурил папиросу «Герцеговина Флор» и вызвал Поскребышева. Когда его верный помощник и начальник его секретариата возник на пороге кабинета, бесшумный и бесстрастный, как тень, бросил:

— Чаю. И еще. Михоэлс. Спектакль «Король Лир». О нем писали. Сделай подборку.

— Принести сюда?

— Нет. На Ближнюю. Там посмотрю. Все.

Поскребышев исчез.

На другой день во втором часу ночи, когда Сталин вернулся на Ближнюю дачу, где он постоянно жил после смерти жены, на столе в гостиной уже лежала стопка газет и журналов. Публикации о спектакле «Король Лир» были предупредительно отчеркнуты. Поверх стопки лежали два машинописных листка.

«Объективка».

Поскребышев умел работать.

«Михоэлс (Вовси ) Соломон Михайлович. Род. в1890 г. в г. Двинск, ныне Даугавпилс, Латвия. Происхождение мелкобуржуазное.

1911–1915 — учеба в Киевском коммерческом ин-те.

1915–1918 — учеба на юрфаке Петроградского ун-та.

С 1918 г. по наст. время — артист Гос. евр. т-ра (ГОСЕТ ).

С 1928 г., после невозвращения руководителя ГОСЕТ Грановского после гастролей театра в Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Австрии — худ. рук. ГОСЕТ.

1935 — присв. звание нар. арт. РСФСР.

1939 — нагр. орденом Ленина, присв. звание нар. арт. СССР. Введен в состав Худ. совета Комитета по делам искусств при СНК СССР.

В ВКП(б) и др. партиях не состоял.
[1] [2]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.