ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, о том, почему вдова Гарго и Томазо Магараф поехали в Город Больших Жаб и что они там видели во время всеобщей забастовки

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, о том, почему вдова Гарго и Томазо Магараф поехали в Город Больших Жаб и что они там видели во время всеобщей забастовки

Седьмого марта Томазо Магараф в состоянии крайнего возбуждения прибыл в Бакбук. Дело в том, что, просматривая захваченные им с собой в дорогу газеты, он наткнулся на стенограмму последнего слова доктора Попфа и прочел в ней фамилию директора Усовершенствованного приюта. Альфред Вандерхунт всегда вызывал в Магарафе, как и во всех, кто с ним соприкасался, тревожное, неопределенно-неприятное чувство. То, что доктор Попф обвиняет некоего Альфреда Вандерхунта в присвоении секрета «эликсира Береники», поразило Магарафа и усугубило его чувство неприязни к его недавнему начальнику. Но и сейчас Магарафу не могло прийти в голову, что он, в сущности, два месяца помогал Вандерхунту в преступном, фантастически извращенном применении изобретения доктора Попфа.

Заняв недорогой номер в гостинице, Магараф разыскал комитет защиты Попфа и Анейро, получил там адреса жен обоих заключенных и отправился вручать им письма от пелепского комитета защиты. Береника, узнав, кто принес ей это трогательное письмо, одно из многих тысяч, полученных ею и женой Анейро, расплакалась. Она спросила, надолго ли он в Бакбуке. Магараф сказал, что не уедет, пока ее муж не будет выпущен на волю. Затем он замялся, покраснел и спросил, не нуждается ли она в деньгах. У него их много. Он неплохо зарабатывал последние два месяца. Береника поблагодарила, но отказалась. Ей ничего не нужно. Деньги ей и госпоже Анейро присылают отовсюду, буквально изо всех уголков мира. Но им много не нужно. Они передают эти средства на нужды Центрального комитета защиты.

— Мне даже не приходится тратиться на квартиру, — сказала она. — Видите, меня приютили мои чудесные соседи и старинные друзья.

Присутствовавшие при этой беседе супруги Бамболи ужасно смутились, а госпоже аптекарше настолько срочно потребовалось всплакнуть, что она выбежала из столовой, так и не простившись с гостем.

От Береники Магараф вернулся в комитет защиты и предоставил себя в его распоряжение.

— Я обязан доктору Попфу больше, нежели жизнью, — сказал он. — Мне ничего не нужно, кроме его спасения.

Как раз в это время на минутку забежал в комитет Корнелий Эдуф. Они познакомились. Эдуф глянул на Магарафа и улыбнулся ему, словно они были старинными друзьями.

— Так вот вы какой! — промолвил он глуховатым баском. — Презабавный у вас был процесс. Такого ни один Уэллс не выдумает!.. Надолго прибыли?

Он обладал драгоценной и довольно редкой способностью разгадывать людей с первого взгляда. Магараф произвел на него впечатление простого, неглупого и порядочного человека.

— Знаете что, — сказал Эдуф после короткой беседы, осененный внезапной мыслью, — переезжайте-ка ко мне в номер. Он обширен, как пустыня. Мы в нем отлично разместимся, сэкономим на гостинице, и мне будет веселей. А главное, — тут он доверительно понизил голос, — главное, перестанут в мое отсутствие заглядывать непрошеные гости. Стоит мне только отлучиться в город, как не в меру любопытные джентльмены без излишних церемоний забираются в номер, ворошат мои бумаги, что-то ищут, что-то уносят, что-то фотографируют на месте. Ну их к черту! Поселяйтесь, и будем стараться не оставлять номер без присмотра. А то еще эти милые молодчики не только стащат нужный документ, но, чего доброго, и подбросят какую-нибудь гадость, которые они так обожают находить при обысках.

Магараф, не долго думая, согласился.

Только поздним вечером, когда они уже укладывались спать, Магараф решился выложить перед Эдуфом сомнения, мучившие его всю дорогу. Он рассказал, как его пригласили работать инструктором в Усовершенствованном курортном приюте для круглых сирот, как он проработал в нем два месяца и что он там за это время видел. Признался, что дал подписку никому не разбалтывать тайну этого приюта и что он не разгласил бы ее даже Корнелию Эдуфу, если бы не прочел в последнем слове доктора Попфа фамилию Вандерхунта.

— Дело в том, что фамилия директора этого приюта тоже Вандерхунт. Его зовут Альфред Вандерхунт. Вдруг это тот самый, о котором говорил доктор?

Эдуфа при этих словах словно током ударило. Он вздрогнул, отшвырнул в сторону одеяло, уселся на постели, свесив свои босые крепкие ноги спортсмена, и посмотрел на Магарафа, словно видел его впервые.

— Постойте, постойте! — пробормотал он и стал натягивать на себя брюки. — Постойте, постойте!..

Эдуф уже зашнуровывал ботинки, когда городские часы неподалеку пробили одиннадцать. Лишь тогда до его сознания дошло, что поздно куда бы то ни было идти. Он перестал одеваться, но и не разделся, усадил Магарафа на диван, сам уселся рядом и стал расспрашивать о приюте и о личности Альфреда Вандерхунта.

— Ну, что же, — сказал он, разочарованно позевывая, когда выпытал из Магарафа все, что только было возможно. — Пускай его до поры до времени лечит своих кретинов.

На следующий день Магараф включился в работу комитета защиты. Он стал чем-то вроде добровольного секретаря Эдуфа, выполнял самые разнообразные его поручения, рано вставал, ложился далеко за полночь, выступал на митингах, давал справки легионам репортеров, наводнивших в эти дни Бакбук, сторожил бумаги своего нового шефа от чересчур любопытных рук и глаз.

За повседневными заботами Магараф все реже вспоминал об Усовершенствованном приюте, потом и вовсе забыл о нем, пока неожиданное событие не заставило его вновь перебрать в памяти каждый день и час его службы под началом доктора Мидруба и Альфреда Вандерхунта.

Произошло это в серенькое, мартовское утро. Было заготовлено письмо к женщинам Аржантейи и всего мира. Первыми под ним должны были подписаться Береника и жена Анейро. Когда письмо было окончательно отредактировано и перепечатано, Магараф поехал за Береникой. Но Бамболи сказал, что госпожа Попф пошла навестить госпожу Гарго, которая в последнее время стала прихварывать.

Пришлось Магарафу поехать к вдове Гарго. Он видел ее до этого несколько раз, да и то мельком. Но то, что он о ней слышал от Береники, и в особенности то, что она носила одну фамилию с его приютским любимцем, невольно располагало его к этой скромной и немногословной женщине.

Он собирался самым сердечным образом поздороваться с нею, поговорить о ее здоровье, сообщить несколько свежих комитетских новостей. Но первое, что бросилось ему в глаза, когда он вошел в ее комнату, буквально лишило его дара речи: со стены на него смотрел из богатой золоченой рамы портрет его друга Педро! Да, Педро! Он только одет был не в дурацкий приютский комбинезон, а в нормальный, неплохо сшитый костюм, да еще, пожалуй, лицо его было серьезней, как-то взрослее обычного.

Магараф настолько ошалел, что даже забыл поздороваться.

— Кто это? — спросил он, обращаясь сразу к обеим дамам. — Чей этот портрет?..

— Ну, знаете ли, — с шутливой укоризной промолвила Береника. — Если бы я вас не знала, я бы решила, что вы попросту невоспитанный человек.

— Простите, ради бога, простите! — смутился Магараф. — Здравствуйте, госпожа Попф! Здравствуйте, госпожа Гарго! Как ваше здоровье, госпожа Гарго?

— Благодарю вас… А портрет этот — моего покойного мужа.

— Вашего покойного мужа, — машинально повторил за нею Магараф, не отрывая взгляда от фотографии. — Ах, да, вашего покойного мужа!..

Он заметил, что глаза хозяйки наполнились слезами, и поспешил сразу перейти к делу:

— Вы должны меня извинить, сударыня, что я ворвался в ваш дом без приглашения, но я приехал за госпожой Попф.

Вскоре Магараф и Береника покинули квартиру вдовы Гарго.

Магарафу не терпелось. Он заговорил, едва машина тронулась с места:

— Эта бедная женщина, очевидно, совсем одинока?

Береника утвердительно кивнула головой.

— И у нее никогда не было детей?

— Ах, дорогой господин Магараф, это целый роман и очень печальный, — вздохнула Береника. — Еще несколько месяцев тому назад у нее было двое сыновей. Но прошлым рождеством…
[1] [2] [3]