ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, в которой Томазо Магараф продолжает знакомиться с Усовершенствованным курортным приютом для круглых сирот и навсегда завоевывает сердце Педро Гарго

Входя в мастерскую, они обрывали песню и разбегались по своим местам.

Только сейчас Магараф заметил, что против каждого рабочего места на стенке висела дощечка. На дощечках не было ни надписей, ни номеров. Зато на каждой из них были нарисованы разнообразные фрукты, ягоды, животные и предметы. Шестьдесят две дощечки и шестьдесят две неповторяющиеся картинки — вот что помогало неграмотным воспитанникам господина Вандерхунта запомнить свое место у конвейера.

Половину длины конвейера занимали мужчины, половину — девушки. Сбоку на маленьких подставках лежали гаечные ключи, отвертки, детали какого-то мотора.

Надзиратель нажал кнопку на распределительной доске, раздался продолжительный и очень громкий звонок, и словно ветром сдуло с физиономий воспитанников детское, простодушное выражение. Лица у всех стали напряженные, озабоченные. Надзиратель включил рубильник, конвейер медленно тронулся, и Магараф увидел, как постепенно стал вырастать на конвейере автомобильный мотор.

Только по-детски шумные вздохи облегчения, раздававшиеся один за другим вслед за уходившим мотором, показывали, как трудно давалось воспитанникам Усовершенствованного курортного приюта бесперебойное движение тихо полязгивавшего конвейера.

— Просто невероятно! — шепнул доктор Мидруб Магарафу. — Еще две недели тому назад они никак не могли усвоить, что звонок — это сигнал на работу.

— Все-таки довольно неприятное зрелище, — сказал Магараф.

— Лечение всегда связано с неприятными процедурами, — улыбнулся Мидруб. — Вспомните горькие пилюли, касторку, препротивные уколы при разных прививках. Я уже не говорю о хирургических операциях. Во всяком случае, обычные методы лечения кретинизма неприятнее и куда менее эффективны, нежели наш… Извините, я вас на несколько минут покину. Мы увидимся на пруду.

Между тем кончились работы у конвейера, и воспитанники получили пятнадцатиминутный перерыв, чтобы размяться и отдохнуть перед тем как отправиться на пруд.

Теперь они были снова безмятежно счастливы. Весело крича, они разбежались по обширной лужайке, от полноты чувств награждая друг друга шлепками, которые сбили бы с ног любого подростка.

Магараф подошел к надзирателю и собрался заговорить с ним, когда громкие вопли избиваемого человека заставили их подбежать к кустарнику, обрамлявшему лужайку у самого входа в конвейер. Магараф прибежал первым — надзиратель явно не спешил — и увидел, как человек шесть мужчин и девушек избивали Педро Гарго, прижав его к кирпичной стене мастерской.

— Мама, ой, ма-а-а-ма! — вопил Гарго изо всех сил, стараясь вырваться из цепких рук своих мучителей. — Ой, пустите, я больше не буду! Ой, пусти-ите!..

— А ну, брысь! — прикрикнул на них Магараф, и от его окрика все мгновенно бросились врассыпную.

— Ой, дяденька, дя-а-а-денька! — прильнул Педро к своему неожиданному спасителю и разревелся с новой силой.

Магарафу стало не по себе от вида рыдающего, как ребенок, здоровенного оболтуса, который был выше его ростом. Он взволнованно погладил Педро по взъерошенной голове, вытер носовым платком кровь с его лица.

— Ну, успокойся же, ну, успокойся. Больше они тебя не будут бить…

— Нет, дяденька, будем, — услышал он вдруг позади себя глубокий бас.

Он обернулся и увидел, что разбежавшиеся было при его появлении воспитанники снова собрались и сейчас с любопытством прислушивались к тому, как он уговаривал всхлипывавшего Педро.

— А почему вы его будете бить? — спросил Магараф, огорошенный невозмутимой дерзостью только что услышанной угрозы. — Что он вам сделал плохого?

Вместо ответа воспитанники обменялись недоумевающими взглядами: уж не шутит ли этот новый дяденька? Коренастый, черноглазый молодой человек, опасливо прячась за спиной товарищей, красивым, рокочущим басом объяснил Магарафу:

— А каша? Пускай он не хватает кашу раньше меня! Вот почему!..

Все кругом одобрительно загалдели, а бедный Педро, в предчувствии новых тумаков, снова разрыдался.

— Так вот, друзья! — решительно заявил Магараф. — Кто еще хоть раз до него дотронется, тот будет иметь дело со мной. Понятно?

Все сумрачно промолчали.

— Понятно? — еще раз грозно переспросил Магараф.

— Понятно, — неохотно откликнулись разочарованные воспитанники.

— Мне не нравится, как вы отвечаете, — сказал Магараф. — Отвечать надо весело. А то я на вас обижусь и не буду вас учить стрелять из ружья. А ну, веселее! Отвечайте: понятно?

— Понятно, дяденька! — хором ответили воспитанники.

— Еще громче и веселее! — скомандовал Магараф.

— Понятно, понятно! — закричали воспитанники, на сей раз уже совсем весело и так громко, что у Магарафа зазвенело в ушах. — Понятно, понятно!

Теперь они были полны восторга от ожидавшего их увлекательного занятия. Лица их по-прежнему сияли простодушием и благожелательностью. Они увивались вокруг Магарафа, стараясь обнять его за талию, хоть на мгновение дотронуться до нового дяденьки. Одна девушка схватила его за руку и шагала, не отставая от него и влюбленно заглядывая ему в глаза. За другую руку крепко уцепился счастливый Педро Гарго. Он обожал этого нового дяденьку со всей страстью ребенка, стосковавшегося по ласке.

Звуки гонга, разорвавшие прохладную утреннюю тишину парка, произвели на увивавшихся вокруг Магарафа воспитанников такое впечатление, словно их вдруг окатили ледяной водой. Их лица сразу приняли испуганно-сосредоточенное выражение, и они стремглав бросились назад, к круглому зданию, строиться. Педро, чуть помедлив, тяжело вздохнул, выпустил руку Магарафа и побежал догонять своих товарищей.

— Спешат! — удовлетворенно заметил вернувшийся доктор Мидруб. — Со вчерашнего дня всякий, кто позволит себе опоздать к построению, остается без обеда. Заметьте, сударь, через желудок пролегают кратчайшие пути к выработке условных рефлексов.

Снова прозвучал гонг, донеслись обрывки команды, и воспитанники молча, с сумрачными лицами, в строю, но уже без пения, протопали мимо Магарафа к широкой железобетонной пристани.

На противоположном берегу пруда, на фанерной палубе крейсера, маячили фигуры двух служителей. Один из них стоял наготове у небольшого столика, на котором он что-то раскладывал.
[1] [2]