ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, о том, как вдова Гарго навещала своего младшего сына

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, о том, как вдова Гарго навещала своего младшего сына

Дважды в год — в первый день пасхи и первый день рождества — вдова Гарго отправлялась за город. Там, на четырнадцатом километре шоссе, ведшего в Туберозу и дальше, до Города Больших Жаб, на плоской, как стол, обширной площадке, окаймленной живой изгородью из тенистых вязов, расположились главное здание и многочисленные службы детского приюта. Это были довольно красивые строения, и они не напоминали унылые казармы, как большинство детских приютов ведомства призрения провинции Баттог да и всей Аржантейи. Здесь ребят кормили и одевали более или менее удовлетворительно, поколачивали только изредка, тайком и в меру, по возможности не оставляя синяков, обучали грамоте и ремеслам.

Их было, таких показательных приютов, четыре в провинции Баттог, все они были построены по одному и тому же проекту довольно дорогого архитектора и составляли предмет гордости не только ведомства призрения, но и губернатора провинции. Об этих «райских уголках для наших бедных сироток» восторженно писали в газетах каждый раз, когда начиналась кампания по выборам губернатора и провинциального самоуправления, и вдова Гарго имела все основания радоваться тому, что ее младший сынишка попал именно в такой приют.

Двадцать пятого декабря, в двенадцатом часу дня, она вышла на шоссе, имея с собой сумку с гостинцами для маленького Педро и его приятелей. Как всегда, ее подвезла до приюта первая же попутная машина. Вдова свернула на дорожку, ведшую к четырехэтажному, украшенному красивыми колоннами главному зданию, обогнула его и смиренно постучалась в дверь черного хода.

Ей открыла пожилая костлявая нянька в белоснежной наколке.

— Здравствуйте, госпожа Эту! — искательно промолвила госпожа Гарго. — С праздником вас! Я не слишком рано приехала?

— И вас с праздником, — ответила нянька, пропуская гостью вперед, и замялась. — Разве вам не сообщили?

— Ради Бога! — побледнела вдова. — Ради Бога, госпожа Эту! Что-нибудь случилось?

— Да нет, что вы! Вам совершенно нечего беспокоиться, — ответила Эту, старательно отводя глаза в сторону. — Присядьте, пожалуйста, госпожа Гарго.

Через полчаса нянька проводила ее до самого шоссе. Никогда еще госпожа Гарго так скоро не покидала приюта. Но сегодня ей здесь нечего было делать. Ее Педро больше не было здесь.

Еще в начале ноября из Баттога прикатил в огромном спальном автобусе чиновник провинциального управления призрения и отобрал для отправки в Баттог, а оттуда во вновь организуемый приют особого, курортного типа семерых мальчиков и трех девочек от трех до четырех с половиной лет. Дело происходило ночью, чиновник спешил: ему нужно было за двое суток побывать еще в двух приютах, находившихся в противоположных концах провинции. Он расписался в получении детишек, уложил их спать на подвесных койках своего лакированного ковчега на колесах и укатил в темноту. Только наутро администрация бакбукского приюта спохватилась, что среди увезенных им ребят был и маленький Педро, у которого жива мать, и что у нее, конечно, надлежало получить согласие. Но было поздно. Автобус находился уже по крайней мере в сотне километров от Бакбука. Писать в Баттог директор побоялся: за такое упущение ему могло нагореть. Решили, что, может быть, и так обойдется. Неужели, в самом деле, эта полунищая женщина вздумает протестовать против того, что ее сын из хорошего приюта попал в еще лучший, курортного типа?

И вот выяснилось, что вдова Гарго достаточно благоразумна, чтобы не возражать против неожиданного счастья, привалившего ее сыну. Она погоревала, что ей так и не удалось повидаться со своим младшеньким, но возвращения его в Бакбук не потребовала. Она только попросила дать ей новый адрес Педро.

Ей посоветовали обратиться в провинциальное управление призрения. Оттуда ей сообщили новый адрес ее младшего сына. Это оказалось у черта на куличках, в городе Ломм, в одной из самых отдаленных и малонаселенных провинций страны. Но вдову Гарго это не остановило. Она написала туда и попросила сообщить, когда ей можно приехать повидаться с сыном, которого она не видела уже восемь с лишним месяцев.

Ответ пришел в конверте с черной траурной каймой. Дирекция Усовершенствованного курортного приюта для круглых сирот с прискорбием извещала глубокоуважаемую госпожу Гарго, что ее сын — Педро Гарго — скончался одиннадцать дней тому назад от крупозного воспаления легких и похоронен на местном кладбище.

Нет нужды описывать горе бедной вдовы. Несколько суток она провела между жизнью и смертью, и выходили ее Береника Попф и аптекарша Бамболи, питавшая к ней самые теплые чувства и сама бывшая очень нежной матерью. Когда же больная почувствовала себя в силах подняться с постели, она сразу стала собираться в дальний путь навестить могилку своего бедняжки Педро. Уговоры не помогли. Денег на дорогу хватало. У нее лежала нетронутой сумма, полученная за костюмы и пальто ее покойного мужа, которые, как читатель, вероятно, помнит, были куплены для перешивки Аврелию Падреле.

Вдову Гарго проводили на вокзал Береника и госпожа Бамболи. На второй день утром она прибыла в Ломм. Требовалось немалое воображение, чтобы называть городом это унылое селение с неизбежным банком, почтой, бензиновой колонкой на центральной и единственной площади и белевшим на западной окраине хлопкоочистительным заводом.

Прямо с вокзала госпожа Гарго отправилась на кладбище. Кладбищенский сторож, в расчете на чаевые, встретил ее, как старую знакомую. Он был полон жажды деятельности, но помочь ничем не мог. Городок был настолько мал, что сторож без труда мог вспомнить и перечислить по фамилиям всех покойников, нашедших последнее успокоение на вверенном ему кладбище, по крайней мере за последний год-полтора. И этот веселый и услужливый старичок страшно удивился, узнав, что уважаемая госпожа пришла навестить могилу своего сына, четырехлетнего мальчика, умершего в конце декабря. Последние похороны малолетнего имели место в августе.

Других кладбищ в городе Ломм не было.

Тогда вдова Гарго спросила, где находится Усовершенствованный курортный приют для круглых сирот.

Уже перевалило за полдень, когда она, измученная семикилометровым переходом, свернула с автострады на новенькую неширокую асфальтированную дорогу. Позади, за далекими холмами, давно скрылся город Ломм. Впереди, километрах в полутора-двух, зеленел густой и, по-видимому, давно заброшенный парк. Когда вдова, наконец, до него доплелась, она увидела, что парк обнесен высокой железной изгородью, выкрашенной в светло-зеленый цвет. Кругом было тихо и безлюдно.

Госпожа Гарго постучалась в ворота. Приоткрылась калитка, из нее высунулась неприветливая физиономия.

— В чем дело, сударыня?

— Я мать маленького Педро Гарго. Мне нужно поговорить с директором, — ответила вдова Гарго и заплакала.

— Подождите, — сказал сторож и захлопнул перед ее носом калитку.

Щелкнул замок. Послышались удаляющиеся шаги. Прошло не менее десяти минут. Снова щелкнул замок, снова приоткрылась калитка, и сторож подал госпоже Гарго узелок.

— Вещи вашего сына, — сказал он. — До свидания, мадам.

— Мне нужно поговорить с директором, — снова сказала вдова. — Я прошу вас, проводите меня к директору.

— Он занят.

— Хорошо, — покорно заявила госпожа Гарго. — Я подожду.

— Он спит, — сказал тогда сторож.

— Я подожду, пока он проснется.

— Он будет спать еще часа три.

— Я не могу уйти, не побывав на могиле моего сына. Я буду ждать, пока господин директор проснется.

И она присела на обочине дороги.

Сторож что-то недовольно буркнул под нос и ушел, не забыв тщательно запереть за собой калитку.

На сей раз госпоже Гарго пришлось ждать больше часа. Она не заметила, как задремала. Очнулась она, как только снова звякнул замок калитки.

— Пожалуйте к директору, сударыня.

Директор оказался долговязым человеком неопределенного возраста, со стеклянными пустыми глазами и очень гладким пробором, какие бывают только на самых дешевых парикмахерских манекенах. Он принял госпожу Гарго не у себя, а тут же, у самых ворот, в сторожке.

— Весьма сожалею, сударыня, что заставил вас ждать, — промолвил он. — Еще больше сожалею, что ваш визит связан с таким прискорбным, но к сожалению, непоправимым несчастьем.

Он выговаривал слова с той чистотой и тщательностью, которая всегда выдает иностранца. Если бы госпожа Гарго бывала до этого в Городе Больших Жаб и была бы вхожа в бюро рационализации акционерного общества «Тормоз», она бы узнала в директоре Усовершенствованного курортного приюта для круглых сирот господина Альфреда Вандерхунта, того самого, который был удостоен особого, до некоторой степени даже боязливого уважения господ Шамбери и Прокруста.
[1] [2]