IX

- Конечно... а как же иначе? Раз он оставался на предохранителе...

Мообс разинул рот, потом побагровел от смущения.

- Фу, какая нелепость! Вы должны извинить меня, Егорычев... Я здорово волновался... Можно сказать, первый бой - и такой позор!

Егорычев кинул быстрый взгляд на подавленного своим ничтожеством репортера.

- А чего вы там промешкали в кустах? Почему вы не крикнули ему «хенде хох!» тогда, когда полагалось?

- Я решил, что будет лучше, если я раньше выстрелю в воздух...

- Ну? ..

- А потом, смотрю, автомат не стреляет, а этот немец уже бежит обратно.

- Ну? - лицо Егорычева мало-помалу расплывалось в широкой улыбке.

- Я и выбежал ему навстречу... Я собирался стукнуть его прикладом, а он...

И Мообс удрученно махнул рукой.

- Слушайте, Мообс, - сказал ему тогда Егорычев не без уважения.- Эсэсовца мы упустили, и это, конечно, чрезвычайно грустно. Но ведь вы действительно впервые в жизни участвуете в боевой операции. У меня это как-то вылетело из памяти... Знаете, старина, выскочить на вооруженного противника, имея в руках заведомо не стреляющий автомат, - для этого требуется мужество... Из вас мог бы получиться настоящий солдат... если бы вы этого захотели.

Он пожал руку растерявшемуся репортеру.

- Поздравляю с боевым крещением!

Мообс исподлобья посмотрел на Егорычева: не шутит ли этот непонятный русский? Нет, по всей видимости, Егорычев говорил вполне серьезно. Тогда Мообс повеселел и из состояния крайнего самоунижения стремительно перешел в состояние столь же крайнего самодовольства.

- А ведь верно, для начала не так уж плохо?

- Пошли обратно, - сказал Егорычев.

- Пошли, - бодро отозвался репортер.

За поворотом они наткнулись на негров, о которых совсем было забыли в переполохе. Бросив свою кладь, негры лежали ничком, уткнувшись в траву и зажав уши пальцами. Они все еще не могли прийти в себя от выстрелов и с ужасом ждали продолжения стрельбы.

- А ну, вставай, ребятки! - благожелательно промолвил Егорычев по-русски, рассудив, что к ним можно с одинаковым успехом обращаться на любом из европейских языков.

Негры оставались недвижимы и безгласны.

Егорычев присел на корточки и похлопал одного из них по плечу.

- Вставай, вставай, браток! Нечего трусить...

Негр продолжал молчать, стараясь еще глубже спрятать лицо в траве.

Мообс брезгливо смотрел на островитян.

- Вы не умеете обращаться с цветными, - заметил он Егорычеву тоном более опытного и решительного человека. - Посмотрите, как они у меня сейчас заговорят.

И он размахнулся, чтобы пнуть ногой ближайшего негра.

Лицо Мообса, еще только что добродушное и полумальчишеское, теперь было жестоким, злым и гадливым.

Но Егорычев изо всей силы стукнул Мообса по ноге.

- Вы что, с ума сошли?!

Репортер охнул от боли и насупился, как мальчишка, которому не дали ответить урок в тот единственный раз. когда он его знал на пятерку.

- Ну, чего же ты, парень? - еще ласковей обратился Егорычев к негру по-русски. - Вставай!.. Никто тебя не укусит...

- Милорд! - неожиданно ответствовал негр по-английски, все еще не решаясь оторваться от земли и глянуть на говорившего с ним. - О сэр, не извергайте на нас смертоносного огня из вашего мушкета!

- Ого, - поразился Егорычев, - да ты разговариваешь по-английски почище меня! Как тебя зовут, дружище?

- Меня зовут Гамлет, сэр, - отвечал негр, все еще не решаясь подняться.

- Его зовут Гамлет, милорд, - подтвердил второй негр, тоже не меняя своего положения.

- А ну, вставай, Гамлет, принц датский! - весело промолвил Егорычев и попытался приподнять его.

Подбодренные дружелюбной интонацией этих слов, негры наконец подняли свои головы. Oни увидели улыбающееся лицо Егорычева, и их физиономии, с которых еще не успело сойти выражение простодушного испуга, вдруг выразили поистине священный ужас, тотчас же сменившийся радостью, восторгом, блаженством, экстазом.

Они вскочили на ноги, словно их подбросила какая-то невидимая пружина, и с торжествующими криками: «Белый с желтой бородой! О, белый с желтой бородой!», стремглав бросились вниз по тропинке.
[1] [2]