Пламя под пеплом (8)
[1] [2] [3] [4]В тот день мы острее обычного почувствовали радость возмездия. В подобные дни с особой надеждой и верой звучала в сердцах наша пламенная песня, наш гимн:
Не говори: вот это мой последний путь,
И свет погас, и над землей лишь тьма и жуть.
Еще взойдет наш день желанный, светлый весь,
И прогремит наш шаг, и прогремит: "Мы здесь!"
От пальмовой страны до севера снегов
Текут и кровь и слезы, нет им берегов.
Но где лишь капля нашей крови упадет,
Там цвет живой геройства нашего взойдет.
Взойдет заря и светом озарит наш день,
И сгинет враг, и сгинет лютой смерти тень.
Но если света солнца не дождемся мы,
Пусть наша песнь звучит навек, пароль из тьмы.
Мы эту песнь писали кровью на штыках:
Не птицы вольной песня в вольных облаках,
Народ наш пел ее в огне, к стене прижат.
Все вместе пели, а в руке наган зажат.
Так не скажи: вот это мой последний путь,
И свет погас, и над землей лишь тьма и жуть.
Еще взойдет наш день желанный, светлый весь,
И прогремит наш шаг, и прогремит: "Мы здесь!"
(Перевод с идиш Мириам Ялан-Штекелис)
А бывают минуты, хотя и редкие, когда нам кажется, что день нашей надежды - вот он, совсем близок, так что его даже увидеть можно с помощью воображения. Это - когда наше подпольное радио ловит сводку о победе, одержанной Красной Армией, о прорыве линии фронта. Но куда больше таких вечеров, когда нас преследует бессильное отчаяние, когда до боли тоскливо ощущаем мы заброшенность и безвыходность своего положения. В такие вечера каждый боец жадно ждет политического бюллетеня ЭФПЕО - по вечерам мы ловим сводки и печатаем их в нашем бюллетене.
Ежевечерне в потемках или при неверном свете фонаря, в проемах дворовых подъездов или на лестничных клетках, в пассажах, в отбрасываемой стенами тени множество молодых глаз с лихорадочным нетерпением впиваются в мелкий шрифт бюллетеня. Десятки неизвестных погружены в напряженное чтение.
Гетто отрезано от всего света, не знает, что творится на фронтах, слышит лишь лживые, самоуверенные сообщения немецких источников. А ведь каждый здесь знает, что его жизнь и смерть в большой степени зависят от того, что делается там - на Восточном фронте. И любая, просачивающаяся сюда новость, перелицованная, неточная, а порой и просто ложная обрастает бесчисленными толкованиями, окрашенными то надеждой, то страхом и отчаянием.
Временами в гетто молнией пробегает ошеломляющее известие: "Слыхали? Немцы отступают!" Кто-то слыхал от кого-то, кому, в свою очередь, передал приятель, что новый фронт откроют скорей, чем ожидают. Такого рода известия размножались особенно бурно по воскресеньям, потому что евреи в этот день не работали и могли подзаняться политическими новостями.
По правде говоря, у нас не было особого повода для оптимизма. Лица юношей и девушек мрачнели, когда они читали сводки с фронта. На дворе стоял 1942 год: победный марш фашистских полчищ, враг - у ворот Москвы, приближается к Сталинграду. И однажды - лаконичная информация в нашем бюллетене, всего несколько слов: бомбежке подверглись Хайфа и Тель-Авив... Враг на подступах к Эрец-Исраэль...
В окрестных местечках проводятся акции. Гетто ликвидируются. С разных концов поступают известия о массовом уничтожении евреев. В Вильнюсе ходят слухи о новой "чистке", а сердце заходится: Эрец-Исраэль в опасности, над Эрец-Исраэль нависла угроза уничтожения!
Стоя на пороге смерти, уже не надеясь на личное спасение, мы с новой силой ощутили связь со своей страной.
...Бюллетени... и героические дни и ночи Сталинграда. Бюллетени... и советское наступление. Красная Армия продвигается на запад! Сердца бьются в унисон с ее поступью, переживают за каждый метр отвоеванной земли, за каждый освобожденный город.
В гетто уже больше не прислушиваются к вздору воскресных слухов. Из уст в уста передается информация из источника, которого не знает никто. Уже проникли в наши стены отзвуки гигантской битвы на востоке. Взоры прикованы к маршу советских танков, которые на пути к победе быть может разрушат и стены гетто.
Каждый день, выходя спозаранок на работу, я уже точно знаю, что мне уготовано на улице. Ведь я ежедневно выхожу в один и тот же час и иду одним и тем же маршрутом. И знаю, что близ ворот наткнусь на еврейских полицейских, которые тщательно следят за тем, чтобы никто не находился на улице без "шейна". Поодаль, на улице Завальной, стоят немецкие солдаты и литовские полицейские. На изгибе улицы - длинная очередь женщин к продуктовой лавке. А еще дальше я встречу польских рабочих, торопящихся на работу. Но время от времени все они перестают занимать меня. С момента, как мы выходим из ворот, мы думаем только об одном: повстречаются ли нам сегодня ОНИ, или мы их больше не увидим?
[1] [2] [3] [4]