Весна на Одере (13)
[1] [2] [3] [4]Хотя дочери его в этой толпе не оказалось, но Сливенко был счастлив. Губы болели от поцелуев и руки от рукопожатий. Здесь были две девушки из шахтерского поселка, расположенного близ Ворошиловграда. Теперь, после освобождения, им хотелось только одного: попасть в армию. Высокие, стройные, эти девушки напомнили ему Галиных подруг, приходивших к ней решать задачи и читать стихи.
Вернувшись в роту, Сливенко доложился старшине и пошел в дом. На лестнице ему повстречался Пичугин. И так как оба солдата сияли и у каждого было о чем рассказать, они сели у окна, и первым начал Сливенко, ибо Пичугин решил свои новости оставить напоследок: он считал их более важными.
Впрочем, рассказ Сливенко об освобожденных русских людях взволновал его.
- Ох, работы сколько будет! - говорил Сливенко, задумчиво покручивая ус. - У нас там разрушенные города, сожженные деревни. Отстраиваться скорее надо, обуть, одеть людей...
- М-да... - протянул Пичугин. - Намучился народ... Хлебнул горя. Ладно, ничего, все будет в порядке!
Он стукнул себя маленьким кулачком в грудь и поставил перед Сливенко свой вещевой мешок:
- На, смотри!
- Опять хромовые кожи?
- Ну, нет! Я их выкинул, - самодовольно сказал Пичугин.
- Ну? - удивился Сливенко. - Неужели выкинул?
Победоносно глядя на Сливенко, Пичугин раскрыл вещмешок. Там лежали белые коробочки, а в них маленькие цилиндрические камешки, похожие на грифели для карандашей.
- Камушки для зажигалок, - недоуменно сказал Сливенко.
Любовно перебрасывая на ладони камешки, Пичугин сказал:
- Вот! Еще не все сосчитал. В этих коробочках, на которых я крест поставил, сосчитано. А в этих еще не считал. - Подняв глаза на серьезное лицо Сливенко, Пичугин вдруг начал говорить запальчиво и громко: - Чего ты смотришь? Ты знаешь, как у нас там, в деревне, после немцев? Спичек нет! Одними "катюшами" народ прикуривает. То-то! За такой камушек по пяти рублей можно брать.
- Ну и подлец же ты! - сказал Сливенко не то удивленно, не то негодующе.
Пичугин не обиделся, только усмехнулся, как взрослый над глупостью ребенка.
Сливенко говорил с печальной укоризной:
- Тут весь мир ходуном ходит, мертвецы из могил встают, а ты пять рублей за камушек хочешь брать? Уже цену определил? Может, оптом дешевле? Торгаш ты! Уходи с моих глаз! - Сливенко порывисто встал и закончил: Попробуй поторгуй! Мы таких в бараний рог скручивали, и теперь скрутим!
Пичугин весь взъерошился, схватил обеими руками свой "сидор" и побежал из комнаты, но у порога остановился, повернулся к Сливенко и тихо спросил:
- Донесешь?
- А ты мне скажи, - ответил Сливенко после минуты молчания, - зачем ты мне про эти камушки рассказал? Для отчета перед парторгом? Чи, может, хотел узнать у меня, правильно это или неправильно ты делаешь?
- Может, так, - уклончиво и хмуро ответил Пичугин.
Сливенко усмехнулся:
- Просчитаешься, Пичугин! - Он подошел близко к Пичугину и проговорил: - Мы такую артиллерию, такие танки и самолеты построили, такую армию вооружили, одели и обули, трактора крестьянам дали, бьем немцев, захвативших всю Европу, до Берлина почти дошли - а ты насчет спичек сомневаешься? Нажиться на этом хочешь? Дурень ты, дурень! Что же, тащи на горбу свои камушки! Сам бросишь! А про себя скажу тебе вот что: не мог бы я хорошо жить, когда вокруг людям плохо. Никогда не мог и теперь не смогу. Знаю, иные могут. И ты, если можешь, попробуй. А я не могу.
Пичугин ушел от Сливенко очень мрачный. Улыбка исчезла с его лица. Слова Сливенко задели его гораздо сильнее, чем он сам того ожидал. Он неуверенно покашливал и бормотал про себя:
- Зря рассказал! Душу свою растревожил!
Во дворе его окликнул капитан. Пичугин обмер от страха. Но нет, капитан ничего не знал о его отлучке. Он сказал:
- Почему винтовку не чистил? Грязная, несмазанная, - Чохов помолчал, потом проговорил не по-обычному многословно, выговаривая слова с некоторым усилием: - Советский воин, поскольку он представитель армии-освободительницы, должен показывать всем пример дисциплины. Идите, Пичугин.
Пичугин, облегченно вздыхая, ушел чистить свою винтовку.
Чохов увидел из окна Маргарету. Она стояла среди солдат и что-то оживленно объясняла им с помощью рук и лучезарных улыбок. Заметив Чохова, она улыбнулась и ему.
Он бегло кивнул ей и отошел от окна.
Он вел себя с ней очень сдержанно, и это удивляло Маргарету. Солдат стесняло присутствие ее мужа. (Гогоберидзе непочтительно называл его "сыр голландский"), но ведь капитану было известно, что мужа у нее нет!
Для европейской бродяжки военного времени, которая столько лет пылинкой вертелась в черном вихре оккупации, войн, лагерной жизни и привыкла смотреть на все с большой долей цинизма, сдержанность русского офицера была непонятна.
Ее подруга и тезка, тридцатитрехлетняя француженка Марго Мелье, говорила ей:
- Ты отвыкла от человеческого уважения, вот и всё. Он просто тебя уважает, этот прелестный капитан. Солдаты - они всегда солдаты, но тут, знаешь ли, даже удивительно, как они уважают нас! - она улыбнулась многозначительно: - Иногда даже слишком!
Так или иначе, но жизнь Маргареты стала яркой и интересной. Хотя начались сборы в дорогу, но девушка в душе надеялась, что она уйдет вместе с русским офицером, он заберет ее в свою чудесную страну. Хотя обсуждались сроки и маршруты возвращения на родину, но ей казалось, что она будет дома гораздо позже остальных. Чех Марек учил ее русскому языку, и она уже знала два десятка слов, которыми собиралась в свое время неожиданно поразить капитана.
Какое это было неслыханное счастье - свободно и вольно бегать по тем местам, где две недели назад приходилось идти тихо, степенно, боясь косого взгляда немецких жителей! Приятно было замечать заискивающие взгляды эвакуированных из Берлина горожанок, которых здесь было много и которые раньше относились к иностранцам с презрительной фамильярностью, как к людям низшей породы.
Стало теплей. По деревенским улицам носился уже почти совсем весенний ветер. Суета людей, шум большой дороги, белые флаги на деревенских домах все это походило на какую-то всемирную свадьбу, люди казались опьяненными, радостно возбужденными и очень добрыми.
Вечером пошел дождь, вскоре превратившийся в настоящий ливень. Маргарета, сидевшая с подругами за шитьем, выбежала на улицу. На лицо ее падали тяжелые дождевые капли, совсем уже весенние, теплые.
Маргарета почувствовала себя - впервые за последние годы - девушкой своих лет. Она бежала вприпрыжку, вслух повторяя запомнившиеся ей русские слова.
Во дворе усадьбы она побеседовала с русскими, пококетничала с тем смуглым солдатом, который всегда бросал на нее пламенные взгляды, и потом поднялась наверх, к "своему" капитану.
Она нашла его в кабинете сбежавшего сына баронессы. Капитан листал какую-то тоненькую книжицу, сидя спиной к двери. Она постояла минуту неподвижно, потом робко кашлянула. Он обернулся и встал.
На столе горела большая лампа. Тут было тихо и уютно.
Она улыбнулась. Он тоже улыбнулся. Осмелев, она подошла к нему ближе и тут - неизвестно каким образом - случился неожиданный для него поцелуй быстрый и пахнущий свежим дождем.
В соседней комнате, где находился дежурный, громко и пронзительно зазуммерил телефон. Сразу опомнившись, Чохов осторожно отстранил от себя девушку и вышел.
Весельчаков приказывал поднимать роту в ружье. Выступать немедленно. Прислать повозку за патронами.
Чохов положил трубку, вернулся в свою комнату. Маргарета тихо сидела на подоконнике. Он прошел мимо нее, вышел в гостиную, миновал еще несколько пустынных и темных комнат и, очутившись в каптерке, бывшем будуаре, отдал Годунову необходимые приказания.
А Маргарета сидела на подоконнике - мокроволосая, счастливая, глядя на дождь, на сгущающуюся темноту и ожидая.
Солдаты разобрали с козел винтовки и автоматы, наскоро осмотрели их и пошли во двор строиться. И тут они услышали далеко на севере гул орудийной пальбы.
Война продолжалась. Пичугин возился под деревом, прилаживая лямки вещмешка. Семиглав седлал лошадь капитана. Вспыхивали огоньки папирос.
Солдаты увидели в окне кухни белое расплывчатое пятно.
То была помещица. Она стояла, вытянув жирную дряблую шею, и прислушивалась к отдаленному гулу орудий. Заметив, что за ней наблюдают, старуха отпрянула и исчезла.
Часовой раскрыл ворота. Они уныло заскрипели. Подвода, отряженная за патронами, потонула в ночной темноте.
Во двор кучкой пробрались бывшие батраки. Им было тревожно от гула орудий и оттого, что русские так молчаливо строятся в ряды, видимо собираясь уходить.
- Смирно! - оглушительно скомандовал Годунов.
Из дому вышел Чохов. Он был в шинели с полевыми ремнями. Семиглав выводил из стойла коня.
- Товарищ капитан, - отрапортовал Годунов, стукнув каблуками. - Рота поднята по тревоге и выстроена в полном составе. Больных нет. Сержант Гогоберидзе убыл за патронами по вашему приказанию.
Чохов медленно прошел вдоль строя. Вдали снова прогремела канонада.
- Вольно! - сказал Чохов, потом он обернулся к стоящим у ворот иностранцам и сказал: - Следите за помещицей. В случае чего можете ее ликвидировать как класс. Я разрешаю. - Он добавил: - Вам нечего бояться. Вы тут полные хозяева.
Чех взволнованно спросил, нельзя ли им уйти вместе с русскими. И получить винтовки.