Дом на площади (12)
[1] [2] [3] [4]Он встал и, победоносно взглянув на профессора, продолжал свой монолог:
- Вы ненавидите нацистов - и мы их ненавидим. Вы противник войны - и мы противники войны. Вы сторонник сильной, свободной, но миролюбивой и демократической Германии - мы тоже. Вы лучше нас знаете местные условия, традиции, взаимоотношения, - потому вы должны нам помогать, поправлять нас, если мы будем делать что-то необдуманно или глупо. Примите наше предложение, и у вас будет масса возможностей помогать нам лучше и вернее делать наше дело. Мы будем с вами ссориться, доказывать свою правоту - вы будете доказывать свою. Цель у нас одна - помогайте нам избирать наилучшие средства. - Он сел, как бы ожидая ответа. Так как профессор молчал, Лубенцов снова заговорил, но уже спокойно: - На днях я прочитал книгу, которая произвела на меня большое впечатление. Это немецкая книга, очень знаменитая. К стыду своему, я ее тут прочитал впервые в жизни, хотя слышал о ней и раньше, еще в школе. Это "Фауст" Гете. Вторую часть ее я читать не стал - это показалось мне слишком трудным делом, а я очень занят и не имею возможности сидеть и читать столько, сколько я хотел бы. Вы, конечно, читали эту книгу. В ней рассказывается о том, как великий ученый, - ну, конечно, ученый по тому времени, - изучив все науки, вдруг, - а собственно говоря, не вдруг, но после долгих размышлений, - пришел к выводу, что этого для него мало, что он должен окунуться в живую человеческую жизнь, принять в ней посильное участие. Главная идея заключена во второй части, которую я не осилил. - Профессор улыбнулся. - Этот ученый в конце концов после многих исканий понимает, что смысл жизни в том, чтобы приносить пользу своему народу и, конечно, всему человечеству. Не думаете ли вы, что эта правильная мысль относится и к вам? Я не поручусь, что понял все написанное в этой книге, но что я понял ее основную идею - за это я ручаюсь.
- Вы поняли правильно, - тихо сказал Себастьян.
Тут Лубенцов поднял глаза и увидел, что возле двери стоит девушка в светлом платье - по-видимому, та самая, что выходила на балкон. Лубенцов встал. Себастьян тоже встал и сказал:
- Знакомьтесь. Это моя дочь, Эрика.
Лубенцов назвал свою фамилию.
Она посмотрела на него исподлобья, потом уселась рядом с отцом на подлокотник кресла. Взгляд ее был насторожен, даже несколько враждебен.
- Обдумайте все, - сказал Лубенцов.
- Хорошо, - ответил Себастьян. - Я все обдумаю. Могу вам теперь же сказать, что вы во многом правы и что я, возможно, приму ваше предложение.
Лубенцов даже покраснел от удовольствия.
- С вашего разрешения я завтра снова зайду к вам, - сказал он.
- Пожалуйста. Буду очень рад. Мне было приятно беседовать с вами.
Внезапно в разговор вмешалась дочь профессора. Она сказала, глядя в упор на Лубенцова большими злыми глазами:
- Вчера сюда заходили два русских солдата. Они были в нетрезвом состоянии. Мы с трудом от них отделались, и то лишь тогда, когда объяснили им, что здесь проживает советский комендант.
- Надеюсь, они вам не нанесли никакого ущерба? - спросил Лубенцов, смешавшись.
Себастьян тихо сказал:
- Ничего особенного.
- Они увели нашу машину, - сказала Эрика.
- Ай, как нехорошо! - воскликнул Лубенцов, покачав головой почти в отчаянии. - Найдем, обязательно найдем вашу машину. Скажите мне, какая машина, какой марки и так далее. Ксения Андреевна, запишите, пожалуйста.
- Кроме того, - продолжала Эрика Себастьян ровным, злым голосом, они пытались оказать мне слишком много внимания как даме.
Лубенцов покраснел до корней волос. Профессор сказал, примирительно погладив дочь по плечу:
- Скажу вам прямо, господин подполковник. У вас симпатичные солдаты, добрый и спокойный народ. Я на своих прогулках много наблюдал за ними. Но ваш пьяный солдат - это ужас. Извините, может быть, я выражаюсь слишком откровенно...
Лубенцов принужденно рассмеялся. Да, ему была не очень по душе откровенность профессора. Однако он заставил себя сказать:
- Что ж, вы правы. - Подумав мгновенье, он добавил: - Пьяный человек вообще отвратителен. А подвыпивший русский солдат почти также плох, как трезвый немецкий.
- Верно! - воскликнул Себастьян, довольный тем, что может согласиться с комендантом, не кривя душой. - Вы совершенно правы. Нет ничего отвратительнее трезвого немецкого солдата, выполняющего, как у нас говорят, свой долг. Он методически жесток. Расчетливый изувер, он как бы сдает свою совесть на временное хранение в полковую кассу, чтобы потом спокойно получить ее обратно. Да, господин подполковник, недаром наш солдат прославился в этом отношении. Наши властители, мелкие и крупные, многое сделали, чтобы вдохнуть в него душу наемника. Нет такого неправого дела, за которое не сражался бы немецкий наемный солдат. Он защищал права английской короны в Америке, дрался на стороне шведских протестантов против императора, защищал императора против шведских протестантов, гугенотов против французского короля и французского короля против гугенотов...
- В последней войне, - сказал Лубенцов, - он воевал за интересы немецких капиталистов и помещиков против всех народов и против немецкого народа.
- Вероятно, хотя этот вопрос для меня еще неясен.
Они расстались довольные друг другом.
III
"Мерседес-бенц", шестицилиндровый, синего цвета, однодверный, с откидным верхом, мотор номер такой-то, шасси номер такой-то, на передней облицовке слева трещина, сиденье черное кожаное".
Сдав эти сведения Воробейцеву для немедленного принятия мер по розыску, Лубенцов велел подать себе машину. Но Воробейцев покачал головой:
- Тищенко уехал в отпуск, товарищ подполковник.
Надо было подыскать шофера из немцев. Воронин взял это дело на себя. Он вышел из дому и сразу же нашел Кранца, стоявшего, как обычно, под фонарем неподалеку от комендатуры; сунув старику в карман коробку консервов, Воронин сказал:
- Нужен шофер, срочно.
Кранц подумал и проговорил:
- Пойдемте со мной.
Они пошли вдвоем.
- Ты женат? - спросил Воронин.
- Я... забыл как называется. Жена умерла.
- Вдовец?
- Вот! Да! Вдовец! - Помолчав, он сказал: - Моя жена была русская женщина.
- Ну? - удивился Воронин.
- Да. Элизабет. Елизавета Николаевна. Нет на свете лучше, чем русская женщина.
- Это верно, - сказал Воронин.
- Она умерла, - продолжал Кранц. Его лицо стало печальным. - И после нее я стал несчастный. Не надо было уезжать из России. Здесь она не могла. Хотела обратно, в свое отечество. - После некоторого молчания он спросил: - Не разрешите ли вы мне, господин фельдфебель, ставить вам один вопрос.
- Пожалуйста, спрашивай.
- Это правда, что будет уничтожение помещиков?
- Как так - уничтожение? Никакое не уничтожение. Землю отберут, народу раздадут. А как же? Думаю, что сами крестьяне хотят. Им прямая выгода.
- Они не хотят, - сказал Кранц.
- Как так не хотят?
- Нет. Они хотят, но они боятся. Они имеют страх.
- Чего же тут бояться? Надо им разъяснить. Проводить работу с теми, кто боится. Почему боятся?
- Месть помещиков. Понимаете - месть.
- А что? Угрожают помещики?
- Да, - сказал Кранц.
Воронин свистнул и покачал головой.
Дальше они шли в молчании. Наконец Кранц остановился на обсаженной липами улице у облупившегося четырехэтажного дома. Они прошли в дом. Кранц постучал в одну из дверей третьего этажа. Зажегся свет, дверь открылась. Перед ними стоял плосколицый, плешивый молодой человек в пижаме. Он посмотрел на Воронина, Воронин - на него, лица обоих выразили удивление, потом расплылись в улыбке. Воронин закричал:
- Подожди, подожди. Это где же я тебя!..
Человек в пижаме воскликнул:
- О-о!.. - И неожиданно заговорил по-русски: - Через речку!.. Через Одер! Раз, два, три - готово!
Да, это был старый знакомый старшины Воронина - Фриц Армут, бывший штаб-фельдфебель германской армии, на днях вернувшийся из русского плена. Воронин и другие разведчики утащили его в качестве "языка" из немецкого передового охранения в апреле этого года. Черт возьми! Это все казалось событиями незапамятной древности. Армут побежал впереди Воронина, открывая перед ним двери, и был страшно рад, как будто встретил родного брата. Он познакомил его с женой и детьми и все время говорил то по-немецки - для своих, то по-русски - для Воронина.
После того как Воронин вытащил его за шиворот из войны, Армут оказался в советском лагере для военнопленных на Украине. Там пленных использовали на лесозаготовках. Относились к ним хорошо, жили они терпимо. А потом он заболел, и его вместе с другими больными и слабыми здоровьем погрузили в эшелоны и отправили в Германию. Рассказав об этом Воронину, Армут повернулся к жене и стал рассказывать - уже по-немецки - о том, как ловко этот "фельдфебель" с несколькими разведчиками утащили его из-под носа у всей германской армии как раз в тот момент, когда к ним в дивизию приехал рейхсминистр фон Риббентроп. Армут все это рассказал, перемежая слова непонятным для немцев выражением, которому он научился в России: