Рисунок (2)

Согласно условиям дуэли, теперь должен был вновь стрелять Петр Степанович. И он действительно выстрелил, но не в Мэра, а в случайно пролетавшую мимо ворону, хотя она была не в десяти, а в добрых тридцати шагах от места дуэли.

Зрители на этот раз не только ахнули, но стали оглушительно аплодировать. Все, кроме, разумеется, вороны, почему-то развеселились. Послышались крики: "Вот это да!", "Вот это работа!", "Какая прелесть!", "Сдавайся, Мэр!" и так далее.

Однако Мэр, по-видимому, и не думал сдаваться. На этот раз он целился долго, очевидно, надеясь попасть в живот противника, а между тем, хотя Петр Степанович ежедневно делал зарядку, много ходил и плавал, живот был его самым уязвимым местом. И снова пуля, долетев до намеченной цели, круто под прямым углом повернула, но на этот раз не налево, а направо. Повернула и упала в море, звонко булькнув, точно вылетела не из пистолета, а из пустой бутылки.

Казалось бы, этот звук должен был подбодрить Петра Степановича. Но, как это ни странно, он вдруг рассердился. Добрые глаза его омрачились, нашлепка на толстеньком носу позеленела от злости, и вопреки дуэльному кодексу он как-то потоптался на месте, загребая левой ногой. Именно с таким упрямым, непреклонным лицом он ставил заслуженную двойку вместо незаслуженной тройки.

Он выстрелил, почти не целясь, и, очевидно, попал, потому что Лука Лукич завертелся на месте, как флюгер. Он почему-то стал ниже ростом. Лицо у него стало испуганное, и он куда-то пошел, шатаясь, на подгибающихся ногах. Администратор вызвал в рупор "скорую помощь", но Мэр хрипло сказал: "Не надо!" - и ввалился в машину, у которой тоже стал жалкий, пристыженный вид.

- Домой, - пробормотал он, и ошеломленные зрители шарахнулись в сторону, освобождая дорогу машине.

То, что произошло через несколько минут, осталось в памяти зрителей на всю жизнь. Поношенная шуба показалась над городом, совершенно не похожая на ковер-самолет, но, однако, чем-то и похожая, потому что, поднимаясь все выше, она не падала на землю, а летела.

По команде Петьки немухинские ребята немедленно обстреляли ее из рогаток, но она была уже далеко. Очевидно, набрав высоту, Мэр застегнул шубу на вторую пуговицу, потому что, долетев до моря, она рванулась вперед, в сторону Летандии, как отметили наиболее проницательные зрители.

Почему Мэр решился на этот отчаянный шаг? Был ли он серьезно ранен и надеялся, что его быстро поставят на ноги тамошние врачи? Боялся ли, что будет уличен в краже волшебных палочек и раскрыт как обманщик перед ботаниками всего мира? Потерял ли надежду восстановить свое положение в городе после злосчастной дуэли?

Выражение "это покрыто мраком неизвестности" сюда не подходит. Все неизвестное в конце концов становится известным, и можно не сомневаться, что когда-нибудь мы узнаем, куда улетел Лука Лукич, благополучно ли он приземлился, помогли ли ему тамошние врачи и, наконец, удалось ли ему убедить жителей Летандии, чтобы его называли не Лукой Лукичом, а Мэром.

Прощание с детством

Удивительно, как быстро все изменилось в городе, когда шуба скрылась из вида.

Художники и поэты, удравшие из Хлебникова, немедленно стали складывать свои чемоданы. Домой, домой! Бал, который Неонилла задумала, был отменен, потому что ее стройные ножки потолстели, и золотые туфельки пришлось отнести в комиссионный магазин, где они были проданы как самые обыкновенные туфли, потому что золото оказалось фальшивым. Директор экскурсионного бюро публично поблагодарил немухинских ребят с Петькой во главе за то, что они мужественно обстреляли из рогаток авиашубу. Сад из волшебных палочек был немедленно передан городу, а Мэр был объявлен по радио жуликом и авантюристом.

Ириночка Синицына еще не стала петь, но время от времени напевала, а ее отец срочно делал новую колоду, чтобы Петр Степанович отвез ее в подарок младшей сестре Фетяска.

Не изменилась только волшебная палочка, которая еще недавно была веткой, полной цветов и листьев.

Конечно, Юра не знал, что он подарил Ириночке маленькое чудо. Но этот подарок был воплощением любви, а он был убежден, что его может спасти только любовь. Интересно, что Петр Степанович придерживался такого же мнения. Однако на всякий случай, кроме сухой ветки, нарушившей законы баллистики, он попросил Ириночку спеть любимый романс Юры и записал его на пленку. Он взял с собой маленький магнитофон.

Обратное путешествие прошло без приключений, так что о нем можно только упомянуть. Но в Немухине Петра Степановича ждало известие, глубоко огорчившее его как Гроссмейстера и как человека: Юра пропал.

Первым это известие принес Петька, который прямо со станции побежал к Заботкиным, разумеется, чтобы узнать, очень ли соскучилась по нему Таня. И через несколько минут они оба были перед Петром Степановичем, умывавшимся с дороги.

- Он пропал! - закричал еще с порога Петька. - Удрал! Его третий день ищут.

Таня, как человек рассудительный, объяснилась более подробно:

- Однажды вечером я заметила, что Юра по пожарной лестнице спускается в город, - сказала она, - а в другой раз утром, когда еще все спали, он бегом взлетел на чердак. И у него было счастливое лицо, вот что меня удивило! Словом, я думаю, что его надо искать в лесу. Ему нравится разговаривать с деревьями, и я его вполне понимаю.

Юра не вернулся и на следующее утро, и решено было отправить за ним поисковую партию в составе Петра Степановича, Тани и Петьки. К ним присоединилась Мария Павловна с судками, в которых находились гороховой суп, куриные котлеты и на сладкое кусок шоколадного торта. Трехразовое питание оставалось нетронутым в течение трех дней, и Мария Павловна справедливо полагала, что мальчик проголодался.

Нельзя сказать, что они так уж быстро нашли его. Короче говоря, они сами успели изрядно проголодаться, прежде чем Петька увидел промелькнувшую в ивовом кустарнике тонкую фигуру. Юра вежливо поздоровался и сказал, смеясь, что не удрал бы, предположив, что это обеспокоит таких почтенных людей.

- Это были три лучшие дня в моей жизни. Белки кормили меня лесными орешками, а знакомый еж показал грибы, которые нужно есть сырыми, потому что на сковородке они теряют свой оригинальный вкус. С моим другом Старой Березой мы говорили о смысле жизни, и она объяснила мне, почему не надо бояться смерти.
[1] [2] [3] [4]