Машинистка Треста Зеленых Насаждений стояла у окна, и вдруг -- дзынь! -- золотое колечко разбило стекло и, звеня, покатилось под кровать. Это было колечко, которое она потеряла -- или думала, что потеряла, -- двадцать лет назад, в день своей свадьбы.
Зубному врачу Кукольного Театра ночью захотелось пить. Он встал и увидел в г">

Много хороших людей и один завистник (1)

[1] [2] [3] [4]

...Это был человек высокого роста, худощавый, черноглазый, лет сорока. Глаза у него были беспокойные, и левая ноздря время от времени отвратительно раздувалась. Но ведь и у хороших людей, как известно, бывают плохие привычки! Добрый доктор Мячик трогал же каждую минуту бородавку на своем толстом добром носу. Зато Старший Советник улыбался. Да, да! И можно было назвать эту улыбку добродушной, даже добродушнейшей, если бы он не потирал свои длинные белые руки и не втягивал маленькую черную голову в плечи.

-- Что я вижу? -- сказал он, когда девочки вошли в кабинет. -- Дочка еще не спит? И даже привела ко мне свою подругу?

-- Не притворяйся, папа! Ты прекрасно знаешь, что у меня нет подруг. Эта девочка пришла к тебе по делу. Ее зовут Таня.

-- Здравствуйте. Извините. Меня направил к вам заведующий аптекой "Голубые Шары". Будьте добры, разрешите ему приготовить это лекарство.

Почему у Старшего Советника так заблестели глаза? Почему он так страшно вытянул трубочкой губы?

-- Боже мой! -- закричал он. -- Ваш отец заболел! Какое несчастье!

-- Разве вы его знаете?

-- Еще бы! Я прекрасно знаю его. Много лет тому назад мы жили рядом, на одном дворе. Каждый день мы купались и очень любили нырять. Интересно, помнит ли он меня? Едва ли.

-- Наверное, помнит, -- вежливо сказала Таня. -- Между прочим, он и теперь еще умеет отлично нырять.

-- Вот как? -- И Старший Советник схватился за сердце. -Лорочка, дружочек, приготовь мне, пожалуйста, прохладную ванну. Кажется, сегодня я опять не усну.

Можно было подумать, что Лоре не хочется выходить из комнаты, хотя не было ничего особенного в том, что отец попросил ее приготовить прохладную ванну.

-- Подожди меня, хорошо? -- шепнула она Тане и вышла.

-- Но скажите, Таня, доктор Мячик предупредил вас, что лекарство должны принять сперва вы, а потом уже он?

-- я?

-- Да. Но, если вы не хотите, я не буду настаивать, нет! Лекарство не нужно заказывать. Оно лежит у меня в столе.

И он протянул Тане коробочку, на которой была нарисована птица.

-- Спасибо.

Таня взяла коробочку, поблагодарила и вышла. В коридоре она открыла ее. Там лежала пилюля, самая простая, даже хорошенькая. Она положила ее в рот и проглотила.

Вот тут неизвестно -- сразу она превратилась в Сороку или прежде услышала, как Лора, выбежав из ванной, с ужасом крикнула:

-- Не глотай!

ПЕТЬКА ПРИНИМАЕТ ТАБЛЕТКИ ОТ ТРУСОСТИ И СТАНОВИТСЯ ХРАБРЫМ

Как же поступил Петька, когда Таня ушла из аптеки "Голубые Шары". Он поскорее купил таблетки от трусости и побежал за ней. Ему стало стыдно, что девочка попросила проводить ее, а он, мужчина, невежливо отказался.

На Козихинской было темно, район незнакомый. Таню он не догнал, потому что останавливался на каждом шагу и хватался за карман, в котором лежали таблетки.

Дом номер три опасно поблескивал под луной. Тощая кошка с разбойничьей мордой сидела на тумбе. Лифтерша, выглянувшая из подъезда, была похожа на бабу-ягу. А тут еще какая-то птица вылетела из окна и стала кружиться над ним так низко, что чуть не задела своим раздвоенным длинным хвостом. Это уж было слишком для Петьки. Дрожащей рукой он достал из кармана таблетки и проглотил одну, а потом на всякий случай -- вторую. Вот так раз! Все изменилось вокруг него в одно мгновение. Дом номер три показался ему самым обыкновенным облупившимся домом. Кошке он сказал: "Брысь!" А от птицы просто отмахнулся и даже погрозил кулаком.

Разумеется, он не знал, что ей хотелось крикнуть: "Помоги мне, я -- Таня!" Увы, теперь она могла только трещать как сорока!

-- Ну, тетя, как делишки? -- сказал он лифтерше.

-- Не беги, не спеши, -- сказала лифтерша. -- Посидим, поболтаем.

Возможно, что, если бы Петька принял одну таблетку, он подождал бы Таню у подъезда, но он, как вы знаете, принял две, а ведь две -- это совсем не то, что одна.

-- Мне некогда болтать с тобой, тетя, -- отвечал он лифтерше. -- Ну-ка, заведи свой аппарат. -- Ив одно мгновение он взлетел на девятый этаж. -- Тебя-то мне и надо, -- сказал он, взглянув на медную дощечку, и забарабанил в дверь руками и ногами.

Все люди сердятся, когда их будят, но особенно те, которым с трудом удается уснуть. Рассердился и Старший Советник. Но чем больше он сердился, тем становился вежливее. Такая уж у него была натура -- опасная, как полагали его сослуживцы. Он вышел к Петьке, ласково улыбаясь. Можно было подумать, что ему давно хотелось, чтобы этот толстый мальчик разбудил его отчаянным стуком в дверь.

-- В чем дело, мой милый?

-- Здорово, дядя, -- нахально сказал Петька. -- Тут к тебе пришла девчонка, передай, что я ее жду.

Советник задумчиво посмотрел на него.

-- Иди-ка сюда, мой милый, -- ласково сказал он и провел Петьку в свой кабинет.

-- Здравствуй, папа, -- сказал он Старому Дрозду, который сидел нахохлившись в большой позолоченной клетке.

-- Шнерр штикс трэнк дикс, -- сердито ответил Дрозд.

В кабинете было много книг: двадцать четыре собрания сочинений самых знаменитых писателей, русских и иностранных. Книги стояли на полках в красивых переплетах, и у них был укоризненный вид -- ведь книги сердятся, когда их не читают.

-- Ты любишь читать, мой милый?

Конечно, Петька любил читать. И не только читать, но и рассказывать. Старшему Советнику повезло -- он давно искал человека, который прочел бы все двадцать четыре собрания сочинений, а потом рассказал ему вкратце их содержание. Он усадил Петьку в удобное кресло и подсунул ему "Три мушкетера". Петька прочел страницу, другую и забыл обо всем на свете.

-- Ну что, девочка, плохи наши дела? -- сказала ей Лошадь.

-- Откуда вы знаете, что я девочка?

-- И ты узнала бы меня, если бы я была без хвоста. Увы, давно ли я жила с папой и мамой на Восьмеркиной, семь! Меня звали Ниночкой, а теперь -- Аппетит. Что за нелепое имя! Я очень любила читать, особенно сказки. У меня были синие ленточки в гриве, я хочу сказать -- в косах. Каждое утро я чистила зубы и каждый вечер мыла копыта, я хочу сказать -ноги, в горячей воде. Я уже начинала немного ржать по-английски. Сколько тебе лет?

-- Двенадцать.

-- А мне было пятнадцать. Для лошади это много. Вот почему я действительно Старая Лошадь. У меня болят кости, я плохо вижу, а другие лошади только смеются, когда я говорю, что мне нужны очки. Ежеминутно я ломаю руки -- я хочу сказать, ноги -- при одной мысли, что никогда больше не увижу своего маленького уютного стойла на Восьмеркиной, семь...

-- Вы опять запутались, Лошадь, -- сказала Таня. -- Вы хотите сказать -- своей маленькой уютной комнатки, да?

ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК

Мне не хочется, чтобы Старая Лошадь рассказала вам эту историю. Вы, наверное, заметили, что она все время сбивалась. Один раз она сказала -- лягалась, а между тем речь шла о том, что мама уговаривала ее принять английскую соль. В другой раз она повторила: "Я ржала", и осталось неясным -- она громко смеялась или действительно ржала. Словом, лучше я сам расскажу о Великом Завистнике -- лучше для меня и для вас.

Это началось давно, когда на свете еще не было ни Петьки, ни Тани, а были другие мальчики и девочки, хорошие и плохие. Два мальчика жили на одном дворе. У одного была черная гладкая маленькая голова, которую он любил втягивать в плечи, а у другого -- русая, а на затылке вихор. Каждый день они купались в реке. Раз купались, значит, ныряли. Вот почему Старший Советник спросил Таню, помнит ли еще ее папа о том, как они любили нырять.

Однажды они держали пари, кто дольше просидит под водой. Они глубоко вдохнули воздух и одновременно опустились на дно. "Раз, два, три, -- считали они, -- четыре, пять, шесть". Сердце билось все медленнее. "Семь, восемь, девять". Больше не было сил. Уф! И они вынырнули на поверхность. Первой показалась маленькая гладкая черная голова, а уже потом -- русая, с мокрым вихром на затылке. Черный мальчик проиграл пари.

Потом они выросли, и все, что нравилось одному мальчику, не нравилось другому. Мальчик с русой головой любил бродить по горам. В конце концов он забрался так высоко, что орлы прислали ему золотую медаль. А мальчик с черной головой, спускаясь по лестнице, бледнел от страха.

Первый никогда не думал о себе. Он думал о тех, кого любил, и ему казалось, что это очень просто. А второй думал только о себе. Иногда ему даже хотелось попробовать, как это думают о других, хоть день, хоть час. Но как он ни злился -- ничего не получалось.

Потом мальчик с русой головой стал художником, и оказалось, что он умеет делать чудеса. По крайней мере, так говорили люди, смотревшие на его картины. Мальчик с черной головой тоже научился делать чудеса, например, превращать людей в птиц и животных. Но кому нужны были эти чудеса? По ночам он угрюмо думал: "Кому нужны мои чудеса?" Он томился тоской -- ведь завистники всегда томятся, тоскуют.

Он ломал руки, когда видел рыболовов, спокойно сидевших с удочкой над водой. Ему становилось тошно, когда он смотрел на юношей и девушек, которые, раскинув руки, ласточкой падали в воду. Он завидовал всем, кто был моложе его. У него не было друзей, он никого не любил, кроме дочки. Его отец когда-то был Министром Двора и Конюшен и никак не мог примириться с тем, что он потерял это звание. Сорок лет он не выходил из дома. Он постоянно ворчал, и, чтобы хоть немного отдохнуть от отца, Великий Завистник время от времени превращал его в Старого Дрозда и сажал в золоченую клетку.

"Здорово, папа", -- говорил он ему, и Дрозд отвечал: "Шнерр штикс трэнк дикс".

Нельзя сказать, что Великий Завистник не лечился от зависти -- каждое воскресенье ЛекарьАптекарь приносил ему капли. Не помогали!
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.