Девять десятых судьбы (9)

- Никого нет. Он не станет подслушивать.

- ...Бежать отсюда, - говорила Галина горячим шопотом, пригнувшись головой к лицу Шахова, - он губами чувствовал мокрый мех ее шапочки, - я осмотрела почти все здание сегодня ночью; нужно попасть в коридор второго этажа... прямо из окна можно спуститься на улицу, вас будут ждать со стороны Гребецкой.

Он почти не слушал, только смотрел сверху на быстрые шевелящиеся губы и на тени, странным образом бродившие по лицу, освещенному снизу мигающей лампой.

- Не будем больше говорить об этом, Галя, - сказал он серьезно, - я никуда отсюда не побегу... Да и нельзя! Поймают, пристрелят.

Она вдруг с силой провела руками по лицу, встряхнула головой.

- Я узнала об этом час тому назад, уже ночью... (губы у нее слегка задрожали, и Шахов испугался, что она снова заплачет, но она удержалась, только прикусила губу) - кто-то принес записку; сестра сначала не хотела будить.

Шахов подошел ближе к лампе и развернул клочок газетной бумаги, на которой знакомым почерком, рукою Кривенки было написано несколько строк.

Он снизу, от лампы посмотрел на Галину; у нее было строгое и упрямое лицо, и он вдруг подумал с ужасом, что если завтра на утро его...

- Галя, милая, не нужно ни о чем думать, - сказал он громко, - дайте мне слово, что если завтра меня... чтобы со мной ни сделали, вы не... Да пустяки, впрочем, - перебил он самого себя, - ведь экие пустяки лезут мне в голову!

Она молча подошла к нему и снова крепко обняла и поцеловала. И он сразу же позабыл обо всем - и о том, что его ожидает завтра, и о том, что с ним произошло вчера - и только смотрел ей в лицо и целовал руки и был счастлив, что вот перед ним она, Галина, самое тяжкое горе и самая глубокая радость его жизни.

Кривенко вернулся поздней ночью. Нарочно стуча сапогами, он подошел к двери и почему-то долго не мог попасть ключем в замочную скважину.

Дверь отворилась наконец; он молча остановился на пороге, и Шахов, встретив его взгляд, торопливо стал прощаться с Галиной.

- Вы, товарищ барынька, на минутку выйдете отсюда, - сказал Кривенко, - подождите меня в коридоре. Нам тут кой о чем поговорить нужно.

Оставшись наедине с Шаховым, он сердито посмотрел на него и прошелся туда и назад по казарме.

- Вот что, - сказал он, остановившись перед ним, - я тут для тебя принес кое что... Возьми.

Шахов вдруг почувствовал в руке шершавую рукоятку револьвера.

- Зачем?

- Да так... Может-быть, ты сам захочешь... Возьми!

Шахов задумчиво посмотрел ему в лицо, сунул револьвер обратно и потянул руку.

- Не нужно. Прощай!

Кривенко, смотря в сторону, быстро пошел к дверям.

Уже из коридора вместе с щелканьем замка донеслось глухо:

- Прощай!

VIII

В этот день перед судом прошло не менее десяти дел: о грабежах, убийствах, налетах, о сопротивлении власти, - прежде чем гражданин Шахов прошел расстояние в двенадцать шагов, отделявшее узкую эстраду, на которой сидели члены суда, от комнаты подсудимых.

Несмотря на поздний час, на холод, на темноту (Республика была бедна, и для зрителей не полагалось света), - зал был полон.

После трудового дня, после чортовой работы, десятки раз заставлявшей рисковать шкурой, которую приходилось ценить не дороже обыкновенной барабанной шкуры или даже дешевле ее, - люди в солдатских шинелях считали себя в праве отдохнуть, а суд в ту пору был единственным театром революции; сходство довершалось тем, что освещена была только эстрада; в этом театре подсудимые должны были считать себя актерами на трагических ролях, - и лучше всех играли те, которые играли последний раз в жизни.

Почти все зрители были вооружены, а патроны в эти дни не любили подолгу гостить в обоймах; поэтому иногда случалось, что во время допроса свидетелей или обвиняемых оглушительный выстрел прерывал заседание; впрочем, через две-три минуты оно начиналось снова с тою разницей, что к судебной летописи, которую никто не вел, прибавлялось новое дело.

Среди этих людей, принимавших живое участие в судоговорении, задававших со своих мест вопросы судьям, свидетелям, подсудимым, задолго до окончания дела выносивших приговоры, - в этот день были два молчаливых зрителя; впрочем, не проронил ни слова только один из них - женщина с подвязанной рукой, сидевшая неподалеку от эстрады, крепко зажав зубами потухшую папиросу; другой - высокий сухощавый военный, сидевший в последних рядах, время от времени беспокойно бормотал что-то, не договаривая и заикаясь.

Подсудимый был введен в зал под конвоем двух матросов с винтовками в руках; он разочаровал зрителей: на этот раз актер на трагических ролях играл свою живую роль со спокойствием повешенного, у которого крадут его веревку.

Но если бы Республика была богаче, и зрительный зал был освещен не хуже эстрады суда, и если бы он взглянул на одно из тех двух лиц, которые с разных концов залы смотрели на него, не отрываясь, он снова лишился бы своего спокойствия и на этот раз до самой смерти: для него лучше было, что зрительный зал погружен в темноту.

Дело началось докладной запиской, которую огласил председатель суда. Обстоятельства дела излагались кратко: начальник красногвардейского отряда Кривенко обвинял гражданина Республики Шахова в провокации и требовал, чтобы означенный гражданин был предан революционному суду.
[1] [2] [3] [4]