Глава XIII В пылающих недрах

Глава XIII В пылающих недрах

Если бы во время этой битвы, происходившей под землей, можно было приподнять восемнадцатиметровую крышу каменоломен или сквозь толстые пласты почвы и известняка увидеть то, что происходило в галереях этой неприступной крепости, — наблюдателю представилась бы совершенно необычная картина. Он увидел бы, что иногда многолюдная группа немцев, вооруженная автоматами, не может пробиться в узкий коридор, который защищает один партизан с пистолетом и гранатами.

Он разглядел бы, что кое-где противники находятся на расстоянии всего лишь двух-трех метров друг от друга, причем защитники подземной партизанской твердыни спокойно стоят за углом штрека, пропуская мимо себя на расстоянии нескольких дюймов поток трассирующих пуль, которые оставляют цветной нитевидный след в темноте. И стоят партизаны, сращенные с камнем, во весь рост, по маскируясь, не припадая к земле, хорошо зная, что ни на один волосок не продвинется в их сторону цветной пучок вражеских пуль, потому что направление их полета ограничено узким коридором и пуля не свернет за угол.

Подивился бы наблюдатель, поднявший крышу подземной крепости, каменному спокойствию хозяев подземелья, иногда чуть насмешливому мужеству их, молчаливой ненависти, которая заставляла партизан забывать об опасности. Понял бы он, как искусно и расчетливо партизаны ведут бой с сотнями фашистов, изощряющихся в применении всевозможной военной техники.

Но никто не мог приподнять пласты земли и камни, и под их толщей, в узких подземных тоннелях, в вековой темноте, куда тщетно вонзались лучи прожекторов, встречая на пути каменные стены и завалы, уже много часов кряду шла жестокая битва.

Володе как связному пришлось побывать в этот день на самых различных участках боя. Обвалы и взрывы кое-где нарушали телефонную связь между караулами. Тогда посылали на эти участки пионеров. Быстроногие мальчишки, давно уже изучившие все коридоры и каждый поворот галерей, знали теперь каменоломни не хуже самого Жученкова. Они носились из яруса в ярус, передавая приказы, принимали донесения, вызывали помощь из санчасти и пробовали совать свой нос в такие места, где получали любовно, но увесисто по затылку.

Когда Володя по распоряжению начальника штаба явился для связи в верхний ярус, находившийся тут Лазарев дал ему поручение, которое сперва несколько обидело маленького разведчика.

— Иди-ка сюда, Володя, — тихо подозвал он мальчика. — Прими-ка ты этого жителя нашего да снеси куда-нибудь к шутам подальше.

В этом штреке было почти совсем темно, и Володя не сразу понял, что ему передает командир. Он почувствовал лишь барахтанье чьих-то лап. Мокрый теплый язык лизнул его в шею, и под ухом кто-то ласково заскулил.

— Пиратка это комиссара, — пояснил Лазарев. — Отвязался, носится везде, хозяина ищет… Замри, дурень! Цыц, говорю!

— Вот скаженна собака, — проговорил оказавшийся по соседству дядя Гриценко. — До чего бессознательный пес, ну без всяких понятий! Цыц! Еще выболтает немцам наше местонахождение.

— Живо, Дубинин! — скомандовал Лазарев. — Бери собаку и отведи куда-нибудь поглубже.

Но не так просто было унять собачью радость. Пират вырвался из рук Володи; прыгая вокруг него, старался достать языком до его лица, звонко лаял и повизгивал. Володе пришлось обхватить собаку поперек туловища, прижать к себе ее морду и тащить на нижний ярус. Оба считали себя глубоко оскорбленными: Володя — тем, что в боевой обстановке, когда он оказался на передовом посту, его заставили таскать какую-то собаку, а Пират — возмущенный столь бесцеремонным обращением. На счастье Володи, он встретил на пересечении галерей Толю Ковалева, который спешил в штаб.

— Стой, Толик! — скомандовал Володя. — Прими Пиратку и давай его живо на нижний ярус. Сам командир велел, а мне надо туда возвращаться…

Когда он, с трудом переводя дыхание от быстрого бега по крутым подземным переходам, снова вернулся к Лазареву, командир и находившийся при нем дядя Гриценко прислушивались к странным звукам, доносившимся из-за стенки, которая преграждала здесь доступ в штольню с поверхности.

— Тихо, — еле слышно, в самое ухо Володе, шепнул Лазарев и показал на стенку. — Держись в сторонке. Там — слышишь? — они стенку разбирают.

Шум за стеной становился слышнее. Лазарев совсем загасил и без того едва горевшую лампочку. В полном мраке слышно было только, как осыпались камни стены. Кто-то снаружи пытался разобрать ее. Вдруг под самым потолком возникла полоса света. Еще несколько камней упало из-под свода штольни. Лазарев и Гриценко подтолкнули друг друга в недоумении. В отверстии у верха стены появился фонарь «летучая мышь». Немцы с такими никогда не ходили. Партизаны насторожились, замерев неподвижно, придержав дыхание, чтобы как-нибудь не выдать своего присутствия. И вдруг до их слуха ясно донеслась из-за стены немецкая речь. Потом кто-то отчетливо произнес по-русски:

— Никого там нет. Ясно…

Лазарев нащупал в темноте плечи дяди Гриценко и Володи и, повелительно нажимая на них, отвел их обоих за угол, в поперечную галерею. Оттуда можно было хорошо наблюдать за всем, что происходит у стенки. Свет фонаря, проникавший сквозь дыру в стене, был хорошо виден. Лазарев приказал держать отверстие на прицеле и по первому же его знаку открыть огонь. Володя заерзал в темноте от волнения и тут же получил легонько по макушке от дяди Гриценко.

Лазарев громко крикнул:

— Кто?

Из-за стенки никто не отозвался. Фонарь задрожал в отверстии стены, но продолжал оставаться там. Лазарев, тоном угрозы еще громче закричал:

— Кто, спрашиваю?

Из-за стенки неуверенно откликнулся дребезжащий голос:

— Это я, Миронов.

— Тебе чего здесь надо?

— Да я, понимаете, за этим… за строительным камнем спустился, сараюшку сложить… А тут кругом пальба началась. Боюсь теперь обратно наверх выйти. Пропустите низом, прошу, дорогие граждане!

— Нашел подходящее время за камнем ходить, — сказал Лазарев. — Ты кому же хоромы собираешься строить? Миронов промолчал. Лазарев спросил его:

— Погоди… Миронов Сидор?

— Он самый, — откликнулся уже развязней Миронов. — А это кто?

— Так это ты на модных каблучках у нас тут гуляешь, гостей за собой водишь? — грозно спросил Лазарев, вдруг отчетливо вспомнив одного из поселковых жителей, щеголеватого Миронова, служившего когда-то в Керчи приказчиком у миллионеров Месаксуди: тщедушный, плюгавенький, он, чтобы казаться выше, носил всегда ботинки, стачанные по особому заказу — с непомерно высоким каблуком. Вот чьи следы отпечатались недавно на песке в галереях верхнего яруса! — Ты один? — спросил Лазарев.

— Один, один, совсем одинешенек! Попал, понимаешь… — неуверенно проблеяли за стеной.

— Так. Значит, один? И никого с тобой нет? Испуганный тоном Лазарева, Миронов плаксиво зачастил:

— Ну да, никого! Говорю ж, я один. Вы только, граждане, стрелять не вздумайте, пожалуйста. Один я…

— Ты-то предатель один. Предателей у нас немного. А фашистов сколько привел, пес паршивый? — настойчиво и хмуро спросил Лазарев. — Никого, никого… Ой, не стреляй!.. — Зачем же стрелять… На одного тебя тратиться не станем, — с холодным, колючим, как штык, спокойствием произнес Лазарев.
[1] [2] [3] [4]