О пошлости

Но мещанство многолико. Сегодня нередко мещанин прячется за самой современной обстановкой.

Мне трудно выразить, с какой отрадой слушал я бурные аплодисменты, которыми разразился переполненный подростками и молодежью зал Центрального детского театра, когда юный герой превосходной пьесы Розова «В поисках радости», в отчаянии сорвав со стены саблю, когда-то принадлежавшую его отцу-герою, стал рубить с маху ненавистную ему, на горло уже наступающую модную мебель, которой завалила весь дом, не считаясь с людьми, жена брата — типичный образец современной мещанки.

Обычно, говоря о мещанском укладе жизни, мы по старой привычке приводим в пример все те же комоды, герань на окнах, дешевые базарные открытки на стенах. Все это так. Но ведь можно оставаться махровым мещанином и в квартире, обставленной по самому последнему крику моды, среди самых современных сервантов, торшеров, пластиковых половичков, модернизированной керамики на полочках, лакированных столиков под телевизором и радиолой.

Не в одной лишь форме и стиле мебели дело! Если приобретение этих модных вещей становится буквально пунктом помешательства, если ультрамодные стеллажи с книгами, остающимися неприкосновенными, приобретают уже власть неких домашних идолов, то человек постепенно превращается сам в идолопоклонника и жадного жреца, готового чем угодно поступиться во имя придания своему жилью подчеркнуто современного стиля.

Конечно, когда страна наша станет в массовом порядке выпускать действительно красивые и в то же время недорогие вещи, бороться с безвкусицей в быту будет куда легче, чем сейчас. Но все же, ведя разговор о воспитании вкуса, вряд ли следует оправдывать дурной вкус человека тем, что у него пока еще не хватает денег на приобретение красивых дорогих вещей. Такой разговор бывает очень демагогичен. Иной раз следует заглянуть не только в карман человека, но и в его душу. Люди с дурным вкусом нередко тратят бешеные деньги на то, что называется грубоватым, но точным словом «показуха», но зато пожалеют рубль на вещь хорошую, только скромную на вид. Я помню также, как пришлось мне раз беседовать в одном клубе с группой молодых людей, утверждавших, что они не посещают симфонических концертов потому, что цены, мол, в Консерватории на билеты очень высокие. Но этих же молодых людей спустя некоторое время я встретил на эстрадном вечере, где выступал приезжий джаз, а билеты гуда были в три раза дороже, чем на концерт симфонического оркестра.

Домашний уют или хорошо организованный быт — немаловажное условие для нормальной жизни, отвечающей нашим понятиям. И не мешает всем, особенно девушкам, будущим хозяйкам, задуматься над тем, что составляет основные черты домашнего уюта. У нас еще не ликвидирован жилищный кризис, многим еще живется тесно и неудобно. И все же при всех условиях хороший вкус и заботливые женские руки могут немало сделать для создания элементарного удобства и красоты жилья. Но надо помнить, что красота эта в соответствии с требованиями умного, культурного вкуса должна не стеснять человека, не загромождать его быт всякими, казалось бы, «прельстительными» вещами. Умная красота призвана помогать ясить, работать и отдыхать дома.

К сожалению, многие наши торговые организации, которым надлежит своей продукцией украшать жилище советского человека, по сей день еще оказываются распространителями самого дурного мещанского вкуса. Какие безобразные по своей расцветке олеографии, какую несусветную пошлятину из раскрашенного гипса, допотопных размалеванных пастушек, цветных и линялых медведей, ядовитофиолетовых голубков, зеленых кошек вынуждены иной раз тащить в свои квартиры молодые новоселы!

Не миритесь с этим! Не пускайте к себе в дом эту дрянь!

И помните, что пошлость может пролезть подчас через совершенно неожиданную лазейку, о которой мы иногда забываем.

Сегодня уже в наших магазинах, художественных салонах можно найти много изящных, хорошо уживающихся со стилем современного жилища вещей. Правда, они, к сожалению, подчас еще непомерно дороги. Но лучше купить одну хорошую, действительно украшающую дом вещь, чам десяток безобразных подделок.

Желанны и важны хорошее жилье, домашний уют.

Ведущееся в нашей стране в невиданных еще масштабах жилищное строительство, переезд трудовой семьи в новую, удобную квартиру — это темы, от которых не следует отмахиваться ни писателю, ни живописцу, ни музыканту. Недаром Маяковский написал превосходные стихи о вселении литейщика Ивана Козырева в новую квартиру.

Но вот мы стоим у картины художника А. И. Лактионова, которая называется «В новую квартиру». Чем больше мы всматриваемся в нее, тем больше убеждаемся, что художник допустил здесь серьезное отступление от хорошего, верного художественного вкуса. В своем произведении Лактионов повествует о вселении рабочей семьи в новую квартиру. Как же передает художник этот радостный момент, как представлены здесь люди? Картина воспринимается так, что центром ее, главным цветовым пятном (а значит, и смысловым, если судить по законам живописи) является фикус, с необыкновенной старательностью и фотографическим правдоподобием выписанный художником.

Лактионов — отличный рисовальщик, мастер фактуры, то есть умения передать в живописи поверхность, материал, форму изображаемых предметов. И это свое незаурядное умение он употребил в данном случае на то, чтобы тщательно воспроизвести и тем самым выделить, невольно воспеть случайный предмет, не отражающий нового, перестраивающегося рабочего быта, его новой культуры. Конечно, мы часто видим фикус в современных квартирах, где любят зелень, цветы, и в этом, разумеется, нет ничего предосудительного. Но когда художник с особой любовью выписывает мельчайшие детали фикуса, когда он выдвигает его на первый план и заслоняет этим главное — самих новоселов, хозяев квартиры, ставя их в маловыразительные позы, когда он уделяет людям значительно меньше художнического внимания, чем горшку с цветком, — мы вправе сказать, что такая картина не служит воспитанию хорошего художественного вкуса и, как говорят, она больше «работает» на потребу мещанина, потрафляя его дешевым вкусам. Радость трудовой семьи, вселяющейся в новую квартиру, тут не захватывает нас.

А сумел же Маяковский, взявши ту же бытовую тему, поднять ее на уровень «больше!», вдохновенной поэзии.

Своими стихами он как бы широко раздвинул стены новой квартиры, в которую вселился литейщик Иван Козырев, воспел новое, благоустроенное жилье рабочего, ставшего гордым хозяином завоеванных им жизненных благ.

Или вот другой, казалось бы, незначительный факт, уже из другой области, а за ним встает тот же большой и принципиальный вопрос воспитания художественного чутья.

Чем, как не постыдной уступкой дурному, мещанскому вкусу, явилось, например, неожиданное переименование известной итальянской кинокартины, носившей смелое, необычное название: «Дайте мужа Анне Заккео». Само это настораживающее название было органически связано с содержанием фильма, который рассказывает о бесправном положении девушки из неимущей итальянской семьи, обреченной либо на жалкое одиночество, либо на поругание или случайное, короткое и преходящее счастье. Но кому-то из работников, занимающихся у нас прокатом иностранных фильмов, показалось, что такой заголовок грубоват или, упаси бог, безнравствен… И вот вместо, может быть, резковатого, но правдивого, образного названия мы увидели на афишах: «Утраченные грезы»… Роскошно и душеспасительно! Как на раскрашенной базарной открытке! И совсем в духе тех стишков, что находишь, заглянув в альбомы, до сих пор имеющиеся у некоторых девиц, придерживающихся, как они полагают, самых утонченных вкусов.

Маяковский писал, что относится с почтением к искусству, «наполняющему кассу», но бдительно напоминал, что «мы, где пошлость, везде — должны, а не только имеем право негодовать и свистеть».

Иной раз в погоне за «кассовым» успехом наши кинопрокатные организации не очень задумываются о том, какой откровенно чуждый нам вкус прокламируют они, показывая на экранах страны миллионам зрителей зарубежные фильмы самого низкого художественного качества.

Эти фильмы не просто плохие, они часто являются откровенной рекламой специфического буржуазного образа жизни. В капиталистическом мире не жалеют денег на коммерческую рекламу. Денно и нощно она трубит, вещает по радио, напоминает вам бесчисленными огнями уличных транспарантов о том, где выгоднее всего покупать платья, что надо пить, какие машины приобретать, как причесываться… Реклама не только властно врывается в каждую передачу американского телевидения, не только заполняет собой две трети газет, вылезает на театральные занавесы, неотступно преследует вас в вагонах метро, кидается вам под ноги надписями поперек тротуара, лезет вам в глаза и со дна пепельниц и с потолка туалетных комнат…

Она превращается из коммерческой рекламы в пропаганду совершенно определенных вкусов, в повсеместную агитацию за определенный тон и образ жизни.

Этим же задачам служат, кроме чисто коммерческих расчетов, и многие произведения искусства в капиталистическом мире, где за внешне бесхитростным, примитивно намеченным сюкгетцем вам пытаются внушить совершенно определенные представления о том, что красиво, а что неприглядно с точки зрения законодателей стиля и образа современной буржуазной жизни. И бывает так, что не искушенные в таких делах наши парни и девушки перенимают с экрана, на котором демонстрируется эта доходная пошлятина, и дрянные песенки, и вульгарные ухватки, и весьма сомнительную мораль.

А теперь вернемся к альбомчикам…

Я не вижу ничего дурного в том, что девушка выписывает в тетрадку или в особый альбомчик полюбившиеся ей стихи. Это дело хорошее. Умные, искренние лирические стихи помогают глубже вдумываться в жизнь, точнее понять человеческие взаимоотношения, истинность чувств и вернее определить свое собственное понимание любзи, дружбы. Но, увы, не чувства — в том-то и беда, — а слюнявые сантименты воспитывают те стихи, которые вписываются нередко в эдакие альбомчики. Какая непроходимая, глупейшая пошлятина, родившаяся когда-то в потаенных уголках институтов благородных девиц, по сей день еще пятнает альбомные страницы! «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня…», «Катя прелесть, Катя цвет, я дарю тебе букет…». И так далее и тому подобное, и всякие другие полуграмотные, ни в склад, ни в лад скропанные стишки, где в неуклюжих и жалких по звучанию строфах, как на пыльной полке старой, захламленной провинциальной аптеки, заготовлены расфасованные на все случаи жизни патентованные снадобья, мелкие, микроскопического калибра мыслишки.
[1] [2] [3]