Глава седьмая. УБЕЖИЩЕ (2)

– Я лучше знаю, – сказал Робинсон и на сей раз утер глаза уголком одеяла. – Студент, квартирующий поблизости – его хозяйка стряпала и для нас, – на днях, когда я возвращал посуду, сказал мне: «Послушайте-ка, Робинсон, вы не больны?» Мне запрещено разговаривать с этими людьми, я только поставил посуду и хотел уйти. Тогда он подошел ко мне и говорит: «Послушайте, старина, не доводите до крайности, вы больны». – «Извините, что же мне в таком случае делать?» – спросил я. «Это вам решать», – сказал он и отвернулся. Остальные за столом рассмеялись, ведь здесь кругом враги, поэтому я предпочел уйти.

– Значит, людям, которые над тобой насмешничают, ты веришь, а тем, кто желает тебе добра, – нет.

– Но я ведь лучше знаю, какое у меня самочувствие, – возмутился Робинсон, но тут же опять захныкал.

– Ты как раз и не знаешь, что с тобой, нашел бы себе лучше приличную работу, вместо того чтоб прислуживать Деламаршу. Ведь, насколько я могу судить по твоим рассказам и по тому, что видел сам, это не служба, а рабство. Для человека такое невыносимо – тут я тебе верю. Но ты считаешь, что, раз ты друг Деламарша, бросать его ты не вправе. Это неверно; если он не понимает, что обрек тебя на жалкое существование, то у тебя нет ни малейших обязательств перед ним.

– Значит, по-твоему, Россман, я поправлюсь, если покончу с этой службой?

– Разумеется, – сказал Карл.

– Разумеется? – переспросил Робинсон.

– Вне всякого сомнения, – улыбнулся Карл.

– Тогда можно начать выздоровление прямо сейчас, – сказал Робинсон и посмотрел на Карла.

– Каким же образом?

– Ну, ведь ты возьмешь мою работу на себя, – ответил Робинсон.

– Кто тебе это сказал? – спросил Карл.

– Так это давнишний план. Его уже который день обсуждают. Началось все с того, что Брунельда выбранила меня за грязь в квартире. Я, конечно, обещал, что сию же минуту приведу все в порядок. Но ведь дело-то нелегкое. Например, в моем теперешнем состоянии я не могу повсюду ползать, чтобы вытереть пыль, посреди комнаты и то повернуться невозможно, а между шкафами, коробками тем более. Если хочешь аккуратно все вычистить, нужно опять-таки передвинуть мебель – и все это я должен делать один? Вдобавок надо соблюдать тишину, поскольку нельзя беспокоить Брунельду, которая почти не покидает комнату. Так вот, я хоть и обещал навести чистоту, но так ничего и не сделал. Когда Брунельда это заметила, она сказала Деламаршу, что дальше так дело не пойдет, необходимо нанять еще одного помощника. «Я не хочу, Деламарш, – сказала она, – чтобы ты упрекал меня в том, что я плохо вела хозяйство. Мне напрягаться нельзя, ты сам понимаешь, а Робинсона недостаточно; вначале он был бодрый и за всем присматривал, теперь же все время усталый и большей частью сидит в углу. А комната с такой уймой вещей, как наша, не может сама себя содержать в порядке». Деламарш задумался, что бы тут можно сделать, ведь в такой дом не возьмешь первого встречного, даже на пробу, потому что мы тут на виду. А поскольку я тебе верный друг и слышал от Ренелла, как ты надрываешься в гостинице, я предложил тебя. Деламарш тотчас согласился, хотя в свое время ты и обошелся с ним очень дерзко, и я, конечно, обрадовался, что могу оказать тебе услугу. Это место словно для тебя и создано, ты молодой, сильный и ловкий, а я уже ни на что больше не гожусь. Только не воображай, что тебя уже приняли на службу; если ты не понравишься Брунельде, мы тебя не возьмем. Стало быть, постарайся ей понравиться, а об остальном я позабочусь.

– А что будешь делать ты, если я останусь здесь в качестве слуги? – спросил Карл; он почувствовал облегчение – первый испуг, вызванный сообщениями Робинсона, прошел. Значит, Деламарш всего-навсего собирался сделать из него прислугу – будь у него планы пострашней, Робинсон наверняка бы проболтался, – но, если дело обстоит именно так, Карл сегодня же ночью распростится с ними. Силком никого служить не заставишь. И хотя ранее Карл тревожился, сумеет ли он после увольнения быстро найти хорошую и, по возможности, столь же солидную работу – иначе-то и с голоду помереть недолго! – теперь он готов был согласиться на что угодно, даже на тяготы безработицы, но служить здесь, как они задумали, ни за что не станет. Однако растолковывать это Робинсону он даже и не пытался, особенно потому, что сейчас все суждения ирландца будут окрашены надеждой на то, что Карл избавит его от работы.

– Итак, – начал Робинсон, сопровождая свои слова плавными жестами, – первым делом я все тебе объясню и покажу припасы. Ты человек образованный, и почерк у тебя наверняка красивый, а значит, ты мог бы прямо сейчас составить список наличных вещей. Брунельда давно об этом мечтает. Если завтра с утра будет хорошая погода, мы попросим Брунельду посидеть на балконе и спокойно, не тревожа ее, поработаем в комнате. Вот что самое главное, Россман. Ни в коем случае не тревожь Брунельду. Она все слышит, наверное, у нее, как у певицы, очень уж тонкий слух. К примеру, выкатываешь из-за шкафа бочонок виски, тут без шума не обойтись, бочонок тяжелый, вещей кругом тьма-тьмущая, сразу его не выкатишь. Брунельда, к примеру, спокойно лежит на канапе и ловит мух, которые ей изрядно докучают. Ты полагаешь, что она не обращает на тебя внимания, и катишь бочонок дальше. Она покуда лежит себе спокойно. Но в тот самый миг, когда ты меньше всего ждешь и почти совсем не шумишь, она вдруг садится, колотит обеими руками по канапе, так что пыль столбом – с тех пор как мы здесь, я канапе ни разу не выбивал, не могу, она же все время на нем валяется, – начинает страх как орать, словно мужик, и орет часами. Петь ей запретили соседи, а кричать никто запретить не может, вот она и кричит, впрочем, теперь это случается редко: мы с Деламаршем стали осторожны. Ведь ей это очень вредно. Как-то раз она упала в обморок, и мне – Деламарш куда-то ушел – пришлось привести соседа-студента, он обрызгал ее из большой бутыли какой-то жидкостью, ей это помогло, но жидкость была нестерпимо вонючая, запах даже сейчас ощущается, если понюхать канапе. Студент, само собой, наш враг, как и все здесь, ты тоже должен быть начеку и ни с кем не связываться.

– Да, Робинсон, – сказал Карл, – это очень тяжелая служба. Хорошенькое место ты мне подсудобил.

– Не беспокойся, – сказал Робинсон и покачал головой, закрыв глаза и открещиваясь от всех возможных претензий Карла. – У этого места, как нигде, есть свои преимущества. Ты будешь все время вблизи такой дамы, как Брунельда, даже спать изредка будешь в одной комнате с ней – уже одно это несет с собой, как ты понимаешь, различные приятности. Платить тебе будут щедро, денег здесь более чем достаточно, я-то, как друг Деламарша, не получал ничего; только когда я ходил в город, Брунельда обязательно давала мне кое-что, но тебе, естественно, будут платить, как всякому слуге. Ты ведь и есть слуга, ни больше ни меньше. Но самое главное, я весьма облегчу тебе службу. Сначала-то, само собой, я ничего делать не буду, мне надо отдохнуть, но, как только поправлюсь, можешь на меня рассчитывать. Обслуживание Брунельды я оставляю за собой, в том числе причесывание и одевание, если этим не станет заниматься Деламарш. На твоих плечах будут лишь уборка комнаты, закупки и тяжелая домашняя работа.

– Нет, Робинсон, – сказал Карл, – все это меня не прельщает.

– Не делай глупостей, Россман, – Робинсон приблизил лицо к лицу Карла, – не проморгай эту прекрасную возможность. Где ты сейчас найдешь место? Кто тебя знает? Кого знаешь ты? Мы, двое мужчин, уже многое испытавшие и набравшиеся опыта, неделями скитались в поисках работы. Это нелегко, да что там – отчаянно трудно.
[1] [2] [3] [4]