Загадки творчества и загадки биографии (1)

[1] [2] [3] [4]

Полагаю, есть резон разделить с автором эту неуверенность. Скорее всего, в сокровенной сердцевине рассказа вовсе не какая-то зашифрованная, однозначно поддающаяся пересказу «отгадка», а сама атмосфера неистового, всякую логику и всякий здравый смысл сметающего противоборства отца и сына, в котором бушуют первобытные, уходящие в доисторическую глубь человеческого естества инстинкты родства и насилия, ненависти и любви, отторжения и приязни, – противоборства, в котором сын (так, по крайней мере, ощущал это писатель и человек Франц Кафка) всегда и заведомо обречен на поражение.

Рассказ «Приговор», в сюжете которого столь важную роль играют письма, в первой публикации имел посвящение «Ф. Б.», в последующих переизданиях второй инициал был опущен, и довольно долго загадка истолкования рассказа как бы подчеркивалась еще и загадкой его посвящения. Лишь очень узкому кругу самых близких друзей Кафки были известны подробности его частной жизни, и, пожалуй, лишь один Макс Брод знал, что за таинственными инициалами скрывается берлинская знакомая, а потом и невеста Кафки – Фелиция Бауэр, с которой писатель состоял в долгой и весьма интенсивной переписке. Но впоследствии даже и Макс Брод – при том, что Фелиция приходилась ему родственницей – понятия не имел, куда подевались эти письма и сохранились ли они вообще. Теперь мы знаем точно: переписка длилась чуть больше пяти лет – с 20 сентября 1912-го по 16 октября 1917 года. Однако отношения между корреспондентами развивались отнюдь не безоблачно, и «хэппи энда» в итоге не получилось: после официальной помолвки последовал разрыв, затем примирение и вторая помолвка, покуда осенью 1917 года внезапно прорвавшаяся горловым кровотечением чахотка окончательно не избавила Кафку от необходимости, всегда для него мучительной, принять наконец хоть какое-то решение. Какова же была дальнейшая судьба писем?

При подобных разрывах в те времена еще принято было письма друг другу возвращать. Поскольку в данном случае конфликт назревал не раз, мы знаем, что возможность такая между корреспондентами тоже обсуждалась не однажды, и Кафка, по счастью, свои письма получать обратно не захотел – иначе, несомненно, их постигла бы та же участь, что и письма Фелиции, которые примерно через год после окончательного расставания писатель сжег. Однако о том, что письма Кафки сохранились, знали, видимо, очень немногие: Фелиция, которая вскоре благополучно вышла замуж, надо полагать, меньше всего была заинтересована в их публикации, к тому же всерьез с подобными предложениями издательства стали обращаться к ней лишь в послевоенные годы, когда слава Кафки стремительно росла, обретая притягательность мифа и требуя себе все новой «подпитки». К тому времени Фелиция, перебравшаяся в 1931 году вместе с мужем и детьми из Германии в Швейцарию (где, кстати, и остались лежать кафковские письма), а в 1936-м эмигрировавшая в США, уже овдовела, жила в довольно стесненных обстоятельствах, но на продажу писем Кафки, чудом сохранившихся, а также других документов из своего личного архива решилась лишь в 1954 году, ввиду болезни и больших расходов, потребных на лечение. Но даже и тогда ее нежелание предавать эти материалы гласности сказалось в том, что, во-первых, часть писем (судя по всему, все же незначительную) она перед продажей уничтожила, а во-вторых, поставила условием опубликовать остальные не ранее чем через 50 лет со дня написания последнего письма, то есть в 1967 году. Надо полагать, увидеть эти письма напечатанными при своей жизни она не хотела. Если это так, то желание ее сбылось: она умерла в 1960 году. Первый издатель «Писем к Фелиции» Эрих Хеллер получил в руки весьма необычный и разнородный по составу пакет документов. Помимо писем Кафки к Фелиции здесь были его письма к родственникам и родителям невесты, а также, что оказалось полной неожиданностью, к ее подруге Грете Блох, причем характер этой корреспонденции, безусловно, повергал и по сей день повергает читателя в недоумение, поскольку явно не свободен от интонаций любовного искательства. Кроме того, тут были и письма, перу Кафки не принадлежавшие: послания матери Кафки будущей невестке и ее родителям, письма Макса Брода, посредничавшего между Кафкой и Фелицией при ссорах и осложнениях между влюбленными, кое-какие письма, адресованные самому Кафке, а также заинтересовавшие его и пересланные Фелиции газетные заметки и многое другое. Короче, это был бережно сохраненный архив долгой и мучительной для обеих сторон любви, достаточно интимный, чтобы задуматься о правомерности его публикации.

С другой стороны, поскольку роман этот в течение первых лет развивался почти исключительно в эпистолярном жанре, а участники его поначалу были почти незнакомы друг с другом, письма Кафки содержали множество поистине бесценных подробностей о его повседневной жизни, привычках, бытовых и литературных вкусах, об истории создания некоторых впоследствии знаменитых его произведений – рассказов «Приговор», «Превращение» и в «Исправительной колонии», романов «Пропавший без вести» («Америка») и «Процесс» – и о массе других вещей, в которых подчас человек раскрывается куда полнее, а главное, аутентичнее, чем в любых жизнеописаниях и свидетельствах современников. В отличие от «Дневников», которые он вел для себя, и от писем друзьям и знакомым, достаточно хорошо его знавшим, в посланиях к Фелиции Кафка волей-неволей то и дело описывает себя, свою жизнь и свое окружение как бы со стороны, то есть самым интересным, обстоятельным и удобным для стороннего наблюдателя образом. В итоге после долгих колебаний и сомнений Хеллер все же решился на публикацию имевшихся в его распоряжении текстов, с большинством из которых может теперь познакомиться и читатель этой книги.

Предваряя это издание, следует особо остановиться на некоторых аспектах биографии писателя. Первый из них, как ни странно, связан со служебной деятельностью Кафки, с «конторой», которую он столь часто и с такой тоской поминает в своих письмах и дневниках. В мифе, который сам собой сложился вокруг фигуры Кафки в XX столетии, описанию этой стороны его жизни почти никогда не находилось места. Его служба по страховому ведомству воспринималась – в полном соответствии с непрестанными ламентациями самого автора – лишь как фактор сугубо негативный, как досадная помеха его творчеству. Это и так, и не вполне так. Поскольку же в письмах к Фелиции то и дело упоминаются самые разнообразные служебные надобности, описываются перипетии рабочего дня, хождение в присутствие, поездки в командировки, отношения с сотрудниками, в неподражаемо-характерных для данного автора гротескных формах живописуется его безнадежно заваленный бумагами рабочий стол, но о сути самой работы, как это часто бывает у Кафки и в его художественной прозе, не говорится почти ни слова, дать кое-какие пояснения относительно должностных обязанностей чиновника Франца Кафки, видимо, все же имеет смысл.

По окончании юридического факультета пражского университета в 1906 году он, получив ученую степень доктора, в течение года проходил юридическую практику. В октябре 1908 года был принят на службу в частное страховое агентство «Ассикурациони Дженерали». Не проработав там и года, перешел в государственное «Агентство по страхованию несчастных случаев на производстве», где прослужил, как уже было сказано, до выхода на пенсию в 1922 году, довольно быстро со скромной должности прокуриста (рядового клерка) поднявшись до уровня заместителя (а по сути первого заместителя) начальника отдела. В отделе числилось ни много ни мало семьдесят человек сотрудников.

Столь уверенному продвижению по служебной лестнице Кафка, как ни смешно, обязан был в первую очередь своему литературному дарованию. И дело тут совсем не в том, что в среде австро-венгерского чиновничества баловаться «сочинительством» вообще не считалось зазорным, так что к «увлечению» Кафки все относились с симпатией (его непосредственный начальник д-р Маршнер не только голова к голове читал со своим интеллигентным подчиненным стихи Гейне в рабочее время, но и сам пописывал на досуге). Просто очень скоро всем стало ясно, что служебные бумаги, составленные молодым сотрудником, обладают поразительной точностью изложения и убийственной последовательностью аргументации.

А отдел, в котором Кафка трудился, был, говоря современным языком, чем-то вроде службы претензий: занимался улаживанием конфликтов с фирмами и предприятиями по поводу условий страхования и размеров страховых выплат. (Условия эти, как и размеры выплат, зависели от уровня безопасности труда на производстве – чем условия были лучше, тем выгоднее предлагались страховые контракты.)

С упорством, которое трудно было предположить в этом высоченном, худом, застенчивом и скорее субтильном, но на редкость обаятельном молодом человеке, чиновник Франц Кафка изо дня в день писал уведомления, отношения, отчеты, реляции на бесконечные жалобы (которыми действительно всегда был завален его рабочий стол), участвовал в судебных тяжбах, зарекомендовав себя, кстати, весьма искусным полемистом, умеющим предугадать аргументацию противной стороны и своими доводами сперва обстоятельно ее воспроизвести, чтобы затем столь же всесторонне опрокинуть (прием, который часто можно встретить и в его прозе). И делал при этом, объективно говоря, социально вполне полезное дело, реально способствуя улучшению условий труда на производстве в масштабах Чехии. Его работу ценили очень высоко, иначе не стали бы держать на службе еще целых пять лет после того, как у него открылась чахотка, а со спокойной душой спровадили бы на пенсию, немедленно дав ход тогда же поданному им прошению.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.