10.04.1913

10.04.1913

Наконец-то я хотя бы знаю, где Ты, Фелиция.[62] Осмеливаюсь сказать «наконец», хотя всего день прожил без письма от Тебя и хотя Ты… Впрочем, к чему повторять все уже не раз сказанное, надеюсь, Ты не обижаешься на меня за то, что я так на Тебя наседаю, ибо должна по крайней мере чувствовать, что моя потребность в частом, по возможности бесперебойном письменном сообщении с Тобой имеет свои корни не столько в любви – при Твоей-то жуткой усталости все последнее время настоящая любовь стремилась бы Тебя щадить, – сколько в злосчастных свойствах моего характера.

Фелиция, я не хочу ответов на свои письма, хочу просто узнавать о Тебе, только о Тебе, хочу видеть Тебя в таком душевном покое, как если бы меня не было подле Тебя или как если бы я был совсем другим человеком, ведь при мысли, что я мог бы получить на свои письма ответы, которых эти письма заслуживают, я трепещу – но только одно скажи мне, Фелиция, чтобы я по крайности знал, с какой стороны мне в конце концов ждать решения своей участи: поняла ли Ты из того взвинченного, напыщенного, немощного, дурацкого письма, которое получила в прошлый четверг и на которое я уже не раз ссылался, – поняла ли Ты, о чем речь? Ибо, по сути, я ни о чем другом с Тобой говорить не должен, замечательно, конечно, наслаждаться такими передышками, смотреть на Тебя, обо всем на свете забывая, но это безответственно.

О том, что Ты будешь в Ганновере, я как-то не подумал. То есть я-то думал, что Ты поедешь туда только после Франкфурта, ведь Ты, по-моему, именно так мне однажды и написала, или я ошибаюсь? Так Твоя сестра в Ганновере? Внезапно? И все беды позади? Ибо 5–6 недель, от которых, как Ты однажды дала понять, все будет зависеть, наверно, уже прошли. И жила Ты в Ганновере у сестры, не в гостинице?

Не ожидай слишком многого от моих садоводческих трудов. Сегодня я работал четвертый день. Мускулы, конечно, уже почти не ноют, во всем теле ощущается приятная тяжесть и расправленность, да и все самочувствие немного улучшается. Когда ничем особенно от природы не одаренный организм, привыкший к припадкам и встряскам только за письменным столом и на кушетке, вдруг припадает к лопате и сам начинает что-то встряхивать – такое, разумеется, не остается совсем без последствий. Однако границы этих последствий уже просматриваются, я Тебе еще об этом напишу. А сегодня уже поздно, я был вечером у Макса и слишком долго засиделся у этой счастливой четы. Сперва я об этом браке плохо думал, но теперь корни моих заблуждений слишком очевидны даже мне.

Франц.