& Петров Евгений. Золотой теленок (18)

-- Мне бы триста рублей! - вскричал заведующий. -- Я бы здесь Лувр сделал!

-- Скажите, вы хорошо знаете город? -- спросил Остап, мигнув Александру Ивановичу, -- Не могли бы вы указать нам некоторые достопримечательности? Я знал ваш город, но он как-то переменился.

Заведующий очень обрадовался. Крича, что все покажет лично, он запер музей на замок и повел миллионеров на ту же улицу, где они полчаса назад искали погребок "Под луной".

-- Проспект имени Социализма! - сказал он, с удовольствием втягивая в себя алебастровую пыль. -- Ах! Какой чудный воздух! Что здесь будет через год! Асфальт! Автобус! Институт по ирригации! Тропический институт! Ну, если Ташкент на этот раз не даст научных сил... Вы знаете, у них есть столько костей мамонта, а мне они прислали только один зуб, в то время как в нашей республике такая тяга к естествознанию.

-- Вот как? -- заметил Корейко, с укором глядя на Остапа.

-- И вы знаете, -- зашептал энтузиаст, -- я подозреваю, что это не зуб мамонта. Они подсунули слоновый!

-- А как у вас с такими... с кабачками в азиатском роде, знаете, с тимпанами и флейтами? -- нетерпеливо спросил великий комбинатор.

-- Изжили, - равнодушно ответил юноша, - давно уже надо было истребить эту заразу, рассадник эпидемий. Весною как раз последний вертеп придушили. Назывался "Под луной".

-- Придушили? -- ахнул Корейко.

-- Честное слово! Но зато открыта фабрика-кухня. Европейский стол. Тарелки моются и сушатся при помощи электричества. Кривая желудочных заболеваний резко пошла вниз.

-- Что делается! - воскликнул великий комбинатор, закрывая лицо руками.

-- Вы еще ничего не видели, -- сказал заведующий музеем, застенчиво смеясь, -- Едем на фабрику-кухню обедать.

Они уселись в линейку под полотняным навесом с фестонами, обшитыми синей каймой, и поехали. По пути любезный проводник поминутно заставлял миллионеров высовываться из-под балдахина и показывал им здания уже возведенные, здания возводящиеся и места, где они еще только будут возводиться. Корейко смотрел на Остапа злыми глазами. Остап отворачивался и говорил:

-- Какой чудный туземный базарчик! Багдад!

-- Семнадцатого числа начнем сносить, -- сказал молодой человек, - здесь будет больница и коопцентр.

-- И вам не жалко этой экзотики? Ведь Багдад!

-- Очень красиво! -- вздохнул Корейко.

Молодой человек рассердился:

-- Это для вас красиво, для приезжих, а нам тут жить приходится.

В большом зале фабрики-кухни, среди кафельных стен, под ленточными мухоморами, свисавшими с потолка, путешественники ели перловый суп и маленькие коричневые биточки. Остап осведомился насчет вина, но получил восторженный ответ, что недавно недалеко от города открыт источник минеральной воды, превосходящей своими вкусовыми данными прославленный нарзан. В доказательство была потребована бутылка новой воды и распита при гробовом молчании.

-- А как кривая проституции? - с надеждой спросил Александр Ибн-Иванович.

-- Резко пошла на снижение, - ответил неумолимый молодой человек.

-- Ай, что делается! - сказал Остап с фальшивым смехом.

Но он действительно не знал, что делается. Когда встали из-за стола, выяснилось, что молодой человек успел заплатить за всех. Он ни за что не соглашался взять деньги у миллионеров, уверяя, что послезавтра все равно получит жалованье, а до этого времени какнибудь обернется.

-- Ну, а веселье? Как город веселится? -- уже без экстаза спрашивал Остап. -- Тимпаны, кимвалы?

-- Разве вы не знаете! -- удивился заведующий музеем. -На прошлой неделе у нас открылась городская филармония. Большой симфонический квартет имени Бебеля и Паганини. Едем сейчас же. Как это я упустил из виду!

После того, что он заплатил за обед, отказаться от посещения филармонии было-невозможно из этических соображений. Выйдя оттуда, Александр Ибн-Иванович сказал дворницким-голосом:

-- Городская фисгармония! Великий комбинатор покраснел. По дороге в гостиницу молодой человек неожиданно остановит возницу, высадил миллионеров, взял их за руки и, подымаясь от распиравшего его восторга на Цыпочки, подвел к маленькому камню, отгороженному решеточкой.

-- Здесь будет стоять обелиск! -- сказал он значительно. -- Колонна марксизма!

Прощаясь, молодой человек просил приезжать почаще. Добродушный Остап пообещал обязательно приехать, потому что никогда не проводил такого радостного дня, как сегодня.

-- Я--на вокзал, -- сказал Корейко, оставшись наедине с Бендером.

-- Поедем в другой город кутить? -- спросил Остап. -- В Ташкенте можно весело провести дня три.

-- С меня хватит, -- ответил Александр Иванович, - я поеду на вокзал сдавать чемодан на хранение, буду здесь служить где-нибудь в конторщиках. Подожду капитализма. Тогда и повеселюсь.

-- Ну и ждите, - сказал Остап довольно грубо, - а я поеду. Сегодняшний день -- это досадное недоразумение, перегибы на местах. Золотой теленочек в нашей стране еще имеет кое-какую власть!

На вокзальной площади они увидели толпу литерных корреспондентов, которые после смычки совершали экскурсионную поездку по Средней Азии. Они окружали Ухудшанского. Обладатель торжественного комплекта самодовольно поворачивался во все стороны, показывая свои приобретения. На нем была бархатная шапка, отороченная шакальим хвостом, и халат, скроенный из ватного одеяла.

Предсказания плюшевого пророка продолжали исполняться.

ГЛАВА XXXII. ВРАТА ВЕЛИКИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ

В тот печальный и светлый осенний день, когда в московских скверах садовники срезают цветы и раздают их детям, главный сын лейтенанта Шмидта Шура Балаганов спал на скамье в пассажирском зале Рязанского вокзала. Он лежал, положив голову на деревянный бортик. Мятая кепка была надвинута на нос. По всему было видно, что бортмеханик "Антилопы" и уполномоченный по копытам несчастлив и нищ. К его небритой щеке прилипла раздробленная яичная скорлупа. Парусиновые туфли потеряли форму и цвет и напоминали скорее молдаванские постолы. Ласточки летали под высоким потолком двухсветного зала.

За большими немытыми окнами виднелись блокировка, семафоры и прочие предметы, нужные в железнодорожном хозяйстве. Побежали носильщики, и вскоре через зал потянулось население прибывшего поезда. Последним с перрона вошел пассажир в чистой одежде. Под расстегнутым легким макинтошем виднелся костюм в мельчайшую калейдоскопическую клетку. Брюки спускались водопадом на лаковые туфли. Заграничный вид пассажира дополняла мягкая шляпа, чуть скошенная на лоб. Услугами носильщика он не воспользовался и нес чемодан сам. Пассажир лениво шел по опустевшему залу и, несомненно, очутился бы в вестибюле, если б внезапно не заметил плачевной фигуры Балаганова. Он сощурился, подошел поближе и некоторое время разглядывал спящего. Потом осторожно, двумя пальцами в перчатке приподнял кепку с лица бортмеханика и улыбнулся,

-- Вставайте, граф, вас зовут из подземелья! - сказал он, расталкивая Балаганова.

Шура сел, потер лицо рукою и только тогда признал пассажира.

-- Командор! -- закричал он.

-- Нет, нет, -- заметил Бендер, защищаясь ладонью, -- не обнимайте меня. Я теперь гордый.
[1] [2] [3] [4]