Глава XXIII. Экзекуция
[1] [2] [3]Глава XXIII
Экзекуция
Аукционный торг открывался в пять часов. Доступ граждан для обозрения вещей начинался с четырех. Друзья явились в три и целый час рассматривали машиностроительную выставку, помещавшуюся тут же рядом.
— Похоже на то, — сказал Остап, — что завтра мы сможем уже при наличии доброй воли купить этот паровозик. Жалко, что цена не проставлена. Приятно все-таки иметь собственный паровоз.
Ипполит Матвеевич маялся. Только стулья могли его утешить. От них он отошел лишь в ту минуту, когда на кафедру взобрался аукционист в клетчатых брюках «столетье» и бороде, ниспадавшей на толстовку русского коверкота.[287]
Концессионеры заняли места в четвертом ряду справа. Ипполит Матвеевич начал сильно волноваться. Ему казалось, что стулья будут продаваться сейчас же. Но они стояли сорок третьим номером, и в продажу поступала сначала обычная аукционная гиль и дичь: разрозненные гербовые сервизы, соусник, серебряный подстаканник, пейзаж художника Петунина, бисерный ридикюль, совершенно новая горелка от примуса, бюстик Наполеона, полотняные бюстгальтеры, гобелен «Охотник, стреляющий диких уток» и прочая галиматья.
Приходилось терпеть и ждать. Ждать было очень трудно: все стулья были налицо, цель была близка, ее можно было достать рукой.
«А большой бы здесь начался шухер, — подумал Остап, оглядывая аукционную публику, — если бы они узнали, какой огурчик будет сегодня продаваться под видом этих стульев».
— Фигура, изображающая правосудие! — провозгласил аукционист. — Бронзовая. В полном порядке. Пять рублей. Кто больше? Шесть с полтиной справа, в конце — семь. Восемь рублей в первом ряду прямо. Второй раз восемь рублей прямо. Третий раз. В первом ряду прямо.
К гражданину из первого ряда сейчас же понеслась девица с квитанцией для получения денег.
Стучал молоточек аукциониста. Продавались пепельницы из дворца, стекло баккара, пудреница фарфоровая.
Время тянулось мучительно.
— Бронзовый бюстик Александра Третьего. Может служить пресс-папье. Больше, кажется, ни на что не годен. Идет с предложенной цены бюстик Александра Третьего.
Публика заржала.
— Купите, предводитель, — съязвил Остап, — вы, кажется, любите!
Ипполит Матвеевич не отводил глаз от стульев и молчал.
— Нет желающих? Снимается с торга бронзовый бюстик Александра Третьего. Фигура, изображающая правосудие. Кажется, парная к только что купленной. Василий, покажите публике «Правосудие». Пять рублей. Кто больше?
В первом ряду прямо послышалось сопенье. Как видно, гражданину хотелось иметь правосудие в полном составе.
— Пять рублей — бронзовое «Правосудие»!
— Шесть! — четко сказал гражданин.
— Шесть рублей прямо. Семь. Девять рублей в конце справа.
— Девять с полтиной, — тихо сказал любитель правосудия, подымая руку.
— С полтиной прямо. Второй раз, с полтиной прямо. Третий раз, с полтиной.
Молоточек опустился. На гражданина из первого ряда налетела барышня.
Он уплатил и поплелся в другую комнату получить свои правосудия.
— Десять стульев из дворца! — сказал вдруг аукционист.
— Почему из дворца? — тихо ахнул Ипполит Матвеевич.
Остап рассердился:
— Да идите вы к черту! Слушайте и не рыпайтесь!
— Десять стульев из дворца. Ореховые. Эпохи Александра Второго. В полном порядке. Работы мебельной мастерской Гамбса. Василий, подайте один стул под рефлектор.
Василий так грубо потащил стул, что Ипполит Матвеевич привскочил.
— Да сядьте вы, идиот проклятый, навязался на мою голову! — зашипел Остап. — Сядьте, я вам говорю!
У Ипполита Матвеевича заходила нижняя челюсть. Остап сделал стойку. Глаза его посветлели.
— Десять стульев ореховых. Восемьдесят рублей.
Зал оживился. Продавалась вещь, нужная в хозяйстве. Одна за другой выскакивали руки. Остап был спокоен.
— Чего же вы не торгуетесь? — набросился на него Воробьянинов.
— Пошел вон, — ответил Остап, стиснув зубы.
— Сто двадцать рублей позади. Сто тридцать пять там же. Сто сорок.
Остап спокойно повернулся спиной к кафедре и с усмешкой стал рассматривать своих конкурентов.
Был разгар аукциона. Свободных мест уже не было. Как раз позади Остапа дама, переговорив с мужем, польстилась на стулья (Чудные полукресла! Дивная работа! Саня! Из дворца же!) и подняла руку.
— Сто сорок пять в пятом ряду справа, раз.
Зал потух. Слишком дорого.
— Сто сорок пять, два.
Остап равнодушно рассматривал лепной карниз. Ипполит Матвеевич сидел, опустив голову, и вздрагивал.
— Сто сорок пять, три…
Но, прежде чем черный лакированный молоточек ударился о фанерную кафедру, Остап повернулся, выбросил вверх руку и негромко сказал:
— Двести!
Все головы повернулись в сторону концессионеров. Фуражки, кепки, картузы и шляпы пришли в движение. Аукционист поднял скучающее лицо и посмотрел на Остапа.
— Двести, раз, — сказал он, — двести — в четвертом ряду справа, два. Нет больше желающих торговаться? Двести рублей гарнитур ореховый дворцовый из десяти предметов. Двести рублей, три — в четвертом раду справа.
Рука с молоточком повисла над кафедрой.
— Мама! — сказал Ипполит Матвеевич громко.
Остап, розовый и спокойный, улыбался. Молоточек упал, издавая небесный звук.
— Продано, — сказал аукционист. — Барышня! В четвертом раду справа.
— Ну, председатель, эффектно? — спросил Остап. Что бы, интересно знать, вы делали без технического руководителя?
Ипполит Матвеевич счастливо ухнул. К ним рысью приближалась барышня.
— Вы купили стулья?
— Мы! — воскликнул долго сдерживавшийся Ипполит Матвеевич. — Мы, мы. Когда их можно будет взять?
— А когда хотите. Хоть сейчас!
Мотив «Ходите, вы всюду бродите» бешено запрыгал в голове Ипполита Матвеевича. Наши стулья, наши, наши, наши! Об этом кричал весь его организм. «Наши!» — кричала печень. «Наши!» — подтверждала слепая кишка.
Он так обрадовался, что у него в самых неожиданных местах объявились пульсы. Все это вибрировало, раскачивалось и трещало под напором неслыханного счастья. Стал виден поезд, приближающийся к Сен-Готарду. На открытой площадке последнего вагона стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов в белых брюках и курил сигару. Эдельвейсы тихо падали на его голову, снова украшенную блестящей алюминиевой сединой. Ипполит Матвеевич катил в Эдем.
— А почему же двести тридцать, а не двести? — услышал Ипполит Матвеевич.
Это говорил Остап, вертя в руках квитанцию.
— Это включается пятнадцать процентов комиссионного сбора, — ответила барышня.
— Ну, что же делать. Берите.
Остап вытащил бумажник, отсчитал двести рублей и повернулся к главному директору предприятия.
— Гоните тридцать рублей, дражайший, да поживее, не видите — дамочка ждет. Ну?
Ипполит Матвеевич не сделал ни малейшей попытки достать деньги.
— Ну? Что же вы на меня смотрите, как солдат на вошь? Обалдели от счастья?
— У меня нет денег, — пробормотал наконец Ипполит Матвеевич.
— У кого нет? — спросил Остап очень тихо.
— У меня.
— А двести рублей?!
— Я… м-м-м… п-потерял.
Остап посмотрел на Воробьянинова, быстро оценил помятость его лица, зелень щек и раздувшиеся мешки под глазами.
[1] [2] [3]