Дембельский караул (1)
[1] [2] [3] [4]Я схватил его за шиворот одной рукой и громко гаркнул в ухо:
– Равняйсь!! Смирно!! Отставить!!! Равняйсь!! Смирно!! Ты больной, солдат? Пойдешь в санчасть. Ты в армии!! Соблюдай субординацию. Смирно, я сказал!!
От неожиданности афганец начал выполнять команды, но через пару секунд сменил тактику. Резко сел на стоящий рядом табурет и склонил голову на подставленную руку.
– У меня друга убили, товарищ сержант. Плохо мне.
– Извини, родной, в нашей армии с индивидуальными психологами неважно. Так что служить тебе и служить. Сколько, ты уже отслужил?
– Много.
– Ты считать хорошо умеешь?
– Да…
– Тогда скажи мне, когда у тебя дембель?
– Весной девяностого…
К этому моменту на мой громкий голос уже собрались солдаты обеих рот.
– Или летом, сынок. Я тоже про весну думал, а уже середина июня.
В общем, так. Если ты сейчас достаешь удостоверение воина-интернационалиста, то никто тебя два года трогать тут не будет. Это я тебе обещаю. С дедами и черпаками я договорюсь. Но если ты фуфло нам гонишь, то…
– Товарищ сержант, товарищ сержант, мне не дали. Это сволочи – крысы тыловые…
– Эти сволочи, как ты смел выразиться, выдают удостоверения воинов-интернационалистов всем, кто пересек границу и хотя бы слышал звук одного единственного выстрела. Даже повар на базе получает такое удостоверение. У тебя есть?
– Нет, – понурив голову, тихо ответил солдат.
– Тогда слушай мою команду: через десять секунд ты стоишь тут в пилотке, застегнутый и готовый выполнить все команды младшего сержанта Трелова. Если я у тебя увижу еще раз панамку – я тебе ее в задницу запихну. Ты понял?
– Я панамку не отдам…
– Никто у тебя панамку и не отбирает. Спрячь в трусы и храни до дембеля. А сейчас: бегом в каптерку!! Время пошло!!! Осталось восемь секунд!!!
Солдат умчался. Я хлопнул Трелова по выставленной вперед ладони и пошел спать, так как известно, что "солдат спит – служба идет", даже когда и службы уже нет.
Разбудил меня тот же солдат.
– Товарищ сержант, товарищ сержант, Вас капитан Дашков зовет.
– Отвали. Ты нарушил сон гражданского человека, а ты обязан его охранять.
– Товарищ сержант, капитан Дашков…
– Воин, капитана в задницу. Можешь так и передать.
Я повернулся на другой бок, но не успел уснуть, как кто-то снова тряс меня за плечо.
– Чего еще?
– Зайди ко мне, когда проснешься. Только долго не тяни. Разговор есть, – спокойно сказал Дашков и ушел.
Последняя фраза комбата меня заинтриговала. Я поднялся, не торопясь оделся, умыл заспанную физиономию и спустился в первую роту, в канцелярии которой сидел Дашков.
– Да, товарищ капитан. Неужели мне документы выписали?
– Еще нет. Но завтра выпишут. Сегодня заступишь в караул, а завтра вечером получишь документы. Я обещаю.
– Товарищ капитан, я за последний месяц слышал столько обещаний и данных мне слов офицеров слышал, что могу из них неплохую коллекцию создать.
В этот момент дверь резко раскрылась, и в комнату буквально влетел татарин Шанихан из первой роты.
– Какой караул? Почему караул? Мне уже ротный рапорт подписал. Не пойду я в караул. Я дембель.
Дашков открыл ящик стола и достал лист бумаги.
– Это на тебя рапорт?
– Да. Я завтра домой иду.
– Не было никакого рапорта, – комбат тут же при нас порвал бумагу на несколько частей и выкинул в мусорное ведро под столом. – И в караул можешь не заступать. Свободен.
Жест комбата был впечатляющим. И мой внутренний голос, который больше молчал последний месяц, икнул, что если я что-то сейчас не изменю, сидеть мне в части до самого дня рождения, и уже никто мне не поможет. Шанихан, злясь и ругаясь, выскочил из канцелярии комбата, громко хлопнув дверью.
– Что, товарищ капитан, – сочувственно начал я, – совсем плохо дело? Вообще, заступать некому?
– Не поверишь, не то слово.
– Вы бы попросили, мы же не первый месяц служим, поймем.
– Вот я и прошу. По-мужски, прошу, и слово мужика даю.
– Только два условия – я не хочу идти помначкара, пусть молодые тренируются, и без "привидения себя в порядок". Стирать форму и подшиваться уже в лом.
– Закрыли, – обрадовался комбат. – Выводным на губу пойдешь?
– Символично. С охраны "губы" начал, ей же и закончу.
В течение часа собрался караул, на девяносто процентов состоящий из "дембелей". За четверть часа до развода караульные получили оружие с боеприпасами, и вышли на плац на развод наряда. На мне был короткоствольный автомат, вес которого положительно отличался от обычного калаша. К АКСУ был положен высокий подсумок для магазинов.
Подсумок располагался так, что рука, согнутая в локте, очень удобно ложилась поверх второго магазина.
– Это кто у меня тут стоит? – заступающий дежурным по полку капитан разведроты был грозен. – Это солдаты или базарные девки?
Волосы длиннее, чем у баб. Рожи не бритые. Двадцать минут на привидение себя в порядок. Бегом!!! Вы еще тут?
Прически даже тех, кто по армейской традиции на сто дней до приказа стригся наголо, были далеки от минимально требуемого состояния. Мои волосы хоть и не ложились еще на плечи, но явно выходили за рамки армейского приличия, так тяготеющего к лысине.
– Чего делать будем? – спросил Евсеев, младший сержант из третьей роты, в паре с которым мы заступали выводными.
– У тебя "вшигонялочка" есть? Дай, прилизаться.
Причесавшись и просидев в бытовке выделенное время, мы спустились и снова построились на плаце.
– Первая шеренга два шага вперед. Кругом, – приказал капитан. – Я ничего не понимаю. Начальник караула, Вы когда узнали о том, что заступаете в наряд?
– Сорок минут тому назад, – ответил лейтенант с красными от недосыпания глазами.
– А караул?
– Без понятия.
Капитан прошел вдоль ряда.
– Только трое не дембеля? Выходит, "дембельский караул"?
– Так точно! – в один голос гаркнули солдаты.
– Ладно. Хоть буду уверен, что службу не завалите. Становись!
Ко мне подошел начальник гауптвахты старший прапорщик Ильящук. Он поздоровался, и показал два пальца в виде знака "V".
– Знаешь, что это такое?
Эта шутка Ильящука была широко известна. Отвечавший "Два", получал пять суток гауптвахты, а говоривший "Пять", получал семь за то, что не дал прапорщику пошутить.
– Знаю, знаю. Как в последний день службы не знать.
– Почему последний?
– Завтра домой. Последний дембельский караул.
– Не завтра, а через неделю.
Я сразу напрягся, приподнял левую бровь демонстрируя непонимание, и внимательно посмотрел на прапорщика.
– День караула, пять дней "губы" и на следующий день домой. Итого семь, – довольный сам собой засмеялся прапорщик.
– Типун Вам на язык.
– Шучу я, шучу. "Губа" переполнена, но ничего не поделаешь. В четвертой камере старший – "морячок". Он десять суток вместо резервистской схлопотал. Так ты его ответственным на уборке первого
КПП до завтрака поставь. А во второй камере два писаря сидят. Был приказ о запрете выходить солдатам в городок, их за ужином патруль в офицерской столовой взял. Утром этих толстозадых точно с "губы" снимут, а у меня туалет протекает, все время дерьмо течет. Ты их поставь каждые два-три часа сортир чистить. Пусть им хоть один день службы запомнится.
– Поставлю.
– Забыл сказать. В трех крайних камерах сидят осужденные. Они отправки в "дизель" ждут. Ну, ты сам в курсе. А я утречком после завтрака подойду.
Караул пришел в караульное помещение. Наряд приняли быстро, рассчитывая, что при сдаче никто с дембелями спорить не будет. Я перепроверил всех находящихся на гауптвахте по списку. Тарамана среди них уже не было. Днем раньше его отпустили в часть для решения вопроса с "невестой". В последний караул солдатский ужин просто не полез бы ни одному из дембелей в горло, и мы отправили молодого солдата в соседний магазин за продуктами. Весь ужин, который принесли караулку был отдан содержащимся на гауптвахте. Я уже собирался уходить спать, как мне сообщили, что привели еще одного
"зека". Арестованным оказался Кац.
– Володька, дембель на носу, а ты на "губу"? Чего натворил?
– Прапорщика помнишь? Я ему между глаз съездил.
– За дело?
– По пьяни. На кухне уже не бываю, от безделья схожу с ума. Пять суток получил.
– Пойдем, я тебе камеру до утра определю. Хорошая, сам в ней сидел.
Ночью мне пришлось один раз встать. Скучающий в охране гауптвахты
Прохоров заметил большую крысу. Умудрившись зажать ее сапогом, он подцепил животное на штык-нож и закинул через смотровое окошко в камеру осужденному. Крик поднял всех. Солдат забрался с ногами на постель и орал истошным голосом.
[1] [2] [3] [4]