Андронов действительно смог отправить в отпуск двух солдат, которые стали его личными доносчиками">

Рота – дружная семья (1)

[1] [2] [3] [4]

Скоро обедом кормить надо.

– Накормим, не переживай.

Прапорщик ушел. Мы посидели еще некоторое время, обменявшись адресами на гражданке, пообещали друг друга по возможности навещать, и я вернулся в часть на попутном грузовике.

– Ты где был? – поймал меня Гераничев, как только я вернулся в роту.

– В армии.

– Знаете, Ханин, я решил написать письмо на работу Вашему отцу.

– Пишите. Только, если можно, без ошибок.

– А кем работает Ваш отец? – пропустив мою колкость, и прищурив глаза, спросил взводный.

– Инженером.

– Каким инженером?

– Наверное, хорошим. Я не знаю, мне не докладывают.

– Есть просто инженер, а есть главный инженер, – не унимался лейтенант.

– Главный инженер, товарищ лейтенант, он тоже инженер.

– Я прочел в книге личного состава, что Ваш отец работает главным инженером. Только не понял, какого завода.

– Машиностроительного.

– Что Вы тут дурочку валяете? Не понятно, что я спрашиваю? Какого машиностроительного?

Я уже сам начал заводиться от тупости и ограниченности лейтенанта.

– Ленинградского.

– Я догадываюсь, что не самарского. Какого? – повысив голос, переспросил взводный.

– Для тех, кто на броневике повторяю еще раз: на ленинградском машиностроительном заводе. Ленмаш. Разве так сложно понять?

– Вот я и напишу письмо его директору, – обрадовался лейтенант. -

Пусть знает, какого сына вырастил его подчиненный. Пусть всем на партсобрании прочтет.

– На партсобрания мой отец не ходит, как беспартийный, а директору завода главный инженер не подчиняется, эти должности по сути своей параллельны. Утверждает главных инженеров крупных предприятий министр промышленности. Так что Вы, товарищ лейтенант, пишите письмо сразу министру. Только сначала Малькову дайте прочесть.

– Зачем Малькову?

– Чтобы ошибки проверил, а то мне стыдно будет, что мне безграмотный командир попался.

– Пшёл вон отсюда. Вон!!! Или нет. Стой. За третьим КПП надо канаву почистить, берешь Абдусаматова, Кучкарова и Заздаева, и вчетвером от забора и… до ужина. Выполнять приказ!

– На работу, как на праздник… Кто поспать, кто погулять. Ох, и долго же придется всех сержанту собирать.

Взяв лопаты и нацепив грязные бушлаты, мы поплелись за КПП.

Погода была хорошая, работать под таким солнцем не хотелось, да и исполнять воинскую повинность мы не собирались. Поковыряв лопатами минут пятнадцать землю, чтобы была видна видимость работы, мы развалились на краях канавы. Узбеки тихо переговаривались между собой. Я достал из-за пазухи учебник и стал читать.

– Сержант, ты после армии куда пойдешь?

– В институте восстановлюсь.

– Я тоже хочу в институт.

– Дело хорошее. Ученье свет, а неученых тьма.

– Что сказал?

– Не бери в голову, Абдусаматов, и будет легче жить. Остаться в армии не хочешь? Будешь первый прапорщик на деревне.

– Я в городе живу.

– Да, я в курсе. Ташкент – город хлебный. Лучше смотри, какая красота. Купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал, – пропел я строку из песни Высоцкого.

Солнце своими лучами отражалось в золотом куполе и на кресте православной церкви. Даже советская власть не смогла уничтожить все, что построили люди до семнадцатого года. Да, власть справилась со многим, создала одну из сильнейших армий, уничтожила больше людей, чем фашизм за время войны, разгромила то, что было ей неприглядно.

Но кое-что по неизвестным причинам осталось не тронутым даже под самой столицей. Церковь стояла с другой стороны дороги, и фоном ей был Солнечногорск с его серыми, убогими четырехэтажными постройками времен Хрущева, в которых жили, вернее, обитали люди, верящие в светлое будущее социализма. И на этом фоне церковь казалась еще прекраснее.

– Хочешь развиваться культурно и образовательно, Хаким? Пошли.

Я поднялся с бруствера и пихнул книгу за пазуху.

– Пошли, воины, а то имущество свое перед дембелем отморозите.

– Куда?

– Идем изучать произведения зодчества всея Руси, где вам довелось служить.

– А мне это надо?

– Если хочешь учиться в институте, то обязательно. А то спросят тебя: "Что ты, Абусаматов, видел в армии?", а ты, чурка деревянная, скажешь, что только меня, Геру и автомат Калашникова.

– Сам ты деревянная, – сонливо отреагировал узбек. – Пошли. Все равно делать нечего.

Мы побросали лопаты в канаву и перебежали грязную дорогу. По краям четырехполосной дороги лежал грязный, черный снег вперемешку с солью, которой посыпали мостовые.

Обойдя церковь кругом, стараясь заглянуть в высокие окна, за которыми был виден свет свечей, мы подошли к двери. Я взялся за длинную железную, уже поржавевшую от времени ручку и потянул ее на себя. Высокая деревянная дверь церкви оказалась открытой. Я вошел, снял ушанку и запрокинул голову. Своды потолка были расписаны в православных традициях. С главного купола на меня смотрели глаза сына еврейского народа, распятого почти две тысячи лет тому назад на

Земле Обетованной. Вокруг висели иконы, под которыми горели свечи.

Напротив входа через весь зал стоял давно не реставрированный иконостас. Над иконостасом висели золотые лампады, освещая тусклым светом портреты.

– Смотри сюда, – ткнул я пальцем вверх и посмотрел на реакцию солдат.

Мусульмане стояли, подняв головы вверх, и придерживали шапки.

– Шапку сними. Шапки снимите, братья по разуму.

– Зачем?

– В церкви не принято.

– А у нас…

Я дал затрещину Кучкарову, от чего шапка сразу слетела ему в руки. Абдусаматов и Заздаев сразу сняли сами.

– Вот басурмане, – запричитала бабка, стоящая у входа и торгующая свечами, и быстро перекрестилась. – Ты сам-то, сынок, крещеный?

– Нет.

– А ты приди, покрестись. У нас тут батюшка крестит. Доброе дело делает. Вон там угол огораживаем и крестим. Ты не бойся. Солдатики у нас тоже бывают.

– Вроде как не положено мне. Еврей я.

– Ой, батюшки, – всплеснула руками бабка, – Нехрестень. Как же ты живешь, бедненький?
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.