Гауптвахта (1)

[1] [2] [3] [4]

Тут он был прав, а закон, как говорил Остап Бендер, надо знать и чтить. Я выложил все, что было в карманах. Салюткин вывернул наизнанку все записные книжки, комсомольский и военный билеты, снял с них корочки пытаясь найти запрещенное. Попутно наехал с вопросом, почему у меня с собой два, а не одно письмо. Но не нашел ничего противозаконного или запрещенного.

– Где остальные увольнительные записки? Где?

Тут я понял, что он искал, и порадовался собственной прозорливости.

– Нет, и не было. Вот одна была. На столе лежит.

– Я ее проверю. Я ее отнесу к экспертам.

– Проще к комполка сходить. Заодно "по рогам" получите, что отказались выполнять его приказ, – нагло заявил я.

Салюткин выскочил из-за стола и кинулся ко мне. Ростом он был пониже, но приблизительного одного со мной веса.

– Ты совсем охренел солдатик? Окабанел, да? Я тебя научу уму-разуму.

И с этими словами Салюткин ударил меня в грудь. Я выставил руку, закрываясь. Он ударил еще раз. Затем удары посыпались один за другим. Я отбивался, выставляя блоки, отходя назад, контролируя себя, чтобы не врезать ему обратно. Фингал под глазом у офицера мог мне грозить не только дисбатом, но и тюрьмой. Салюткин не успокаивался и продолжал молотить руками. Отходя, я уперся в стол и скосил глаза, чтобы найти путь дальнейшего отступления. В этот момент лейтенант, сделав обманное движение, сильно стукнул мне кулаком в солнечное сплетение, на чем мой самоконтроль закончился.

Еще в девятом классе я, уйдя от удара одноклассника в глупом мальчишеском споре, автоматически выбросил правую руку вперед в выпаде, и только разделяющий нас стол спас его от того, что разлетевшийся хрящ носа не вошел в мозг. О том, что я натворил, я понял только через несколько минут. Однокласснику долго собирали носовой хрящ в военно-медицинской академии, ругая сотворившего это хулигана. В этот раз я бить не стал. Может быть, по причине того, что контроль был еще не полностью потерян, может быть, потому, что пытался перехватить руку офицера, которая проскочила сквозь мой блок. Я схватил имеющего со мной один вес обидчика за плечи, рванул его в сторону, сделал правую подсечку, и мечтающий стать командиром роты гвардии лейтенант Салюткин полетел через каптерку как пташка.

Такого поворота Салюткин не ожидал. Озираясь по сторонам и ища выпученными глазами поддержки у Бугаева, он вскочил, и я с ужасом увидел, что его выглаженная рубашка вылезла из брюк, две пуговицы отлетели, а самое страшно, что погоны лейтенанта, так бережно вышитые ему любимой женой, остались у меня в руках. Я ошалело смотрел на смятые погоны, и в голове неслось: "Вот теперь точно кранты. Сорвал погоны с офицера. Посадят, как пить дать, посадят.

Если он сейчас побежит в штаб полка – мне уже ничего не поможет". В ужасе я отшвырнул лейтенантские погоны на стол, где лежали мои записные книжки и документы. Чуть замешкавшийся Бугаев кинулся ко мне и схватил меня в охапку своими огромными лапищами.

– Бугай, да не буду я его бить. Пусть сам не лезет. Пусти.

Бугаев, закрывая не то меня от Салюткина, не то Салюткина от меня, медленно разжал руки.

– Бугаев. Никуда его не отпускать. Чтобы сидел здесь,- взвизгнул лейтенант и, подобрав погоны и пуговицы, выскочил в коридор.

"Побежал в штаб полка", – вновь подумал я. – "До свидания, мама дорогая".

Минут через пять, лейтенант вновь заскочил в каптерку. Пуговицы были уже пришиты, погоны как-то расправлены и располагались на узких плечах.

– Не выпускай его. Я ему сейчас устрою.

Через полчаса Салюткин вернулся довольный и сияющий, как начищенная пряжка солдатского ремня.

– Бугаев, веди его на гауптвахту. Вот записка об аресте.

Оставив все записные книжки у писарей, я отправился вместе с

Бугаевым на дивизионную гауптвахту.

– Товарищ капитан,- приветствовал начальника караула артиллерийского полка Бугаев. – Я Вам арестованного привел.

– На фиг он мне нужен?

– Вот записка об аресте.

– Дай глянуть. Трое суток? Ты чего такого натворил, сержант?

– Поспорил с лейтенантом о взглядах на духовную жизнь.

– В общем, послал взводного нахрен?

– Не совсем. Спор вышел небольшой…

– Ну, это не мое дело. Вытряхивай все из карманов.

– Я… это… пошел? – мялся Бугаев.

– Иди, иди. Дня через три заходи…

Бугаев вышел.

– Давай, давай, все, что есть выкладывай. Ремень снимай, пояс.

– Да у меня ничего и нету. Вот только конфеты.

– И конфеты выкладывай. Выйдешь – получишь.

– Лучше давайте сейчас съедим, а то не хорошо получается, конфеты в сейф прятать. Угощайтесь, ребята.

Я вывалил все конфеты на стол дежурного по караулу. Стоящие рядом сержанты радостно похватали конфеты. Взял парочку и капитан. Снимая ремень, я рассказал свежий, услышанный в Москве анекдот, мы дружно посмеялись. Мне дали теплого чая в синем, пластиковом стакане.

– Товарищ капитан, а можно мне посмотреть записку об аресте? – попросил я.

– Смотри, твоя же, – ухмыльнулся капитан.

На записке стояла полковая печать, и была размашистая подпись, не сильно похожая на ту, что поставил мне "кэп" на увольнительной.

– Насмотрелся? Пошли. Бочков, отведи его в пятую камеру.

Камера оказалось пустая. Я сел на откинутую лавку и вспомнил, как через три недели армейской службы я заступил в свой первый караул выводным именно сюда, на гауптвахту. А вот сейчас я сам был арестованным на этой же гауптвахте. В размышлениях я провел до вечера, когда приехали, вывозимые днем на работы, другие арестованные. Все они были солдатами, и в камере, предназначенной для сержантского состава, на ночь я остался один.

В два часа ночи в замке провернулся ключ, издав страшный скрежещий звук, дверь отворилась, и мне в лицо засветил ярки луч фонаря.

– Фонарь убери, придурок, – крикнул я

– Встать! Рожу покажи. Ханин? Это ты? – фонарь отодвинулся в сторону, и я увидел майорскую звезду.

Некогда командир третьей батареи, а ныне командир дивизиона майор

Коносов стоял передо мной.

– Ты как сюда попал? На сколько тебя?

– Трое суток. С лейтенантом поспорил…

– За спор на трое суток не сажают. Побегать хочешь?

– Неа. Спать хочу. Я с наряда по роте сюда попал.

– На нет и суда нет. Спи, – и майор вышел из камеры.

– Камера подъем, – раздался крик в коридоре. – Курите, сволочи? Я запах чую. Камера, строится на улице. Бегом!! Последний получает дополнительные трое суток ареста.

Утром следующего дня, после завтрака нас построил помощник начальника гауптвахты. Лицо у прапорщика выглядело помятым, красный, загнутый крючком нос нависал над верхней губой, которая была разбита, маленькие красные глаза подтверждали, что помощник начальника гауптвахты явился на службу после большой попойки. В дивизии ходили слухи о пьянстве прапорщика, и подобное состояние не предвещало ничего хорошего.

– Граждане алкоголики, пьяницы и тунеядцы. Я сейчас буду называть фамилию, вы будете громко отвечать "Я!" и называть срок ареста и причину ареста. Ясно?

– Так точно.

Он называл фамилии. У большинства наказанных сроки ареста соответствовали трем или пяти суткам. Основными причинами были самоволки и неуставные взаимоотношения, не раскрывающие, кто был зачинщиком.

– Ханин.

– Я. Трое суток ареста. Хрен знает за что.

– Что значит, хрен знает?

– Я же не писал записку об аресте.

– Причину сам знаешь.

– Так точно. Некорректное поведение командира взвода, вылившиеся в неуставные отношения…

– Командира взвода исполняющего обязанности командира роты? Ты ротного на хер послал.

– Никто его туда не посылал, – твердо сказал я и тихо добавил, – он и так там, только ноги свесил.

– Будешь припираться, получишь еще пять суток ареста. Ясно?

– Так точно!

Ворота забора вокруг караулки распахнулись, и в них вошли двое парней в черной новенькой танковой форме, заправленной в хромовые сапоги. Вид у парней был бравый, взгляд почти дворянский, и свидетельствовал о том, что к солдатам срочной службы они имеют отношение только из-за известного места пребывания. И только кокарда на фуражке говорила, что эти ребята не являются офицерами. За спиной у обладателей хромовых сапог шел солдат с автоматом.

– Кто такие?

– Курсанты новосибирского политучилища.

– Нарушаете, товарищи курсанты?

– Никак нет, это товарищ майор ошибся. Ему потом на это укажут, – нагло ответил один из курсантов.

– Сколько получили?

– Пять суток незаконного ареста, – сказал один.

– Которые завтра отменят, а майора накажут, – добавил второй.

– Арест не бывает незаконным. Арест бывает оправданным и недостаточным. А будете хамить – добавлю еще столько же. От себя.

– Вам, товарищ прапорщик, должность и звание не позволяют.

Расслабьтесь.

– А ну, вынуть все из карманов, – вскипел прапорщик, от чего его глаза стали еще краснее и еще меньше.

– Не выну.

– Чего? – красные глаза у прапорщика вылезли из орбит. – Тогда я сам.

Прапорщик приблизился вплотную к одному из курсантов и попытался засунуть курсанту руку в наружный карман.

– Руки уберите, товарищ прапорщик. Это неуставные взаимоотношения. Я исполняющий обязанности командира взвода, а Вы – прапорщик. Вы не имеете право меня обыскивать. И если Вы еще раз дернитесь, то я, выйдя отсюда, направлюсь сразу к начальнику политотдела дивизии. Мы подчиняемся непосредственно ему. И это будет вам чревато боком.

Знакомиться ближе с начальником политотдела прапорщику в его состоянии явно не хотелось, и он отошел от курсантов.

– Сейчас вы разойдетесь по камерам и будете ждать транспорта.

Приедет грузовик и повезет вас на работы. Разойдись по камерам.

Грузовик не приехал. Я сидел в камере с курсантами, которые целый день рассказывали байки, анекдоты и истории из курсантской жизни. Их прислали на трехнедельную практику командирами взводов – помощниками замполитов рот в нашу дивизию. Утром рота, к которой они были приписаны, уехала на танковый полигон, а они задержались, получая форму. На выходе из части их остановил дежурный по КПП и потребовал сопроводительные документы. Курсанты его послали, на шум вышел дежурный по караулам, которым оказался майор Коносов, и, увидев, что курсанты без погон, влепил им пять суток ареста за нарушение формы одежды. Проблема состояла в том, что курсанты уже не были солдатами или сержантами, и их нельзя было держать на гауптвахте вместе с нами, но они еще и не были офицерами, чтобы их оправить на офицерскую гауптвахту во Владимир. Из-за отсутствия мест, курсантов поместили в одну камеру со мной, что тоже было нарушением, но это мало кого интересовало. Караул сменился, и нас снова "пересчитали".
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.