По семейным обстоятельствам (1)
[1] [2] [3] [4]– Я вас на третьи полки положу, – причитала она. – Жестковато будет, но да вам не привыкать, солдатики.
Курсант, как только сел в открытое купе, тут же начал шутить, задевать девчонок, которые ехали в двух соседних отсеках. Они отвечали взаимностью, смеясь, строили глазки. Не трогал он только серьезную черноволосую девушку, которая, скромно сидя в углу около окна, читала книгу. Весь ее вид показывал, что она не опуститься до дорожного юмора тем более с курсантом. Уже забираясь на полку, я заметил, как курсант подошел к черноволосой, стоявшей в очереди в уборную вагона перед сном.
Проснулся я во втором часу ночи. Жесткая и узкая полка давила.
Подняв голову, я увидел, что внизу на первой полке лежала черноволосая девушка, раскинув волосы по подушке, а на ней методично двигался курсант.
– Ой, – вскрикнула она, заметив мою сонную физиономию.
– Тебе чего? – повернул голову замерший курсант.
– Времени сколько?
– Скоро два, – ответил он, остановившись и взглянув на часы.
– Ааа…- протянул я, падая головой на сложенную под голову шинель.
Снова я проснулся уже оттого, что кто-то толкал меня в бок.
– Солдатик, солдатик, вставай, – говорил тихий женский голос.
Я поднялся на локтях, чуть не стукнувшись головой о низкий потолок. Стоя на нижней полке туфлями на невысоком каблуке и рискуя свалиться на лежащего человека, меня дергала за рукав проводница.
Курсант помещался рядом с черноволосой, закинув руку ей за голову, и чего-то увлеченно рассказывал. На девушке был надет неплотно запахнутый халат, из которого была видна девичья грудь. Заметив мой взгляд, она сразу запахнула халат и повернулась к курсанту:
– Ну-ну… что ты рассказывал?
– Солдатик, иди ко мне в купе, – позвала проводница, стараясь не поворачиваться лицом к молодой паре.
– Зачем?
– Не бойся, иди…
Я спрыгнул вниз. Глянул на лежащую парочку, на полностью спящий вагон, которому не было дела до происходящего в купе, сунул ноги в армейские ботинки и, не завязывая шнурки, пошел за проводницей.
– Иди, не бойся, – подбадривала она меня. – У меня сын, как ты.
Тоже сейчас служит. Мне дежурить до утра. А ты поспи. Койка, правда, коротковата, но все-таки лучше, чем на третьей полке в духоте.
Армейская привычка засыпать в любом месте уже укоренилась во мне, и я тут же забылся на мягкой подушке проводницы.
Проснулся я в шесть утра. Сон как рукой сняло. Меня никто не торопил, но я как по команде, оделся, помылся и сел на свободное место смотреть в окно, за которым пробегали дома, поселки, леса, поля Ленинградской области, когда меня хлопнул по плечу курсант:
– Чего не спится, боец?
– Привычка. Как подружка? – вспомнил я увиденное ночью.
– Умаялась, спит, – ухмыльнулся он.
– А та, что тебя провожала?
– Хорошая девушка, подруга моя…
– Ты же говорил, что жена?
– У меня и в Ленинграде тоже есть "жена", – захохотал он. -
Чудной ты.
Проводница, одетая в свежую белую рубашку и форменную синюю юбку, принесла чаю и попросила собрать постели всех, кто встал.
В благодарность за ее заботу, я начал помогать собирать одеяла и простыни. Черноволосая спала.
– Не буди ее, – сказала мне одна из девушек в купе, заговорщицки приподняв бровь.
– Почему?
– Она полночи не спала, – скромно потупила взгляд девушка, как будто это была она сама. – Дай ей отдохнуть.
Я наивно полагал, что только мне довелось стать случайным свидетелем дорожной любви, но в спящем вагоне оказалось немало видящих глаз.
Черноволосая проснулась, встала, вышла умываться. Через несколько минут, уже накрашенная и с убранными волосами, она сидела в углу, продолжая читать книгу. Курсант как вечером балагурил, даже не обращая на нее внимания. Только один раз, когда кому-то понадобилось достать сумку из багажника под нижней полкой, черноволосая скромно подняла глаза:
– Юра, встань пожалуйста, девушке достать что-то надо.
Больше ни я, ни кто другой не слышали от нее ни единого слова до самого Ленинграда. Она вела себя так же, как в момент нашей посадки в вагон, чопорно и высокомерно.
Поезд бежал по московской ветке, и я угадывал названия станций.
Московский вокзал был все ближе и ближе. Я достал военный билет с отпускным, и вдруг обнаружил, что оно выписано так, как положено было – по военному билету. Красивым почерком профессионального писаря в нем значилось: младший сержант Ханин и инициалы. Писарь не создал нестыковку в документах, чем создал мне сложность. Я был все так же с погонами рядового. "Если нарвусь на патруль – объяснить ничего не смогу, – подумал я. – Чего делать?".
– О чем задумался, воин? – подтянутый курсант стоял передо мной в шинели и с дипломатом в руке.
– Лычек у меня нету, а по всем документам я младший сержант.
– Не боись. Иди за мной. Если патруль появится, то они сначала на меня кинуться.
Я не стал с ним спорить и, понадеявшись на судьбу, шел аккуратно за ним и… очередной женой курсанта, которая встречала его с цветами на перроне. Черноволосая обогнула их, даже не повернув головы в сторону курсанта, и вдруг бросилась на шею идущему навстречу высокому парню с букетом роз. Парень перехватил сумку из руки девушки, они расцеловались и, обнявшись, пошли к стоянкам такси.
Проскочив в метро и выйдя через пару остановок, я пробежал мимо, очередного занятого кем-то, военного патруля и, поднажав, меньше чем через десять минут был дома.
Теперь можно было переодеться в гражданское и не бояться, что патруль пристанет с проверкой документов. Достав из ящика стола удостоверение внештатника ОБХСС на случай проверок, я позвонил
Катерине:
– Привет, я в Ленинграде.
– Шутишь?
– Отпустили на четыре дня.
– Я хотела ехать в детскую комнату милиции. Давай я через три часа к тебе приеду?
– Договорились. Я буду дома.
Я не поехал на завод к отцу выпрашивать ватман, он продавался в любом писчебумажном магазине. Взяв в ящике у родителей деньги, я поехал по магазинам.
В Ленинградском военторге ленточек на погоны не оказалось. Всегда были, а тут, как назло, закончились. Предложение "зайти через недельку" пришлось отмести, как непригодное, и поехать за ватманом.
Двадцать листов оказались совсем не маленьким весом. А если еще учесть, что не существует нужной упаковки для такого количества бумаги, то можно представить мою радость, с которой я тащил этот ватман домой.
Но я был вознагражден. Около дома меня уже ждала Катерина. Два часа мы предавались любовным утехам, и казалось, что это никогда не прекратиться и не надо будет видеть лица отцов-командиров, сержантов из глубинки или товарищей из братских республик. Были только потолок, стены, кровать и любовь к стройной, прекрасной и желанной женщине. Мы клялись друг другу в вечной любви, рассказывали смешные истории, произошедшие с нами за период, пока мы не виделись, и не заметили, как щелкнул ключ во входной двери.
– Дверь, – встрепенулась Катерина.
– Наверное, мама пришли, – вскочил я с кровати.
Я быстро, как учили в армии, оделся и вышел в коридор.
– Сынка, – ткнулась мне в грудь мама, когда я быстрым шагом пересек длинный коридор квартиры дома застройки времен Петра
Первого, и заплакала.
– Ма, мама, – я ее гладил по голове. – Ты чего? Все нормально.
Меня не несколько дней отпустили.
– А Катерина уже здесь? – посмотрела мама на весящий плащ.
– Здесь, здесь.
Это не вызвало большой радости на ее лице, но она мудро, по-матерински промолчала.
Домой я вернулся поздно ночью, когда все уже спали. Весь следующий день я провел в походах по местам студенчества и оперотрядничества, повидав друзей и знакомых. Все радовались моему появлению, жали руки, хлопали по спине и спрашивали, как дела.
– Клим, а что у тебя с армией?
– Закосил.
– Как закосил?
– Меня послали на какую-то проверку, и я уснул во время замеров.
В общем, мне должны утвердить 7бэ.
– Так ты псих?
– Ага, – и лицо Клима растянулось в обычной для него улыбке от уха до уха.
Мы смеялись, я обнимал Катерину, которая не отходила от меня ни на шаг. Домой я снова попал только к ужину. Проголодавшись я накинулся на еду.
– Ты свою фотографию на стене видел? – спросила мама, когда я уплетал домашние котлеты, поджаренные на настоящем масле.
– Та, что в форме? Да. Краски они пожалели, когда печатали…
[1] [2] [3] [4]