Родительский день
[1] [2]Все, что кипело во мне весь вечер, выплеснулось в этот момент. Я кинулся на этого солдата, ударил его сумкой в грудь и закричал:
– Уйди лучше, убью урода!! Просто убью, лучше не трогай меня!!
Голос был громким и тут же привлек внимание какого-то офицера и старшего сержанта.
– Всем стоять! – громко отдал приказ старлей.
– Донцов, твою мать, – узнал он солдата, – ты опять шмонаешь молодых? Я ведь тебя предупреждал, что на "губу" уйдешь.
– Я что, товарищ старший лейтенант? Я ничего…
– А раз ничего, вали отсюда, пока не нарвался.
Донцов с сотоварищами тихо попятился в сторону казармы "спецов".
– Ты откуда, воин? – старлей проводил взглядом уходивших солдат и переключился на меня.
– Да я еще и сам не понял, – ответил я. – До утра был в артиллерии, а теперь, вроде, в пехоте.
– Тогда увидимся, – подытожил офицер. – Дуй в роту.
– Я тебя еще поймаю, душара, – выкрикнул из-за угла Донцов и скрылся.
В роте меня встретил сутулый невысокий старший сержант с уставшими глазами:
– Тебе чего? Не туда забрел, чернопогонник.
– Меня, товарищ старший сержант, сегодня в эту роту перевели.
– Корейко, это тебе новый солдат, – послышался голос ротного через все расположение, которое было в два раза больше, чем в артиллерийской батарее, – принимай пополнение.
– Пошли, солдат, – уже спокойно сказал мне Корейко, – койку твою тебе покажу. А ты откуда пришел-то сейчас? – глянул он на мой пакет.
– Родители сегодня приезжали, – устало ответил я.
– Так у тебя там продукты? – загорелись глаза у сержанта. -
Пирожки с пончиками?
– Черт его знает. Что привезли, то и…
– Так ты с товарищами поделишься? – заговорщицки спросил он.
– Поделюсь, товарищ старший сержант, только я хотел еще ребятам из батареи отнести, со мной ведь делились.
– Ну, святое дело, – поддержал меня Корейко, – только про новых командиров не забудь, – ухмыльнулся он.
– Корейко, кончай его с первого дня доставать, – крикнул ротный.
– Ханин, зайди ко мне.
Я зашел в канцелярию капитана. Два стола цвета детской неожиданности, стоящие буквой Т не сильно отличались от тех, что я видел в канцелярии командира батареи. Коробка с карандашами, папки, тетрадки лежали на столе. Большой шкаф-сейф стоял в углу. У самого входа в канцелярию, опираясь на три ножки и сложенные стопкой книги явно не гражданского образца, стоял шкаф с оставшимися уставами, книжками и бюстом Ленина. Над головой ротного висел портрет Михаила
Горбачева.
– Все ты сегодня успел, – улыбнулся капитан, – и перевестись из артполка в пехоту, и родителей повидать, и подругу, и подарков с собой принес.
– Хотите? – от всего сердца предложил я.
– Нет, спасибо, – отказался капитан. – Ты же с товарищами хотел поделиться? Вот и делись, но учти, чтобы завтра утром я скоропортящихся продуктов у тебя не видел. Съесть, раздать, выкинуть, но, чтобы на подъеме их не было. Я проверю. Понятно?
– Так точно! – четко ответил я. – А в батарею сходить можно? Я быстро, товарищ капитан.
– Можно… "машку" через ляжку, а в армии говорят "разрешите".
– Разрешите…
– Иди, только быстро.
В батарее меня встретили как родного. Многие мне сочувствовали, хлопали по плечу или по спине, желали удачи, приглашали в гости, советовали не забывать. Я чувствовал себя тут, как дома, уходить не хотелось, но мне надо было возвращаться, тем более, что бывших сослуживцев сержанты начинали подгонять.
– Все, все, вали уже в свою пехоту, – посмеиваясь, сказал мне замкомвзвода.
Я вышел из казармы артиллерийского полка и пошел через плац, где находился корпус, в котором мне предстояло провести свою первую ночь в мотострелках.
– Ты кто такой? – встретил меня дежурный сержант. – Запутался?
– Новенький это, – Корейко, вышедший из ванной комнаты, встал, широко расставив ноги. Его голый, загорелый торс демонстрировал мышцы, которые он перекатывал натренированными движениями. – Вместо того писаря прислали.
– Ну, так не зависай, воин, бегом спать. Отбооооооооооой!! – закричал дежурный.
– А мне, это, в туалет надо, – не понимая, чего он на меня орет, выдавил я из себя.
– Ну, так бегом, тут тебе не артиллерия. Все команды выполняются бегом, курсант!! – не останавливался сержант.
Стоящий рядом Корейко смотрел поверх моей головы и смеялся, опираясь на плечо какого-то парня, одетого в парадный китель поверх голого тела, трусы и тапочки. На кителе висели не уставные значки и аксельбанты.
– Чего орешь, Смирнов? – спросил вышедший из каптерки солдат. Его новенькие погоны были девственно чисты. Он выглядел очень взрослым и говорил слишком уверенно. – Заткнись, голова трещит.
– Ладно, ладно, – тут же снизил обороты Смирнов. – А ты, – сказал он мне, – давай быстро.
Уговаривать меня дважды не требовалось. Быстро помывшись и почистив зубы, я выходил из комнаты, когда меня кто-то толкнул в спину. Было сложно удержаться на скользком, мокром полу, и я ухватился за косяк двери. Повернувшись, я увидел перед собой шесть физиономий с характерными раскосыми глазами представителей Средней
Азии.
– Чего уставился, артиллерия? – спросил один из них. – Отбой тебя не касается?
Отвечать было нечего, и я пошел к койке, которую мне показал старший сержант Корейко.
– Рота, отбой! – раздалась команда дежурного по роте, и основной свет, горевший до сих пор в казарме, погас. В темноте солдаты ворочались в своих койках, двигали табуретки, укладывая на них свою форму, тихо переговаривались.
Я уткнулся в подушку, натянув под самое горло одеяло. Еще долго я лежал и вспоминал весь день. Хорошее и плохое, доброе и неприятное, старых друзей и новые ощущения. Мне было грустно и обидно. Я подумал о маме, о том, как она едет вместе с отцом в поезде и что мне еще долго не придется ее увидеть. Мне стало себя очень жалко, и я заплакал. Тихо и беззвучно, уткнувшись носом в подушку и зажав ее же зубами, чтобы не вышло ни единого звука. Мне хотелось выть, вырваться на волю, убежать домой. Но я ничего не мог поделать в своей бессильной злобе. В эту ночь я понял, что с сегодняшнего дня я действительно в армии. Не на школьных сборах игры "Орленок", которые должны прекратиться максимум через три дня, а в армии. То, что еще недавно казалось мне забавой, романтикой теперь превращалось в серьезную тяжелую жизнь, и это на два полных года. Я в полной мере осознал, что рядом нет ни мамы, ни папы, что некому меня пожалеть или просто погладить по голове. И головой, и всем своим нутром я понял, что теперь я не Ханин Александр, а курсант первой, командирской роты мотострелкового полка, и это не сон.
[1] [2]