НЕНУЖНОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

А есть еще мышиный тип (они же грызуны): белочки, бобрихи, хомяки, бурундуки и крысы – так как есть такие же мужчины, пол тут выделять не обязательно.

– Ну, а гусыни, утки, курицы? А разве их мы не встречаем то и дело? – усомнился я, смутно чувствуя заранее свою неправоту.

– Это большая и распространенная ошибка, – снисходительно ответил мне художник. – Да, птичьи приметы встречаются очень часто, но они чисто внешние, на них нельзя опираться. Взбалмошная нервность курицы, чуть надменная плавность гусыни, нежная или вульгарная утиная неуклюжесть, не говоря уже о канареечном стрекотании, – только поверхностные и частичные детали образа. А лошадиные, кошачьи и мышиные черты – приметы глубинных, сокровенных основ характера. И всего надежнее жениться на лошадиных, хоть они потом такими могут обернуться волчицами, что ахнешь только, взвоешь и печально засопишь от своей былой близорукости.

И с этим я не мог не согласиться.

Семейные пиры с участием друзей устраиваем мы довольно часто. Очень хорошо готовящий Саша Окунь изобрел нечто, достойное неувядающей славы, но по лени и попустительству характера он предпочел оставить лавры для потомков, которые их не замедлят себе присвоить. Он сочинил (или открыл) семантическую кухню: то есть изготовление блюд не простых, а видом, запахом и вкусом находящихся в гармонии с названием. Так, например, огненная яичница – глазунья с каплями томата – это Кармен, а нечто тусклое, и цветом грустное, и без яиц – плач Ярославны. Я привел случайные и мелкие примеры. Верный ученик и подражатель, я делаю порою то «индюшку в раю» (жареное мясо в разноцветной куче фруктов), то «осень была холодной» (бурые стручки фасоли, серые грибы, чеснок и курица в неярком соусе). А Сашины рецепты разглашать я не берусь и не решаюсь, хоть самое главное в них уже назвал: отбор ингредиентов для любого блюда совершается по смыслу, а не по вкусу.

Чтобы почувствовать и оценить глубокий смысл семантической кухни, надо душою осознать, что в еде – ее процессе, вкусе и содержании – сокрыта величайшая духовность. И совсем не зря с таким одушевлением воспевали продовольственное пирование плоти столь непохожие (на первый взгляд) мыслители, как Омар Хайям, Франсуа Рабле и Михаил Булгаков.

О неразрывной связи духа с плотью нам свидетельствует жизнь во всем разнообразии своих проявлений. Как часто дух наш воспаляется от плоти, находящейся в разгоряченном состоянии! И столь же часто наоборот: пирует и гуляет плоть, зажженная огнями духа. Ведь чем и почему так упоенно занимаются живые люди после театра и кино, концерта и диспута, поэтического чтения и даже проповеди в храме?

Столь же не случайно все системы и режимы, что стремятся подавить и вытравить из человека личность, так или иначе воздействуют на человека через плоть. Там, где внедряют аскетизм и воздержание, завтра запрещают и преследуют инакомыслие, а послезавтра сажают за лихую шутку, искореняя личную духовность.

А то и проще: так ущемляют в радостях плоти, что эта скудость ведет к обморочно-мутному истощению духа. Внешне это выглядит единомыслием и единодушием, но результаты и последствия известны истории.

Всё это так очевидно, что вернемся лучше к семантике, мудрой и глубокой науке о значении и смысле слова, тайной связи и неявной перекличке звука и содержания, духа и плоти языка. И не забудем, кстати, что язык в его другом значении (что не случайно) – наш орган вкуса, то есть наслаждения, об этом глупо забывать.

Семантическая кухня, восстанавливая связи между смыслом и вкусом, позволяет нам во время еды ощутить себя в слитном и экстатическом духовном единстве с мировой культурой не зря прошедших тысячелетий. В случае удачи может быть достигнут контакт и с Абсолютным Духом, который тоже насладится нашей пищей благодаря осмысленности наших ощущений.

Поглощать еду, не услаждая разум, – это то же самое, что молиться без души. Это не только бесполезно, но и грешно. И очень не случайно, что постность и пресность, сухость и остылость – неразрывно связаны для слышащего уха с ханжеством и лицемерием.

Ведь именно еда – осмысленная и значимая – дает общению людей ту высоту и роскошь, о которой пылко говорил Антуан де Сент-Экзюпери. Достойный человек – это вовсе не пустой чревоугодник, а гурман-семантик, умеющий свести парящий дух на его место за пиршественным столом.

Состав еды незримо связан с разговорами, которые ведутся. Так, например, за пищей грубой и простой (с обильным возлиянием) уместен разговор крестьянский: о погоде, видах на ближайший урожай (не важно, что никто из собеседников не сеет ничего и не сажает), о трудностях с продажей книг и живописи, о непостижимой для ума, но несомненной связи женского характера и зада. О таинственном последнем феномене мы с Сашей даже хотели написать целую книгу – «Зад и характер», но оставили затею, так как не пришли к единому мнению, что в этой зависимости первично, а что – вторично. Ибо что от чего зависит – загадка еще более жгучая, чем наличие самой этой связи. Мы оставили проблему для последующего поколения исследователей.

Пора, пора заканчивать мое ветвистое повествование. А к людям как ты вообще относишься? – может спросить меня какой-нибудь настырный человек.

Я хорошо к ним отношусь, отвечу я. Особенно когда я вижу только тех, кого хочу. Но я и остальных не осуждаю. И ни о ком стараюсь плохо не сказать – потом противно самому. Я в этом смысле – верный ученик моей любимой тещи. Когда слышит она о каком-нибудь мерзавце, прохиндее и подонке, о поступках и удачах его слышит, и о том, как он выбился то здесь, то там в хозяева жизни, она ни слова осуждения о нем не говорит. А произносит с жалостью, сочувствием и пониманием:

– Ах, люди, люди, – говорит она, – все вы как хуй на блюде.
[1] [2]