ДЕНЬ ОТЪЕЗДА, ДЕНЬ ПРИЕЗДА – ОДИН ДЕНЬ (1)

Та первая была чиста, прекрасна и проста, как правда. К одной женщине в большом республиканском городе принес почтальон вызов, и она его на радостях пустила в дом. Увидев ее роскошную обстановку, почтальон якобы злобно заявил, что вон как вы, евреи, тут живете, а еще хотите уезжать, и в порыве вспыхнувшего гнева быстро-быстро изнасиловал хозяйку. А когда она после его ухода позвонила в милицию, пришел районный участковый. Был участковый в чине капитана (с детства знаю, как подробности-детали способствуют проникновенности рассказа), он составил протокол, после чего и сам поступил подобно почтальону.

И страдалица так быстро получила визу, что дождем полились копии и варианты этой легенды. Но поскольку веским был именно еврейский акцент этих трагедий, то мужчин теперь нещадно избивали по дороге в синагогу (даже в городах, где ее не было), а женщин по дороге в синагогу – насиловали. Вне зависимости от возраста и внешних данных, что свидетельствовало о свирепой неразборчивости местного населения.

И рассказали мне высокий творческий диалог. Сидели два приятеля, активно обсуждая оптимальный вариант своих былых страданий, и один задумчиво сказал другому:

– Слушай, пусть для достоверности они начнут нас бить не по дороге, а уже при входе в синагогу. Вроде мы вошли, они за нами, а уже там люди и молиться начали, послушай, ты не знаешь – как евреи крестятся?

И не поверил я сперва, когда мне это рассказали. Но вернувшись, я услышал уже тут, как попросили у моих знакомых срочно разыскать какого-нибудь сведущего человека из религиозных, чтобы спросить: какую именно молитву («что-то мы найти ее не можем») следует прочесть при зажигании свечей на новогодней елке. Вот тут я в итальянскую историю поверил. И тут подумал я… – неважно, впрочем, что я именно подумал, ибо просто очень разны уровни, на которых проявляется (но неминуемо у каждого) та искалечен-ность, по которой нас легко узнать и отличить.

Она и в том усердии видна, которое проявляют рьяно впавшие в иудаизм (а среди них немало бывших лекторов по атеистической пропаганде), и в апломбе, с коим судят они заново и твердо обо всем на свете. Дедушка знакомого моего, бывший инженер-строитель (и общественник, естественно, неутомимый), в возрасте под восемьдесят порешил учиться в ешиве. Он с былой идеологией покончил, а точнее – на его глазах она подтухла, а без идеологии он жить уже не мог. И потому пошел учиться. В первый же день с занятий возвратившись, фразу гениальную он произнес:

– В Библии есть недоработки!

Сюда приехав, обнаружил я, что мечта основателей страны сбылась с перехлестом: ведь они мечтали, чтобы у евреев было настоящее государство – со своими преступниками и проститутками, но о таком количестве они и фантазировать не смели. Равно как о том, что столько среди нас окажется дураков. Какая-то здесь кроется загадка: всегда ведь и везде евреев не любили именно за то, что они шибко умные – и вот те на. Так не за то ли все сейчас так любят евреев Израиля, что отпал хотя бы этот пункт обвинений?

Мне лично вообще кажется загадочным еврейский ум. С его извивами, зигзагами и выкрутасами. Так, самые чувствительные и глубокие слова о еврействе я читал у еврея, уехавшего жить в Германию. Самых больших патриотов Израиля я встретил в Америке. Одна старушка там сочувственно мне как-то сказала, как они безумно волновались за нас, когда на нас валились ракеты. Я ответил сдержанно и благодарно, что мы тоже в это время волновались, живя под небом, с коего они валились. Старушка, с легкой надменностью поджав губы, возразила:

– Ну, разве вы можете так волноваться, как мы! Один мой уважаемый знакомый, добиваясь разрешения на выезд, обожал мне воспаленно проповедовать, что умный и нормальный человек ради души своей, не только тела, должен жить в тепле, поскольку такова наша биология, недаром человек первоначальный образовался именно в тепле. Сейчас этот знакомый где-то в очень-очень Северной Канаде и, похоже, счастлив и гармоничен. Дочери моей один мудрец недавно доверительно сказал:

– Послушай, но твои родители, они ведь идиоты: в год, когда вы приехали, еще к себе впускала Америка!

Я наблюдаю за своими земляками в Израиле, и они меня восхищают и умиляют. В особенности те из них, что раздражали всех в той прошлой жизни мудростью своей, то есть умением преуспевать. Там они прятали головы в песок, чтобы не видеть, как их употребляют, а награду за душевные мучения тех лет – требуют здесь, шелестя похвальными грамотами оттуда.

Очень быстро смекнули умники, что здесь придуриваться – нету смысла, и сразу вознеслись до неба стоны, что никто не ценит их ум и образованность, включая общую незаурядную культуру. И такие потекли истории о светлом прошлом, что понятно стало, как оскудела земля российская от такой утечки выдающихся мозгов. Из таких вечерних и скамеечных бесед о былом я вынес новое для себя знание: в той рухнувшей и канувшей империи, похоже, вовсе не было евреев-инженеров, поскольку все приехавшие были главными инженерами. Остальные были директора, заведующие, управляющие и просто начальники. Заместителей я встретил очень мало. И никто, оказывается, не ютился в коммунальных квартирах, и всё-всё было у них, а чего не было – умели достать. Не говоря уже о культуре, в которой просто купались, в силу чего чувствуют себя сейчас, как рыбы на суше – в духовном смысле. Увлекшись разговором этим, мне один старик мечтательно сказал:

– А какие одеколоны я пил!

До истоков и начал мироздания стала простираться наша мудрость. И аж ахнул я от восхищения, когда только приехал и учился (на занятиях сидел, как мышка, чтобы не заметили и урок не спросили), а сосед мой, раньше где-то идеологический начальник, поднял руку и сказал:

– Я удивляюсь! Почему Бог дал евреям Тору на горе Синай бесплатно, а с нас за учебник и словарь – деньги берут?

Еще он удивительно чуток, наш бывалый разум, стрелка компаса ему могла бы позавидовать. Нашего стреляного воробья провести на мякине очень трудно, он давно осведомлен, откуда ноги растут, и знает безупречно и заранее, что кому и как говорить. И вот в Нью-Йорке (переводчик мне рассказывал) спрашивает чиновница свежего российского эмигранта, чего хотел бы он достичь в своей новой американской жизни. Даже глазом не моргнув, бойко и бодро отвечает наш советский стреляный воробей, что заветная отныне у него мечта – трудиться неустанно на благо своего нового отечества, чтобы принести Америке как можно больше пользы. А чиновница, коренная американка, чуть со стула не упав и побледнев, жалобно в ответ на эту демагогию (ей невдомек, глупышке, как умеем мы придуриваться и ханжить) сказала:
[1] [2] [3] [4]