Книга странствий (9)

Одну великолепную историю про гнев праведный и утолённый я приберёг к концу. Её мне как-то изложил приятель, это всё случилось в сорок девятом году прошлого уже века. Тогда по всей империи отмечалось сто пятьдесят лет со дня рождения Пушкина, и все мероприятия носили обязательный характер. В частности, большая делегация различных деятелей культуры ездила по Грузии. И разработанный для них маршрут проходил через некое село, находившееся возле шоссе. Деятелей сельсовета строго настрого предупредили, чтоб они придумали какую-нибудь приятную неожиданность, поскольку шашлыки, рога с вином и танцы были всюду. А в селе том жил немолодой и тихий человек, настолько внешностью напоминавший Пушкина, что дети, видевшие портрет поэта в учебниках, частенько бегали за этим человеком и кричали: "Пушкин! Пушкин!", отчего он жутко злился, принимая это за дразнилку. Для бедняги соорудили трёхметровый постамент из кирпича (повыше, чем у памятника Пушкину в Москве - знай наших!) и, на этом постаменте стоя, должен был он прочитать для делегации высокий стих поэта "Кавказ подо мною". Для этой цели выделено было коричневое пальто председателя и его же зелёная фетровая шляпа - чтоб её держать на отлёте, словно бронзовый Пушкин в Москве. Небольшая трудность состояла в том, что этот средних лет грузин почти не знал русского языка, а те слова и фразы, которые он знал откуда-то, не совпадали напрочь с пушкинским словарным запасом. Но к нему приставили учительницу, и за месяц (всё готовилось заранее) он выучил первые несколько строк. В назначенный день он по лестнице взобрался на постамент, а всё село толпилось около. Но делегация задерживалась, по телефону сообщили, что в каком-то городке по соседству никак не могут остановить народные танцы. Пушкин попросился по малой нужде (поскольку прыгать было слишком высоко), ему снова при-несли лестницу, он слез, сходил за угол, но неразумно ополоснул лицо в бочке с водой, отчего потекли сделанные жжённой пробкой бакенбарды. Губы у него шевелились - он усердно повторял осточертевшие ему слова. Вдали на шоссе показались чёрные начальственные машины. Тут и обнаружилась трагедия: они не собирались останавливаться, а лишь чуть сбавили скорость, чтоб не раздавить толпившихся на шоссе сельчан. У всех на лицах выразилась жгучая обида. И в это время с высоченного постамента, словно горный орёл, легко слетел Пушкин, чуть оскользнулся, не упав, и, не выпуская из руки зелёную фетровую шляпу, побежал за набирающими ход машинами.

- Кавказ подо мною, суки позорные! - кричал он. - Один в вышине, козлы вонючие! - кричал он, путая свой и пушкинский словарь. - Стою одиноко у края стремнины, я вашу маму ебал! И рухнул на шоссе, безнадёжно пачкая праздничное пальто председателя. Однако, я уверен, что на его запачканном жжённой пробкой лице блуждала улыбка сладостно утолённого гнева. О каком же смертном грехе может идти речь в таком кристально чистом случае?

О лени, матери пороков

С душой, заранее стеснённой от неправедности всех моих суждений, всё-таки хочу я сразу заявить, что написать собрался похвалу и панегирик лени. Сам я - очень крупный специалист по этой части, я магистр и гроссмейстер лени, эксперт и мастак, сачок и лодырь высшей пробы (а точнее - уже пробу ставить некуда). Если бы за лень давали премии или призы, я жил бы среди грамот, кубков и медалей.

В этой книге я пишу о себе всё, что сам о себе думаю и знаю, и поэтому все те, кто думает обо мне хорошо, - ужасно огорчатся. Но и те, кто думает обо мне плохо, - огорчатся тоже, потому что плох я - вовсе не по ихней мерке.

Будучи бездельником обдуманно и с малолетства, я баклуши бью сознательно и с удовольствием. Я - праздный человек, но если вы услышали созвучие со словом праздник, то тем легче мне напомнить, насколько коротка наша жизнь, и как душевно важно это время праздновать, а не скорбеть или усердствовать и надрываться. С холодным и спокойным уважением я отношусь к тем людям, что спешат и напрягаются, хотят успеть, достичь, взойти, заполучить, досрочно сделать и в большом количестве. Они того хотят, и дай им Господи. А мне это и даром ни к чему.

И все российские пословицы меня как - будто лично осуждают, хотя многие вполне легко оспорить. Например, однажды и навеки сказано народом: "Не сиди сложа руки, не будет и скуки". Но у меня и так её нет. Или ещё: "Скучен день до вечера, коли делать нечего". Да ничего подобного, ничуть не скучен день, который отдан праздности и лени. Кому скучен - занимайтесь на здоровье чем угодно. Я, будучи отпетой стрекозой, ничуть не осуждаю муравья, даже совсем наоборот: я восхищён им, я его благословляю (лучше, кстати, я замёрзну и помру, чем обращусь к нему за помощью), но и себя совсем не склонен осуждать. Из глубины веков донёсся до меня сочувственный привет великого Монтеня. Мыслитель этот, врач и мэр города Бордо - он написал: "До крайности ленивый, до крайности любящий свободу, я лучше по капле отдам свою кровь, чем лишний раз ударю пальцем о палец".

Спасибо, мэтр, в Вашей фразе есть одно слово, ключевое и краеугольное для всех моих душевных устремлений, и к понятию свободы я ещё не раз вернусь. Но защитительную речь построю лучше по порядку.

Посмотрите: всё, что делал человек в процессе своего развития, он делал для того, чтобы трудиться меньше и легче. Изобретая рычаг и колесо, паровую машину и двигатель внутреннего сгорания, конвейер и хитроумную автоматику всех мастей и видов, человек активно и целеустремлённо увиливал от физического труда. И ясно всем, что изобрёл стиральную машину тот мужик, которому пришлось по случаю стирать бельё вручную. Но забавны и пути такого творческого озарения. Вот, например.
[1] [2] [3] [4]