Книга странствий (20)
[1] [2] [3] [4]Избыть обиду и тоску Ильин отправился в Европу. И судьба, следившая за ним пристально и пристрастно, позаботилась о новой случайности. В небольшой журнальной статье Эфраим прочитал, как несколько состоятельных людей в самом начале двадцатого века скинулись по небольшой сумме и закупили множество полотен у молодых и неизвестных художников. Они договорились десять лет беречь эти полотна, а потом только пустить в продажу. И называлось это предприятие отменно: "Шкура неубитого медведя". А когда минул договорный срок, то оказалось, что стоимость хранимой живописи повысилась в пятьдесят раз.
Спустя несколько дней Ильин разговаривал с директором одного из крупнейших банков Женевы. Для такого рода авантюры нужны были не только деньги, но и понимание живописи, вкус к ней и незаурядное художественное чутьё. Такого эксперта искать было не надо, ибо именно таким был сам Ильин.
Это давно уже случилось с ним - я имею в виду высокую манию коллекционерства. Он даже помнит самое начало: он тогда учился в Бельгии, но часто приезжал в Париж. Они обедали с приятелем в дешёвом ресторане (за пять франков - борщ мясной и хлеб в неограниченном количестве), когда пришли мальчишки с кипой рисунков. Это была давняя в Париже технология: молодые художники выбрасывали свои наброски, хозяйки и хозяева их студий подбирали всё подряд и отдавали уличным ребятам. Доход был мелочен, но был: в тот день, к примеру, некий юный и безденежный студент купил за тридцать франков (пять, как минимум, обедов) маленький рисунок, где значилась даже подпись художника, ещё явно не приобретшего известности (судя по цене рисунка) - Модильяни.
Знаете, Эфраим, почему-то я всё время вам стесняюсь рассказать, что и у меня пожизненная любовь к живописи началась с Модильяни. В пятьдесят седьмом году - я помню это, как сейчас - я впервые увидел репродукцию Модильяни в магазине "Книги стран народной демократии", в нём единственном, по-моему, такое было в те удивительные времена, и испытал потрясение. Я эту репродукцию прикнопил в доме на стене, и жизнь моя переменилась.
За много лет Ильин собрал изумительную коллекцию живописи. Имя его как эксперта значится во множестве мировых каталогов. Но пока вернёмся к тем дням, когда Эфраим Ильин, уповая на своё художественное чутьё, собирал деньги для художественной авантюры. Я даже если бы решился, то наверняка не смог бы написать что-нибудь внятное о его обаянии, поскольку это качество некий талант, а описать талант словами - просто невозможно. А к этому ещё и ум надо прибавить, и иронию, и полную осведомлённость о предмете разговора, если он затеян - словом, я просто напомню, что его бесчисленные по жизни собеседники его напору неизменно уступали. А тот дух готовности к авантюре, та душевная лёгкость, что и поныне от него исходит - несомненно подкупали и склоняли самых недоверчивых и прожжённых.
В собирании пяти миллионов на приобретение живописи участвовал даже Ватикан. О результате убедительней всего свидетельствует благодарственное письмо папы римского (кажется - Павла Пятого, лень перезванивать Эфраиму по пустякам). Кстати, Эфраим Ильин в течение нескольких лет был советником Ватикана по искусству. Папа римский неоднократно сокрушался, что художники оставили чисто религиозную тему и увлеклись другими сюжетами. Не знаю, что Эфраим говорил в защиту и хвалу художников текущего времени, но если вам, читатель, доведётся, будучи в Ватикане, походить по великолепному музею современной живописи - вспомните, пожалуйста, что основал его тот немолодой израильский еврей, о котором вы сейчас читаете.
Затея удалась блестяще, но гораздо интересней чисто денежного в ней успеха - нечто важное для разговора об Ильине: по ходу этой авантюры он отыскал, помог стать на ноги и обрести весомое имя - нескольким художникам, которые до появления его в их мастерских жили непризнанно и зябко. Достаточно назвать известнейшее ныне имя художника де Кунинга. На розыски художников, на выставки, шедшие по всему миру, на аукционы и каталоги - без сожаления потратил Эфраим Ильин много лет.
Ещё года три-четыре тому назад Эфраим накрывал стол для гостей сам, несуетливо, но быстро двигаясь по своей квартире. Сейчас это уже трудно для него, и стол обслуживает нанятый помощник. Ужинать или обедать у Эфраима невероятно вкусно, ибо одна из ярких граней его житейского таланта страсть к кулинарии. Думаю, что привела его к кулинарии та же самая острая любовь к жизни, что руководила им во всех поступках и делах. Когда он разговаривает с Сашей Окунем (а художник этот ушиблен на всю голову своими кулинарными идеями), то я, хотя и понимаю все отдельные слова, но чувствую себя то варваром, то дикарём, то просто инвалидом вкусовых сосочков. Чтоб это скрыть, я смотрю на них снисходительно и молча прихлёбываю крепкие напитки. В меню многих ресторанов мира (тех, куда приходят озарённые гурманы) есть блюда с пометкой "а ля мод Ильин" - Эфраим либо автор, либо усовершенствователь их. А если вас, читатель, спросит кто-нибудь при случае, кто именно ввёл в Израиле майонез - отвечайте смело, я ручаюсь.
Эфраим кутил всю жизнь - со вкусом и размахом. На его шумных пированиях и дружеских застольях побывали тысячи людей. А сколько женщин помнили Эфраима до смерти или помнят посейчас - писать я не берусь. Ведь обаяние - на то оно и обаяние. А сам Эфраим полон благодарной памяти к тем женщинам, которых он не называет никогда, да и не помнит, вероятно, все их имена.
Лично для меня любое посещение его дома - радость по ещё одной причине: я бесцеремонно трогаю руками прикладные вещи, сделанные великими мастерами. Эфраим утверждает, что все стулья, на которых мы сидим, столы, на которые мы проливаем за обедом соус, ложки, вилки и ножи, тарелки и светильники - должны изготовлять художники, и наша жизнь тогда освещена будет иначе, и мы сами будем лучше, интереснее и содержательней. Я впервые в жизни трогал в этом доме торшер, изготовленный любимым мною Джакометти, и его же работы женский торс. Нет, я и в музеях часто нагло трогаю украдкой экспонаты, только в частном доме это совершенно иное ощущение. А как фамилия художника, изготовлявшего столовую посуду, я забыл, поскольку, сев за стол, я занимаюсь лучшим в нашей жизни делом - наливаю.
Я осмотрительно и быстро миновал кулинарную область, в которой я полный профан, и с лёгким страхом приступаю к теме, где темнота моя ещё гуще и беспросветней. Ибо моя мама некогда закончила консерваторию, однако же Создатель по неведомым причинам поступил с моими музыкальными генами, как Ван-Гог однажды - с собственным ухом. А Ильин - заядлый меломан, он слышит, понимает, чувствует и знает музыку. Он и дома у себя уже многие годы устраивает музыкальные вечера, а на концерты, где играют талантливые исполнители, ходит непрерывно и подряд. Не зная ничего об этой великой, для меня закрытой начисто области человеческого духа, я никогда и не расспрашивал его о дружбе с музыкантами, хотя однажды краем уха слышал его усмешливый рассказ о некоем великом артисте, дома у которого на скрипке Страдивари спала кошка. Только тема музыки меня вплотную подвела к одной из самых поразительных сторон его сегодняшнего существования.
Я убеждён, что Эфраим всю свою жизнь делал подарки. Очень разные и очень разным людям. Но сейчас он дарит так активно, что невольно вспоминается имя Гая Мецената - того римлянина, имя которого стало нарицательным. Только Гай Меценат (насколько я осведомлён) помогал жить кружку поэтов (между прочих завывали там свои стишки Вергилий и Гораций), а Эфраим - давний и отъявленный меломан. Поэтому, когда возник полюбившийся ему камерный оркестр "Камерата" (в основном, евреи из России), то Эфраим Ильин запросто смотался на аукцион и купил двум музыкантам отменные старинные скрипки.
- Это я из чисто шкурных интересов, - пояснил Эфраим, - очень уж мучительное дело - слушать, как талантливый артист играет на плохом инструменте.
Я уже страницы две назад легонько спохватился, что употребляю для сегодняшнего Ильина очень уж елейные и сусальные краски, хотя помню, что пишу о человеке с очень непростым характером. Так вот, поссорившись однажды с кем-то из начальства этого оркестра, Эфраим осерчал и эти скрипки отобрал. Мне этот поступок почему-то очень симпатичен.
А в эти дни как раз, когда сижу я и пишу об Ильине свои посильные слова, в Беэр-Шеве при университете состоялось только что открытие удивительного музея. Не зря и не для красного словца Эфраим часто повторял, что человек должен с юности видеть красоту - он вырастет тогда совсем иным. Так вот Эфраим Ильин подарил университету огромную коллекцию живописи и прикладного искусства. Чуточку мне жаль, что я уже не поглажу при случае работы Джакометти - разве только будучи в Беэр-Шеве. Выставлена была при открытии только малая часть экспонатов - для музея строится специальное помещение. Стоимость подарка по оценкам экспертов - несколько миллионов долларов. А уточнять мне эту сумму ни к чему, такие числа для меня величественная и голая абстракция.
Я убеждён, что четверо правнуков Эфраима, когда они подрастут одобрят щедрость прадеда, такая в них хорошая заложена генетика, что они и без наследства сами встанут на ноги.
Наслаждайтесь этой жизнью ещё много лет, Эфраим, и спасибо за страну, в которой я сейчас живу.