Натанович. Дневники 1941-1946 годов (28)
[1] [2] [3] [4]Попали под бомбежку. Немецкие коршуны ненасытно грызут колонну. Бойцов рассредоточили по сторонам, а на дороге остался только обоз с конюхами. Колонна стала. Вот уже полчаса стоит.
03.02.1945
Лес у реки Одер. Свой дневник оставил.
Движемся по направлению к реке, где сейчас идут очень жестокие бои. Над головами у нас кружатся вражеские стервятники, хлещут длинными, а чаще короткими очередями разрывных пуль из крупнокалиберных пулеметов.
Отдохнуть не пришлось. Занимался ночью очищением сумок от излишнего трофейного барахла - носиться ведь невозможно.
Получил письма от мамы, Оли, Зои, Саши, но ответить им буквально не в состоянии - время. Сейчас оно, как воздух на учебе - по миллиграммам.
Немцы боятся, трусятся. Они почему-то все глупые, недалекие, как истуканы, чего я при всем моем о них мнении, никак не мог ожидать раньше.
04.02.1945
Вечер. Противник измучил нас своим упорством. В стрелковых ротах выведена из строя половина личного состава.
Здесь в подвале жарко и потно - верх горит, подожженный неприятелем. Крыша почти сгорела, хотя потолок крепок - он каменный. Враг неистовствует. Неустанно гудят бронетранспортеры и танки неприятеля. Танки близко. По ним стреляют наши "сорокапятки".
05.02.1945
Маршал Жуков, за период нашего наступления, вторично объявил нам благодарность. Вчерашняя ночь была очень важной для нас и для всего фронта. Мы удержали плацдарм, на котором накануне полегла, не удержав его, почти вся 248. И опять нас выделили и отметили в среде высшего командования.
Сегодня отправился в домик, что на нейтральной полосе, и тут-то случилось новое, выдающееся для меня событие, где судьба как никогда отчетливо показала свою мне благосклонность.
6 или 07.02.1945
До Берлина 70 километров, а до дня окончания войны ... далеко еще, видимо. Немцы не только сопротивляются, но и способны задержать нас (несколько дней мы топчемся на месте), и наносить нам невосполнимые потери. По меньшей мере половина людского состава оказалась за эти дни в лапах смерти, получила ранения, контузии.
Кошмар непередаваемый, да и только. Вчера в этом полуразрушенном подвале, где я сижу, ранило трех человек (одной миной). Сегодня убито два зенитчика, один тяжело ранен, ранен также военфельдшер и боец минометной роты. Это только на стопятидесятиметровом по фронту участке нашей обороны. А что у стрелков творится! Вчера я с вечера и до рассвета просидел у них на передке и десять тысяч раз проклял свою жизнь за это время. Намок и продрог.
Землянка, которую я подрывал тоннелем в насыпи железнодорожного полотна, обвалилась от ударов снарядов, и счастье мое, что я высунул голову и туловище в то мгновение, иначе меня б задушило землей и льдом, и вычеркнут был бы из списка живых. Ноги насилу откопал и теперь мне очень больно передвигать ими. Добро еще фриц не торопится отходить, иначе не знаю, чем бы я его преследовал.
Горит сарай большого немецкого хозяйства во дворе, где я только что перенес все ужасы артнападения. Сюда упал неподалеку немецкий самолет и грохнулся с такой силой и ожесточением, что одним дымом и пылью заволокло все вокруг и стало темно, как ночью. Шитиков забежал, схватил, что можно было успеть взять, и, говорят, что он сейчас под двухэтажным домом в подвале, и принес туда слух, что мина упала сюда, в подвал. Он трус ужасный, а наградили его орденом Отечественной войны. Вот так оно и ведется. А правда где? Справедливость? Ведь все одинаково головы кладем, рискуем, вместе находимся, воюем. Но один, как Каноненко, глоткой берет, другой, типа Шитикова, подлой хитростью и лицемерием. Таковы факты и таковы люди.
Майора Лаптева вчера ранило. Конца тоже. Наган мой пропал. Майор отобрал его у меня накануне нашего сюда прихода, полагая, что я пьян, и Конец, которому он его вручил, отдал кому-то вместе с поясом, когда его перевязывали.
Командиру 3 сб 1052 сп
Майору Бойцову
От командира минометного взвода
3 минометной роты
Лейтенанта Гельфанда
РАПОРТ
Ходатайствую перед командованием батальона о направлении сержанта Березнева Ивана Петровича в штрафную роту, как неподдающегося исправлению и разлагающего дисциплину в РККА.
Еще в период обучения, находясь во втором взводе, сержант Березнев докатился до того, что из командира расчета стал третьим номером в расчете, а комсомольским собранием был снят с комсоргов рот и исключен из рядов ВЛКСМ за самовольное оставление поста в ночное время.
Когда Березнева перевели ко мне во взвод, он заявил мне, что в 1 и 2 взводах к нему придирались и были с ним несправедливы, а на самом же деле он исполнительный и дисциплинированный боец. Пусть так, решил я. "Прошлого вашего я не знаю, у меня вы новый боец и каким вы себя покажете, таким я вас и буду считать отныне".
Однако, сразу же на другой день после нашей беседы, Березнев уснул на посту, отказался выполнять приказание командира расчета и допустил еще целый ряд нарушений дисциплины. В дальнейшем поведение красноармейца Березнева не только не улучшилось, но, в силу ряда обстоятельств, стало просто таки нетерпимым. В особенности на марше, после прорыва немецкой обороны в районе Варка: командира 2 взвода лейтенанта Шитикова Березнев умудрялся называть просто по фамилии, а распоряжение лейтенанта Каноненко осмеять и не выполнить.
В период нахождения здесь, на левом берегу реки Одер, не было дня, чтобы Березнев не уснул на посту, или же не ушел во время ведения огня с ОП. Командира своего расчета он совсем не признает, а ко мне относится издевательски и своим отношением разлагает бойцов взвода.
Единственной и первостепенной заботой Березнева являются сон и пища. Чувствуя известное попустительство со стороны некоторых офицеров роты, сержант Березнев разложился как боец и красноармеец до такой степени, что совершенно потерял человеческий облик: ходит грязный, расхлябанный и ни один боец не считает его младшим командиром, в силу его недисциплинированности и разгильдяйства.
Ни беседы, ни взыскания не влияют на этого человека, и поведение его остается по-прежнему возмутительным.
09.02.1945
Рысев - мальчишка. Опять отстранил меня от взвода, и даже замахивался на меня в присутствии бойцов, лаялся матерно. Я не ругался, а только сказал, что ничего культурного и вообще, ничего лучшего от него и не ожидал. Впечатление о нем с первого раза складывается как о сопливом драчуне, мальчишке, которого побили, но который не унимается, и еще, и еще лезет драться. Такое у него и лицо, и поведение, и образ мыслей.