ВЕЧЕРНИЕ ПРОГУЛКИ
[1] [2]ВЕЧЕРНИЕ ПРОГУЛКИ
маленькая поэма
Владимиру Максимову
1
Бывали ль вы у Спаса-на-крови?
Там рядом сад с дорожками. И кущи.
Не прогуляться ль нам, на сон грядущий,
И поболтать о странностях любви?
Смеркается. Раздолье для котов.
Плывут косые тени по гардине,
И я вам каюсь, шепотом, в гордыне,
Я черт-те в чем покаяться готов!
Пора сменить – уставших – на кресте,
Пора одеть на свитер эполеты,
И хоть под старость выбиться в поэты,
Чтоб ни словечка больше в простоте!
Допустим этак: – Медленней, чем снег,
Плывет усталость – каменная птица.
Как сладко всем в такую полночь спится,
Не спит – в часах – песочный человек.
О, этот вечно-тающий песок,
Немолчный шелест времени и страха.
О, Парка, Парка, сумрачная пряха,
Повремени, помедли хоть часок!..
А ловко получается, шарман!
О, как же эти «О!» подобны эху…
Но, черт возьми, еще открыт шалман!
Вы видите еще открыт шалман!
Давайте, милый друг, Зайдем в шалман!
Бессмертье подождет, ему не к спеху!..
2
Ах, шалман, гуляй, душа,
Прочь, унынье черное!
Два ученых алкаша
Спорят про ученое: –
Взять, к примеру, мю-мезон,
Вычисляй и радуйся!
Но велик ли в нем резон
В рассужденьи градуса?!..
Ух, шалман! Пари, душа!
Лопайтесь, подтяжки!
Работяга, не спеша,
Пьет портвейн из чашки, –
Все грешны на свой фасон,
Душу всем изранили!
Но уж если ты мезон,
То живи в Израиле!..
Ну, шалман! Ликуй душа!
Света, Света, Светочка!
До чего же хороша,
Как в бутылке веточка!
Света пиво подает
И смеется тоненько.
Три – пустые – достает
Света из под столика.
– Это, Света, на расчет,
И вперед – в начало!..
Работяга, старый черт,
Машет ручкой: – Чао!..
Вот он встал, кудлатый черт,
Пальцами шаманя.
Уваженье и почет
Здесь ему, в шалмане!
3
Он, подлец, мудрец и стоик,
Он прекрасен во хмелю!
Вот он сел за крайний столик
К одинокому хмырю. –
Вы, прошу простить, партейный?
Подтвердите головой!..
Хмырь кивает.
Работяга улыбается.
– Так и знал, что вы партейный.
Но заходите в питейный
И по линии идейной
Получаетесь, как свой!
Эй, начальство!
Света брызни!
Дай поярче колорит!..
Наблюдение из жизни! –
Работяга говорит.
И окинув взглядом – тесный
Зал на сто семнадцать душ.
Он, уже почти что трезвый,
Вдруг понес такую чушь!.
4
На троллейбусной остановке
Все толпятся у самой бровки.
И невесело, как в столовке,
На троллейбусной остановке.
Хоть и улица – а накурено
И похожи все на Никулина…
Ну, того, что из цирка – клоуна…
Ну, попробуй, у них спроси:
– Где тут очередь на такси?!
А где очередь на такси, Там одни:
«Пардон» и «мерси».
Там грузины стоят с корзинками
И евреи стоят с грузинками.
И глядят они вслед хитро
Тем, кто ехать решил в метро.
И вдогонку шипят:
– Ай-вай!.. – Тем, кто топает на трамвай.
А трамвайная остановка –
Там особая обстановка.
Эй, ты – в брючках, пшено, дешевка,
Ты отчаливай, не форси.
Тут трамвайная остановка,
А не очередь на такси!..
И платком, заместо флага,
Сложный выразив сюжет,
Наш прелестный работяга
Вдруг такой пропел куплет:
– А по шоссе, на Калуги и Луги,
В дачные царства, в казенный уют,
Мчатся в машинах народные слуги,
Мчатся – и грязью народ обдают!..
5
У хмыря – лицо, как тесто,
И трясется голова.
Но приятный гром оркестра
Заглушил его слова.
Был оркестр из настоящих
Трех евреев, первый сорт!
А теперь упрятан в ящик
Под названием «Аккорд».
И ведет хозяйство это
Ослепительная Света.
И пускает, в цвет моменту,
Отобрав из сотни лент,
Соответственную ленту
В соответственный момент.
Вот сперва завыли трубы:
Все, мол, в жизни трын-трава!..
У хмыря трясутся губы
И трясется голова.
Вот – поддал ударник жару,
Показал, бродяга, класс!
А уж после, под гитару
Произнес нахальный бас:
– Доля, доля, злая доля,
Протрубила б ты отбой!
Сверху небо, снизу поле,
Посередке – мы с тобой.
Мы с тобою посередке,
Ты – невеста, Я – жених.
Нам на личность по селедке
И пол-литра на двоих.
Мы культурно свет не застим,
Взять судьбу не можем в толк.
И поет нам: – С новым счастьем! –
Наш парторг – тамбовский волк.
Он поет – один в гордыне,
Как свидетель на суде:
С новым счастьем, молодые,
И с успехами в труде!..
И чтоб первенец загукал,
Как положено в семье,
Вам партком отводит угол
В обще…
…Тут, увы, заело ленту –
Отслужила, видно, срок.
Но опять же, в цвет моменту,
Грянул бойкий тенорок:
– Чтобы очи мои повылазили,
Чтоб не видеть мне белого дня,
Напридумали Лазари лазеры
И стараются кончить меня!..
И шалман зашелся смехом,
Загудел, завыл шалман.
И частушке вторя, эхом,
Об стакан гремит стакан.
6
Света, Света, добрый друг,
Что же ты примолкла вдруг?
Где твой Лазарь, где твой милый,
Завбуфетом в цвете лет?!
Он убит – и взят могилой,
Как сказал один поэт.
Брал он скромно, брал по праву,
Брал не с верхом, а в очко.
Было – заму, Было – заву,
Было всем на молочко!
Уносите, дети, ноги,
Не ходите, дети, в лес!
В том лесу живет в берлоге
Лютый зверь – Обехаэс!..
Всем влепили мелочишку,
Все равно, как за прогул.
Только Лазарь принял «вышку»,
Даже глазом не моргнул…
Точно так же, как когда-то,
Не моргнул и глазом он,
Когда гнал его, солдата,
Дезертир из школы вон!
Мол, не так он учит деток,
Подозрительный еврей,
Мол, не славит пятилеток,
А долдонит про царей.
Заседанье педсовета
Подвело всему итог…
С ним ушла тогда и Света –
Физкультурный педагог.
Что ты, что ты, что ты, что ты,
Что ты видишь сквозь туман?
Как мотались без работы?
Как устроились в шалман?