Г. Коммунистическая оппозиция в СССР (1923-1927) (Том 1) (9)

Без большевистской партии Октябрьская революция не могла бы ни совершиться, ни закрепиться. Стало быть, подлинным революционным делом было лишь то дело, которое помогало этой партии складываться и крепнуть. Всякая иная революционная работа находилась в стороне от этой столбовой дороги, не заключала в себе внутренних гарантий своей надежности и успешности, а во многих случаях приносила прямой вред главной революционной работе того времени. В этом смысле Ленин был прав, когда говорил, что примиренческая позиция, прикрывающая меньшевизм, превращает тем самым зачастую в фразу революционные лозунги, перспективы и прочее. Эта основная ленинская оценка центризма совершенно бесспорна. Было бы чудовищным поднимать по поводу нее дискуссию в большевистской партии. Во всяком случае, я, со своей стороны, для такой дискуссии не вижу никакого основания.

Перелом начался для меня в этом вопросе с началом империалистской войны. По всей той оценке, которую я неоднократно развивал с 1907 года, европейская война должна была создать революционную ситуацию. Но, вопреки ожиданиям, эта революционная ситуация привела к полному предательству социал-демократии. Я шаг за шагом пересматривал свою

оценку взаимоотношений между партией и классом, между революционным действием и пролетарской организацией. Под влиянием социал-патриотической измены международного меньшевизма я, шаг за шагом, приходил к выводу о необходимости не только идейной борьбы с меньшевизмом, что я, -- правда, недостаточно последовательно, - признавал и ранее, но и Непримиримого организационного раскола с ним. Этот пересмотр совершился не в один присест. В статьях и выступлениях моих за время войны можно встретить и непоследовательность и возвращение вспять. Ленин был совершенно прав, когда выступал против всех и всяких проявлений мною центризма, подчеркивая и даже преднамеренно преувеличивая. Но если взять весь период войны, как целое, то станет совершенно ясно, что ужасающее унижение социализма с началом войны стало для меня поворотным моментом от центризма к большевизму - во всех без исключения вопросах. И по мере того, как я вырабатывал себе более правильное, то есть большевистское представление о взаимоотношении между классом и партией, теорией и политикой, политикой и организацией, общий революционный подход к буржуазному обществу естественно наполнялся более жизненным, более реалистическим содержанием. С того момента, как для меня стала ясна безусловная необходимость смертельной борьбы с оборончеством, позиция Ленина повернулась ко мне своим лицом. То, что мне казалось "раскольничеством", "дезорганизацией" и прочее и прочее, предстало как спасительная и беспримерно дальновидная борьба за революционную самостоятельность пролетарской партии. Не только политические методы и организационные приемы Ленина, но и вся его политическая и человеческая личность предстали предо мною в новом свете - в свете большевизма, то есть в подлинном ленинском свете. Понять и принять Ленина можно, только став большевиком. Никогда после того вопрос о "троцкизме", как особом течении, не вставал предо мною. Никогда мне не приходило в голову ставить тот или другой вопрос под особым углом зрения "троцкизма". Неправдой, и при том чудовищной, является утверждение, будто я вступил в партию с мыслью заменять или подменять ленинизм троцкизмом. Я вошел в партию большевиков, как большевик. Когда Ленин, в беседе по поводу объединения межрайонцев с большевиками, ставил вопрос о том, кто еще из моих единомышленников должен, по моему мнению, войти в Центральный Комитет, я отвечал, что для меня этот вопрос политически не существует, так как я не вижу никаких разногласий, которые отделяли бы меня от большевизма.

Конечно, можно упрекать меня в том, что я ранее не подошел правильно к оценке меньшевизма. Это значит упрекать меня в том, что я не стал большевиком с 1903 года. Однако, никто по произволу не выбирает путей своего развития. Я шел к большевизму долгими и сложными путями. На этих путях у меня не было других интересов, кроме интересов революции и пролетариата. Я боролся с ленинизмом, когда был убежден, что ленинизм неправильно раскалывает рабочий класс. Когда я на опыте годов понял свою ошибку, я пришел к ленинизму. За этот сложный путь своего развития я несу, разумеется, политическую ответственность.

(

Все мое прошлое было, однако, полностью и целиком известно Центральному Комитету нашей партии и всем старым ее членам, когда я в мае 1917 года вернулся из Америки и предоставил себя в распоряжение большевистской партии. В этом прошлом были политические ошибки, но не было ничего, что налагало бы хоть малейшее пятно на мою революционную честь. Если я позже многих других товарищей пришел к ленинизму, то я пришел все же достаточно рано, чтобы в числе ближайших соратников Ленина принять участие в июльских днях, в октябрьской революции, в гражданской войне и в другой работе советских годов. Когда я однажды выразился (это вменяется мне в особую вину), что считаю свой путь прихода к большевизму не менее надежным, чем другие пути, то, я, разумеется, имел в виду индивидуальные интеллигентские пути, а не коллективный путь пролетарской партии. Я хотел этим сказать лишь то, что, наскольку человеку дано судить о себе, мой путь привел меня к большевизму прочно и навсегда. Единственно для пояснения своей мысли я позволю себе привести исторический пример. Франц Меринг, известный немецкий марксист, пришел к Марксу и Энгельсу поздно и после большой борьбы. Более того, Меринг сперва подошел к социал-демократии, затем отошел от нее и лишь впоследствии примкнул к ней окончательно. Можно найти в старых архивах жестокие выступления Меринга против Маркса и Энгельса и уничтожающие отзывы Энгельса о Меринге. Во внутрипартийной борьбе Мерингу не раз впоследствии напоминали о его прошлом. Тем не менее Меринг пришел к марксизму прочно и до конца и умер, как основатель германской коммунистической партии.

Тов. Каменев с большой тщательностью подобрал все те ленинские цитаты, где вскрывалась ошибочность моей позиции. Полемические удары Ленина в течение ряда лет тов. Каменев превращает в мою законченную характеристику. У читателя должно, однако, возникнуть впечатление, что эта характеристика неполна. Так, читатель совершенно не найдет при этом ответа на вопрос о том, были ли в моей предшествующей (до 1914 и до 1917 годов) революционной деятельности только ошибки, или были в ней и такие стороны, которые сближали меня с большевизмом, вели к нему и привели к нему. Без ответа на этот вопрос характер дальнейшего моего участия в работе партии оставался бы совершенно необъяснимым. Наряду с этим, каменевская характеристика порождает неминуемо и вопросы другого, уже чисто фактического порядка. Неужели Ленин говорил и писал только то, что собрано у тов. Каменева? Неужели у Ленина не было других отзывов, уже на основании опыта годов революции? Неужели ныне, в конце 1924 года, правильно и добросовестно сообщать партии одни лишь отзывы дореволюционных годов, ничего не говоря об отзывах, выросших из совместной работы и борьбы? Вот вопрос, который неизбежно должен возникнуть у каждого серьезного читателя. Старые цитаты на этот вопрос не отвечают. Они порождают лишь вывод о тенденциозности и предвзятости.

Роль партии

Чтобы представить те или другие мои нынешние взгляды или статьи, как "троцкизм" и связать их для этого с прошлыми ошибками, нужно перешагнуть через многое и прежде всего через 1917 год. А для этого нужно доказать, задним числом, что я не понял событий 1917 года, что я по недоразумению примкнул без оговорок к апрельским тезисам Ленина, что я не понял роль партии в ходе переворота, что я игнорирую значение всей предшествующей истории партии и прочее и так далее. На событиях 1917 года этого никак нельзя, потому что участие мое в этих событиях никому не давало ни тогда, ни позже ни малейшего повода выдвигать против меня обвинение в проведении какой-то особой линии. Поэтому обвинение в троцкизме приурочено не к событиям и не к моему в них участию, а к моей статье, характеризующей некоторые уроки этих событий. Вот почему для всего обвинения меня в "троцкизме" приобретает огромное, можно сказать решающее значение вопрос о том, верно ли или неверно, будто я при освещении событий 1917 года искажаю ленинизм и противопоставляю ему иную, особую, непримиримую с ленинизмом тенденцию. Обвинение моих "Уроков Октября" в "троцкизме" становится, таким образом, основным узлом, который связывает воедино все построение "троцкистской" опасности в партии. Между тем, - и в этом суть дела, -- узел, которым связано воедино все это искусственное построение, есть ложный узел. Достаточно серьезно прикоснуться к нему - и он рассыпается в прах. Только чрезвычайная придирчивость в союзе с еще большей предвзятостью могут дать повод толковать мои "Уроки Октября", как уклон от ленинизма, а не как внимательное и добросовестное применение ленинизма. Вот это я и хочу сейчас показать на главных вопросах спора.
[1] [2] [3] [4]