Г. Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918) (14)

"На телеграфе стоял караул из Покровских казарм. Тов. Прошьян взял с собой около 10 человек из отряда Попова и 5 человек из Покровских казарм, чтобы эти последние объяснили караулу на телеграфе, который был из их же части, смысл происходящих событий. 10 же человек из отряда Попова были взяты для охраны по пути. [Т.е. для того, чтобы по дороге не быть арестованными большевиками -- Ю. Ф.] Как мне известно, караул на телеграфе свободно пропустил т.Прошьяна, который, отправив телеграммы [левых эсеров об убийстве Мирбаха], вернулся обратно в штаб Попова".66

Находящийся в этот момент на телеграфе нарком Подбельский тут же, прямо с телеграфа, позвонил Троцкому и сообщил о происходящем, после чего покинул здание, посчитав караул неблагонадежным. Троцкий послал к телеграфу две роты 9-го латышского полка, но стрелки были без боя разоружены и отпущены обратно в Кремль, где полк дислоцировался. Телеграф же продолжал свою нормальную работу, телеграммы Ленина и Троцкого о "мятеже левых эсеров" беспрепятственно передавались. Но происшедшее дало Троцкому повод впоследствии утверждать, что Покровские казармы "присоединились к мятежу левых эсеров". И это обвинение по сей день кочует из одной советской книжки в другую.

Не более агрессивно действовали левые эсеры и на телефонной станции. Следя за ходом событий 6--7 июля трудно не заметить, что все средства связи работали у большевиков нормально. Бесперебойно работала и телефонная сеть. Свердлова поэтому и написала в своих воспоминаниях, что "взять телефонную станцию мятежникам не удалось".67 Между тем, левым эсерам и не нужно было захватывать телефонной станции. И, как ошибочно указано в ряде других советских исследований, "восставшие" станцию не захватывали. По случайному стечению обстоятельств на станции в тот день нес охрану левоэсеровский отряд.68 Ленин с Троцким то ли не знали об этом, то ли забыли. Только после звонка Троцкому наркома Подбельского Ленин распорядился и о замене караула на телефонной станции. Подбельский отправил туда очередной отряд латышей 9-го полка и члена коллегии наркомата почт и телеграфов А. М. Николаева. Новая охрана сменила старую без каких-либо недоразумений, и, отключив все телефоны, кроме телефонов Ленина и Троцкого, Николаев затем подключил лишь телефоны выданного ему большевистского списка.69

Понятно, что если бы левые эсеры действительно подняли восстание против большевиков, отключение телефонов Кремля и большевистских наркоматов было бы первым актом "восставших". (С опытом октября 1917 года трудно было поступить иначе). Тогда, потеряв связь друг с другом и внешним миром, большевики действительно оказались бы в тяжелом положении и не смогли бы быстро мобилизовать свои силы.

Но ничего этого не произошло все по той же причине: "левоэсеровского восстания" не было. Именно поэтому "совершенно неиспользованными остались караул на телефоне, телеграфе" и в ВЧК.70 Петере пишет:

"...Весь караул, который находился в ВЧК, был из левых эсеров и финнов из отряда Попова, которые ничего не понимали по-русски и шли всецело за своими командирами -- левыми эсерами".

Без труда, казалось бы, этой силой могли, и притом успешно, воспользоваться "восставшие". Но караул так и остался на своих местах, ничего не предпринимая. Именно поэтому Лацис был арестован не левоэсеровским караулом, но специально явившимися в ВЧК для ареста Лациса членами отряда Попова.

Петере далее приводит еще один факт, подтверждающий лояльное отношение левых эсеров к большевикам. Чтобы выманить пришедший в ВЧК отряд Жарова, Петере позвонил чекисту-большевику Левитану и "предложил ему нагрузить два грузовика красноармейцами из караула Попова и отправить его в Сокольнический парк, чтобы там они искали оружие", зарытое, дескать, контрреволюционерами. "После этого... -- продолжает Петере, -- мы приступили к разоружению караула человек в 20--30, которые остались еще в ВЧК из отряда финнов".71 "Восставшие", тем временем, проискав в Сокольниках по приказанию большевика Левитана несуществующее оружие и, разумеется, ничего не найдя, вернулись ни с чем в здание ВЧК, были разоружены и взяты под арест. Говорят, эту "шутку" с Сокольниками придумал Свердлов.

Большевистские вожди лучше других сознавали, что сами левые эсеры рассматривают происходящее как очередную межпартийную склоку. И дело не ограничилось "забытой" шляпой Лациса; недоумением Закса, который, узнав, что его приказано арестовать за участие в "мятеже", не нашел ничего лучшего, как позвонить Троцкому и растерянным голосом пожаловаться на полное непонимание событий; звонком Подбельского Троцкому на глазах у "восставших" левых эсеров; визитом члена ЦК ПЛСР Магеровского к арестованным большевикам, чтоб сказать им, что все происходящее -- "недоразумение",72 или

тем, что фракция левых эсеров во главе со Спиридоновой, дореволюционные террористы и современные революционеры, в большинстве своем явившиеся на съезд вооруженными (как и большевики, разумеется), митинговали, запертые, в Большом театре и даже не пытались вырваться наружу и присоединиться к "поднятому ими же мятежу". Даже 6--7 июля у левых эсеров был лишь один главный враг: контрреволюция. Это ясно виделось хотя бы из распространяемых левыми эсерами листовок и сообщений:

"ЦК ПЛСР предупреждает население гор.Москвы, что всякие попытки темных и контрреволюционных сил, белогвардейцев, германских и союзных провокаторов и шпионов, правых эсеров и меньшевиков, направленные к низвержению советской власти, будут подавляться беспощадным образом... [ЦК ПЛСР] категорически заявляет, что ни к какому захвату власти он не стремится, а произвел убийство Мирбаха в целях прекратить в дальнейшем завоевание трудовой России германским капиталом. Партия коммунистов-большевиков будет играть на руку контрреволюции, если будет направлять против защищающих советский строй и [ЦК ПЛСР]... частей советских войск свои обманутые части, направленные для отмщения за Мирбаха".73

Да и некоторые большевики, тот же Лацис, смотрели на происходящее, как на инцидент, который скоро будет урегулирован. Когда только что арестованного Лациса повели по коридору здания ВЧК, он "наткнулся на бледного как смерть Карелина и смеющегося Черепанова". Лацис продолжает:

"Я обратился к ним с просьбой принять все меры для того, чтобы контрреволюционеры не воспользовались нашим инцидентом и не подняли бы восстание против советской власти. На это мне ответили, что все уже предпринято, а Александрович обещал отправиться в Комиссию, чтобы направить ее работу".74 Если Лацис относился к событиям как к инциденту, а восстания против советской власти еще только боялся, да и то не со стороны левых эсеров, а со стороны "контрреволюционеров", то

понятно, что аналогичным было и отношение к событиям Ленина, Троцкого, Свердлова и других большевиков. Именно поэтому большевикам, чтобы правдоподобно было обвинение левых эсеров в восстании против советской власти, понадобилось создать миф о многочисленности "восставших". Самую большую цифру "восставших" называет Вацетис:

"Силы левых эсеров определялись в 2 000 штыков, 8 орудий, 64 пулемета, 4--6 бронемашин. Где эти войска и что они делают, известно не было... Общее впечатление у меня составилось такое, что левые эсеры действуют нерешительно".75

Вацетис, вероятно, и сам не почувствовал абсурдности своего заявления. Получалось, что у левых эсеров было 2 000 человек, которые ничем не проявили своего участия в ими же поднятом "восстании". Причина завышения Вацетисом числа "восставших", однако, понятна: чем выше число "восставших", тем больше значение одержанной над ними победы. Понятна и завышенная цифра, указанная в "Красной книге ВЧК" -- 1700--1800 человек:76 через число участников доказывалось наличие самого "мятежа". В общем же можно сказать, что в советской и западной историографии точных сведений о численности левых эсеров и членов отряда Попова, принимавших участие в июльских событиях, нет.

Указанные Вацетисом две тысячи человек часто ошибочно принимаются авторами за число "восставших", а иногда и за численность отряда Попова.77 Обычно советские историки называют несколько меньшую цифру: 1 300.78 Но и это число следует считать завышенным, так как скорее всего оно включает в себя войска, находившиеся в Покровских казармах, и некоторые другие, в событиях участия фактически не принимавшие. Об этом, в частности, писал в своих показаниях Саблин:

"Ваше указание на то, что в распоряжении левых с.-р, было 1 700--1 800 человек, ошибочно, ибо, как я уже указывал, ни один человек из формируемого "отряда особого назначения" участия в событиях 6--7 июля не принимал... Что касается присоединившихся частей, то ничем, кроме заявлений, они своего присоединения не

выявили. Лишь из отряда Винглинского перешло к Попову около 50 человек".79

Минц называет четвертую цифру: 800 человек.80 И очевидно, что это не что иное, как максимальная, "штатная" численность отряда Попова. Ближе к истине стоит сообщение, что у "мятежников" было не более 600 человек и два орудия.81 Но реальное число "восставших" было, вероятно, еще меньше. Так, Луначарский 6 июля в разговоре по прямому проводу со Смольным сказал следующее:

"Левые эсеры захватили Дзержинского и забаррикадировались в числе 400 вооруженных на Покровском бульваре. Имеют два броневика... Мы... надеемся подавить в Москве это нелепое восстание к утру".82 А Саблин показал, что в отряде Попова

"было около 600 человек, из которых активное участие принимало не более 200--300 человек, остальные же или были заняты на постах в городе, или отдыхали после дежурства, или просто шатались, ничего не делая".83

Но, даже если вслед за советскими историками считать число восставших равным 1300, "мятеж" вряд ли представлял для большевиков серьезную опасность. По мнению Вацетиса, самым важным было удержать Кремль, что не представляло труда, так как в Кремле "был расположен в качестве гарнизона 9-й латышский полк, около 1 500 бойцов. Этих сил было вполне достаточно, чтобы считать Кремль обеспеченным от захвата штурмом".84 Однако преданные большевикам силы отнюдь не ограничивались полутора тысячами. В Москве находилось в те дни свыше 4 тыс. стрелков латышской дивизии, 800 из которых были коммунистами.85 На эти латышские части и планировали опереться большевики. В связи с этим Ленин вызвал к себе видных латышских большевиков -- К.Х. Данишевского, комиссара латышской стрелковой дивизии К. А. Петерсона и наркома юстиции П. И. Стучку.86 Данишевский предложил Ленину "хоть на несколько минут" принять "командный состав латышского полка, расположенного в Кремле... После секундного колебания... Владимир Ильич согласился".87

Разгром отряда Попова Ленин считал делом пустяковым, что еще раз подтверждает версию об отсутствии каких-либо "мятежных действий" со стороны левых эсеров. При этом, однако, перед военными Ленин делал вид, что относится к мятежу левых эсеров серьезно. Бонч-Бруевич пытается объяснить такое "странное" поведение Ленина уважением к военной науке:

"Я передал ему (Подвойскому -- Ю.Ф.) приказ Владимира Ильича атаковать взбунтовавшийся полк войск ВЧК Попова, добившись или сдачи его, или полного уничтожения с применением беспощадного пулеметного и артиллерийского огня. Подвойский все это со вниманием выслушал и заявил мне, что он сосредоточит войска за Москвой-рекой и начнет наступление от храма Христа-Спасителя... Все это выходило очень гладко, но мне казалось, что это будет исполняться крайне медленно. Враг вовсе не настолько был силен. Достаточно было бы взять одну батарею, хороший отряд стрелков, вроде кремлевского, с приданными им пулеметами и сразу перейти в наступление, окружив этот небольшой район, где засели левые эсеры, не проявляющие пока никакой деятельности, кроме выставления небольших застав в своем районе (около Покровских казарм) и рассылки по ближайшим окрестностям патрулей... Я доложил Владимиру Ильичу о решениях тов. Подвойского...

-- Да, серьезную штуку затеяли наши главковерхи, -- до
[1] [2] [3] [4]