Часть четвертая. ИЕГУДА БЕССТРАШНЫЙ, НЕСРАВНЕННЫЙ (2)

[1] [2] [3] [4]

- Я пришел сюда не для того, чтобы меня превращали в посмешище, - сказал он.

- Не понимаю, о чем ты говоришь, - сказал Иегуда.

И грек увидел, что Иегуда говорит правду, что он действительно не понимает. Я следил за Никанором, и в глазах его мелькнуло мимолетное выражение, убедившее меня, что он наконец-то начинает осознавать, что за человек Иегуда; на лице грека отразилась тень сожаления, попытка понять непостижимое. А затем он поднял глаза и устремил взор вдаль, на прекрасные зазубренные холмы Иудеи, зеленые уступы террас и голубое, усеянное облаками, высокое небо.

- Ты женат? - спросил он внезапно. Иегуда, улыбнувшись, покачал головой.

- Тебе следовало бы жениться, - медленно произнес грек. - Не то, когда ты умрешь, не останется никого, подобного тебе.

Иегуда снова покачал головой. По-моему, он был смущен и взволнован.

- Я не знал, каков ты, - продолжал Никанор. - Может, было бы лучше, если бы ты был царем, а может, и нет. Но мне кажется, переубеждать тебя бесполезно.

- У нас нет царей в Иудее, - сказал Иегуда. - Когда-то были у нас цари, и они принесли нам одни страдания - это было время печали, и до сих пор мы со скорбью вспоминаем о нем в синагогах.

Никанор помолчал. А когда он снова начал говорить, это было несколько неучтиво.

- В Антиохии поговаривают, да и в Дамаске тоже, - сказал Никанор, - что если бы Маккавей был мертв, на земле был бы мир.

- Они не понимают, - мягко ответил Иегуда. - Маккавей - это ничто. Он вышел из народа, и все, что он делает, он делает потому, что этого хочет народ. И когда он становится больше не нужен, он делается таким же, как все люди.

И, стирая с пальцев остатки земли, Иегуда задумчиво добавил:

- Я думаю так: когда-то рабами были мы в Египте, и потому наш Закон гласит, что сопротивление угнетателям есть первейшее повиновение Богу. Когда на обратном пути ты будешь проходить через нашу деревню Модиин, посмотри на синагогу - если ты читаешь по-нашему, ты это там прочтешь, это высечено на краеугольном камне. А синагога - это очень древнее место. Я был покорен Богу. Это все. Если я буду убит, народ найдет себе другого Маккавея. Ничего не изменится.

- Я думаю, что изменится очень многое, - сказал Никанор. - И мы еще встретимся с тобой.

- Может быть, - согласился Иегуда. И грек удалился, а мы с Иегудой продолжали пахать.

Мало-помалу люди начинали обосновываться в разрушенном Иерусалиме. Они селились в пустых, обугленных домах и пытались устроить себе там сносное жилье. Многие из этих людей прожили всю жизнь в других городах в соседних землях, но их сгоняли с насиженных мест по приказам безумного Антиоха, кровожадного царя царей. Одним из таких людей был Моше бен Даниэль. Со своей дочерью, единственной оставшейся от всей его родни, они поселились в Верхнем Городе. Все еще очень красивая, Дебора жила, омраченная гибелью Эльазара, в нескончаемой, всепоглощающей печали. Однажды мы с Ионатаном навестили их, но вот прошло уже много недель с нашей последней встречи.

Приближался Судный День, когда Иегуде предстояло идти в Храм и стоять первым во время службы, так что мы стали собираться в Иерусалим. Каково же было наше изумление, когда вдруг в Модиине появился Моше бен Даниэль, покрытый пылью, запыхавшийся от быстрой ходьбы. Как всегда, мы были ему рады, ибо мы ценили его житейскую мудрость и тонкое остроумие, что было редкостью в нашей деревушке. Но сейчас в нем не было ни следа остроумия и еще меньше веселости.

- Позови своих братьев, - сказал он мне.

- Сначала поешь и выпей вина, - охладил я его, - я позволь мне омыть твои ноги, и дать тебе переодеться, Моше, мой добрый товарищ, и пока будем обедать, мы вспомним былые дни,

- Нет времени. Позови их сейчас же. Он заметно осунулся, и в лице его было такое беспокойство, в голове такая тревога, что я тут же пошел исполнить его просьбу. И вскоре Иоханан, Ионатан и Иегуда сидели рядом со мною в доме Мататьягу, и горькие слова срывались с губ купца. Начал он с того, что стал умолять нас ему поверить.

- Да мне ли не верить тебе, Моше? - участливо спросил Иегуда. - Да будет мир с тобою, мой добрый друг. Здесь старый дом Мататьягу, и здесь боятся нечего. Или что-то случилось с Деборой?

- Нет, хвала Богу, она здорова, - сказал купец.

- И здесь перед тобою родные тебе люди, - улыбнулся Иегуда. - Все мы твои сыновья, разве не так? Мы для тебя то, чем был Эльазар, только меньше. Выпей вина, и да будет с тобою мир!

- Нет мира, - горестно сказал Моше бен Даниэль, - ибо то, что я собираюсь вам рассказать, подобно горьким ядовитым травам, которые растут в Араве, долине печали. Позвольте мне рассказать, и да простит Господь меня и всех остальных! Грек по имени Никанор - он теперь главный наместник Деметрия, нового царя царей...

- Мы знаем этого Никанора, - сказал я.

- Тогда вы знаете, что он за птица, - продолжал купец. - И вы знаете, что это вам не Аполлоний, это умный и коварный человек, который ни перед чем не остановится, чтобы заполучить то, что ему нужно. Так вот, он явился в Иерусалим - не с войском, не с наемниками, а всего лишь со своим оруженосцем; это сдержанный человек, умеющий владеть собой - и так он говорит: просто, прямо и точно к делу. И он прост в обращении и в одежде.

Да, Деметрий - не Антиох, они делают свои дела по-разному; но я говорю вам, дети мои: добиваются они одного и того же. На языке у Никанора был сплошной мир - столько мира, сколько меду в сотах, но когда ему надо было, он умел показать и сало. Да, он дал нам это понять.

Он предстал перед советом старейшин, в который вхожу и я, потому что когда-то в Дамаске я был как адон. Я был на этом совете, Иегуда Маккавей, дитя мое, и там был Рагеш, и все остальные. И вот что он сказал: "Должен быть мир в Иудее, - сказал он. - Евреи будут в мире пахать свою землю и будут в мире молиться в своих синагогах и в Храме. Но они должны признать себя безусловными подданными Деметрия. Они должны увеличить дань, которую они платят, до пятидесяти талантов золота и десяти талантов серебра в год. Они должны дать эллинизаторам уйти из Акры и снова поселиться в своих домах в Иерусалиме. Они должны согласиться на то, чтобы в Иерусалиме и в Бет-Цуре разместились пять тысяч наемников. И наконец - да сгниет мой язык! - они должны выдать Деметрию Маккавея.

Наступила тишина, и Моше бен Даниэль переводил взгляд с одного лица на другое. Я уже понял, почему он явился к нам в такой спешке, и гнев, и ярость запылали во мне и в Ионатане тоже, но Иегуда оставался невозмутимо спокоен. Лицо его не дрогнуло. Налив еще стакан вина, он обратился к купцу:

- Выпей, отец, и доскажи остальное. И верь: ни одно твое слово не возбудит у нас и тени сомнения, ибо между нами - нетленная связь, в сейчас эта связь стала еще крепче.

- Тогда встал Рагеш и спросил Никанора: "Зачем вам нужен Маккавей? Ведь нет сейчас войны в Израиле. Маккавей мирно пашет землю в Модиине". Так сказал Рагеш, и Никанор ответил ему гладкими словами. "Да, - сказал он, - это правда, Маккавей мирно пашет землю, но долго ли продлится этот мир, если в любое мгновение может снова взвиться стяг Маккавея?

Представь себе, что Маккавей захочет стать царем - разве не найдутся тысячи евреев, которые соберутся под его знамя? Разве честолюбие не свойственно человеку? Скажут, что Иегуда не честолюбив. Но разве во время этой долгой войны не Иегуда, не один лишь Иегуда настаивал на том, чтобы продолжались битвы? Не Иегуда ли отвергал мирные переговоры и любые соглашения? Не Иегуда ли требовал главенства для себя и своих братьев, чтобы даже при разделении сил во главе каждого отряда стоял один из сыновей Мататьягу? Разве это можно отрицать?" И тогда Энох из Александрии напомнил, что Иегуда - первосвященник, на что Никанор возразил: "Это разве не честолюбие?" Дети мои, не ожесточайте своих сердец против этих людей. Они стары. Их глаза видели слишком много войн и горя. Они хотят мира.

- Мира? - вскричал Ионатан. - Да падет на них проклятье Господне за такой мир!

- Продолжай, Моше, - прошептал Иегуда. - Скажи, что ответил Рагеш.

- Рагеш... Рагеш... - купец устало покачал головой. - Рагеш держался дольше других, да, дольше, дольше. Он сказал, что скорее готов умереть сам, чем послать на смерть Маккавея, но Никанор возмутился от такой мысли. "Деметрий, - сказал он, - не желает гибели Маккавея.

Он получит в Антиохии или, если захочет, в Дамаске роскошный дворец, и рабов, и все, что его душе угодно, но он должен покинуть Иудею навсегда". - "А где поручительство? - спросил Рагеш. - Чем ты ручаешься?" И тогда Никанор дал честное слово.

- Слово грека! - усмехнулся я. - Честное слово нохри...

- Но они поверили этому слову, - вздохнул Иегуда, и лицо его стало усталым и старым. - Слово ли грека, слово ли нохри, но они поверили ему, и они купили свой мир, и, право же, я думаю, это недорогая цена. Ведь я же сам сказал Никанору, что когда борьба кончается, Маккавей становится таким же, как все люди.

- Борьба еще не кончилась, Иегуда, - сказал я.

- Для меня она кончилась, Шимъон, брат мой.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.