14

14

Дежурная по этажу сказала:

- Госпожа Ванденвельде? Сто шестнадцать.

Соколовский вдруг растерялся: конечно, он знал, что его дочь носит фамилию мужа, что она иностранка, и все же ему показалось нелепым, что Машеньку называют "госпожой". Почему-то он счел нужным объяснить:

- Я ее отец.

Дежурная равнодушно ответила:

- Пожалуйста, пройдите, это в конце коридора направо.

Соколовский постоял у двери, прежде чем постучать, машинально подумал: "Нужно отдышаться", - хотя поднялся в лифте.

Дверь открыла молоденькая женщина, как показалось Соколовскому, скромно одетая; она весело воскликнула:

- Я тебя жду весь вечер! Феликс пошел в театр, а я сижу и гляжу на часы.

Евгений Владимирович стоял в дверях.

- Почему ты не садишься? Правда, у нас хорошая комната? Только очень смешная, в стиле наших бабушек:..

Евгений Владимирович зачем-то оглядел обыкновенный гостиничный номер с атласными креслами, китайской вазой и огромным бронзовым пресспапье на столе. Он поймал себя на мысли: боюсь даже на нее поглядеть.

- Дай я на тебя погляжу. Ведь ты была вот такая, когда увезли. А по фотографиям ничего нельзя понять.

Мэри рассмеялась.

- Я тебя вообще не помню, мне было три года. Ты очень молодо выглядишь, похож на спортсмена. У вас, кажется, тоже увлекаются спортом, у нас на этом полное помешательство. Я иногда играю в теннис, но редко, а Феликс вообще неспортивный, он предпочитает пойти на концерт или встретиться с друзьями. Я убеждена, что он тебе понравится, он совсем не похож на то, что вы называете "буржуями".

Соколовский удивился: хорошо говорит по-русски. Кажется, болтушка. А может быть, оттого, что стесняется? Наверно, стесняется... Держится просто. Зачем только у нее такие каблуки?.. А вообще даже странно, что ее называют "госпожой". Могла бы быть московской студенткой...

- Ты хорошо говоришь по-русски.

- Тебя это удивляет? Мама со мной говорила только по-русски. В гостинице тоже удивляются. Переводчица сказала, что не чувствуется акцента. Зато я делаю ужасные ошибки, она меня сегодня два раза поправила: я сказала, что "имею интерес ко всему русскому" и что хочу "взять метро". Смешно, правда?

Он наконец-то ее разглядел. Хорошенькая. Как Майя... И нос матери, чуть вздернут. Но серьезней, глаза умные. А говорит без умолку, это тоже от Майи...

Как будто угадывая его мысли, Мэри сказала:

- Ты знаешь, мама очень страдала. У нее вообще неудачно сложилась жизнь. Мой отчим - симпатичный человек, но ужасно легкомысленный, любит женщин, даже теперь, когда ему шестьдесят шесть или шестьдесят семь, не помню. Перед войной он безумно увлекся одной египтянкой. Я не могу его обвинять, но маме было нелегко. Он переехал к этой женщине. Мне было десять лет, но я уже все понимала... Отчим дал маме деньги, она купила магазин, там продавали шерсть у нас очень любят вязать, это успокаивает нервы. Мама весь день работала, конечно, это невесело. Ты ведь помнишь маму?.. Она мечтала поехать в Мексику или в Индию, словом, была создана совсем для другой жизни... Она умерла от воспаления легких. Во время оккупации мы жили ужасно, пришлось уехать к сестре отчима в Монс, это небольшой город, зима была, как в Сибири, и никакого отопления. Мама простудилась. Она мне сказала, чтобы я обязательно разыскала тебя...

Далекое прошлое встало перед Соколовским: Тверской бульвар, Пушкин, молоденькая студентка, а он говорит ей о счастье...

- Мама всегда металась, не могла найти себя. У меня, наверно, ее характер: я способна загореться и сразу остыть. Я тебе писала, что бросила танцы, хотя все считали, что это глупо. В "Ле суар" писали, что я подаю надежды. А я вдруг поняла, что это ошибка... Тебе нравятся пластические танцы?

- Не видал... Ты присылала фотографии, но по ним нельзя судить.

- Это совершенно новый жанр. Я думала, что у вас революция во всех областях, а теперь мне кажется, что вы предпочитаете старое. Как Феликс... Мы были вчера в Большом театре, техника, конечно, замечательная, но меня рассмешило: прошлый век. Вроде этой мебели... Нет, я танцевала совсем по-другому: никаких классических па, тело подчиняется ритму... Но не стоит об этом говорить: танцы для меня - прошлое. Ты слыхал о Лепере?

- Нет. Кто он - танцор?

- Я же тебе сказала, что танцы меня больше не интересуют. Лепер художник. Теперь говорят, что не будет железного занавеса, я убеждена, что здесь он потрясет всех...

- Значит, ты решила заняться живописью?

- Да. Можно сказать, что я вернулась к живописи В колледже я очень много рисовала. Конечно, это было несерьезно, но меня хвалили. Я сделала тогда портрет мамы, все говорили, что она как живая... Потом я бросила, год пробыла на юридическом факультете и увлеклась танцами. Теперь я наконец-то нашла себя: мое призвание - живопись.

- Где же ты учишься?

- Я работаю скорее самостоятельно. Лепер мне иногда помогает советами, но он переехал в Париж и в Брюсселе бывает редко. Я уже выставлялась, даже с успехом. Я привезла два маленьких холста и фотографии показать тебе. Я ужасно боялась, что ты сегодня не приедешь, - ведь завтра вечером нас везут в Ленинград.

- Я думал, вы пробудете дольше. Почему вы торопитесь?

- Ты не можешь себе представить, как это дорого! Феликс теперь зарабатывает немножко больше, и то пришлось весь год откладывать...

- Где работает твой муж?

- В "Нидерландском кредитном банке". Только, пожалуйста, не думай, что он сидит все время у окошка. Он выполняет финансовые операции. Конечно, он мечтал о другом, когда он был студентом. Он писал стихи, вообще его привлекала литература. Он и теперь иногда пишет театральные рецензии. Но жизнь - это жизнь... Я не могу пожаловаться, он прилично зарабатывает. Но если бы ты знал, какая у нас дороговизна! Ничего нельзя себе позволить... Впрочем, это неинтересно... Расскажи лучше, как ты живешь. За четыре дня я немного осмотрела Москву, но я совершенно не представляю, как выглядит город, где ты живешь. Когда я в Брюсселе посылала телеграмму, мне сначала сказали, что такого города вообще нет, потом нашли... Там много жителей?

- Не очень. Сто шестьдесят тысяч.

- Но это огромный город! Как Льеж.. Ну и что ты там делаешь?

- Работаю на заводе. Я ведь инженер...

- Я знаю. Нас хотели вчера повезти на какой-то завод, у вас ведь промышленность на первом плане. Феликс говорит, что вы сделали огромные успехи. А я в этом ничего не понимаю. Когда я попала в Париже на завод Рено, я думала, что сойду с ума от шума. Меня затащил Феликс, он увлекается автомобилями. Мы купили осенью маленький "Ситроэн", поехали в Ниццу. Какая у тебя машина?

Евгений Владимирович хотел ответить, что у него нет машины и он не любит пользоваться заводской - предпочитает пройтись пешком, а если нужно в город, существуют автобусы, но он подумал: зачем говорить, она еще решит, что это от нашей бедности... Ему стало смешно: нашел перед кем дипломатию разводить!.. И, смеясь, он сказал:

- А у меня ноги. Еще крепкие... Вот ты на таких каблучках, наверно, и ста шагов не сделаешь. Рассмеялась и Мэри.

- Ты совершенно прав. Это дикая мода. Жизнь становится спортивной, а вдруг нужно ходить на каблуках Людовика Пятнадцатого... У тебя нет семьи?

- Нет.

- Почему?

- Не вышло.

Он невольно подумал о Вере, и улыбка счастья на минуту осветила его суровое лицо. Мэри сказала:

- Я тоже очень рада, что тебя увидала...

Ему стало стыдно: ведь это моя дочь, Машенька... Он ласково на нее поглядел. Ну, болтает вздор... Откуда я знаю, что она при этом думает?..

- Я глядел на твои фотографии и все гадал: какая ты, как тебе там?.. Ведь это от нас очень далеко... Хорошо, что ты веселая, увлекаешься своей работой...

- Ты, наверно, не думал, что твоя дочь станет художницей. Ты любишь живопись?

- Как будто люблю. Да я мало видел... Хорошо, что вы поедете в Ленинград, увидишь Эрмитаж...

- Феликс обожает фламандцев. А меня старые художники как-то не трогают: они показывают внешний мир, оболочку. Я мечтаю дать живописную мысль в полноте цвета. Это звучит глупо, и потом мне трудно об этом говорить по-русски: я не знаю терминов. Лучше я тебе покажу мои работы, хотя при таком освещении они проигрывают...

В правом углу холста Соколовский увидел спирали ядовито-зеленого цвета, в центре и слева на сиреневом фоне виднелись жирные оранжевые и синие пятна.

- Леперу понравилось, хотя это не в его манере- он любит заполнять динамическими формами всю плоскость, а, ты видишь, у меня в глубине мертвое пространство.

- Не понимаю, - хмурясь, сказал Соколовский, что ты хотела изобразить?
[1] [2] [3]