Часть вторая. ИУДАИЗМ (7)

В течение всего этого времени еврейские общины, разбросанные по Ближнему Востоку и Средиземноморью, да и практически по большей части Центральной и Восточной Европы, разрешали большинство своих юридических проблем при помощи собственных религиозных судов, так что эта многослойная структура представляла собой не просто склад книг, в которых можно докопаться до подлинного смысла Библии, но и живое тело общинного свода законов, связанного с реальной судебной практикой и реальными людьми. Пользуясь западной терминологией, можно сказать, это был естественный закон, Библейский закон, кодекс Юстиниана, канонический закон, английское общее право, европейское гражданское право, парламентские нормы, американская конституция и кодекс Наполеона – причем все сразу. Только в XIX веке, когда многие евреи уже эмансипировались и перестали существовать в рамках судебной автономии, изучение галахи стало приобретать академический характер; однако даже тогда она продолжала определять правила бракосочетания евреев в развитых странах (а в отсталых – и многие другие стороны жизни).

Практически в мировой истории не было больше ни одной такой системы, которая пыталась бы в течение такого долгого срока соединять морально-этическое учение с практикой гражданского и уголовного права. Но у этой системы всегда было много недостатков. Именно поэтому, только порвав с ней, евреи-христиане смогли прийти к универсализму. В конце концов в Эпоху Просвещения многие образованные евреи, а также нееврейское общество стали считать ее безнадежно отсталой и даже ненавистной. Но у нее имелись и сильные стороны, позволявшие евреям формировать моральное и социальное мировоззрение, которое было цивилизованным, практичным и в итоге исключительно стойким.

Идея человеческой жизни, которая священна потому, что создана по образу Божьему, являлась центральным положением еврейской этики и, как мы видели, определяла сущность еврейского уголовного права с древнейших времен. Причем мудрецы и их последователи проработали приложения этой доктрины в мельчайших подробностях. Все исходит от Бога, и человеку предоставляется право временного пользования этими дарами, причем он должен, например, тщательно обрабатывать землю, чтобы ее можно было использовать грядущим поколениям. В число этих даров входит и собственное тело человека. Хилальстарший учил, что именно поэтому человек обязан держать свое тело в хорошей форме и здравии. Филон, подобно многим, находившимся под влиянием греческих идей, разделял душу и тело с моральных позиций и даже считал тело неким эмоциональным, иррациональным «заговорщиком» против рациональной души. Но главное течение раввинского иудаизма отвергало дихотомию души и тела, так же, как отвергало и противопоставление добра и зла, присущее гностицизму. Душа и тело, учило оно, едины и вместе ответственны за грех, а потому и вместе наказуемы. Это стало существенным различием между христианством и иудаизмом. Христианская идея насчет того, что, ослабляя плоть через умерщвление и пост, вы укрепляете дух, была абсолютно чужда евреям. В I веке н.э. у них, правда, существовали секты аскетов; однако после того, как утвердился раввинский иудаизм, евреи навсегда отвернулись от монастыря, отшельничества и аскетизма. Публичный пост может расцениваться как символ общего искупления; пост же индивидуальный греховен, а потому запрещен. Воздержание от вина, как у назареян, также греховно, ибо отвергает дары Бога, направленные на удовлетворение потребностей человека. Вегетарианство редко поощрялось. Еще одним важным отличием от христианства является отношение к целибату. Раввинистская точка зрения сводится к следующему: «Неужели тебе недостаточно запретов, налагаемых Торой, что ты еще добавляешь к ним другие, для себя?» Вообще же тело, созданное по образу Божьему, должно вести себя с умеренностью, и столь же умеренно надо к нему относиться. Таким образом, традиционно еврейская линия направлена на умеренность, а не на воздержание.

Поскольку человек принадлежит Богу, самоубийство кощунственно, а подвергать свою жизнь необязательному риску есть грех. Для людей, не находившихся более под защитой государства и постоянно подвергавшихся риску преследования, эти идеи были крайне важными и приобрели первостепенное значение через два тысячелетия, при Холокосте. Мудрецы учили, что человек не имеет права спасать свою жизнь ценой жизни другого. В то же время от него нельзя требовать принесения себя в жертву ради спасения другого. Во время гонений со стороны Адриана мудрецы из Лидды учили, что еврей для спасения своей жизни может нарушить любую заповедь, кроме трех следующих: идолопоклонничества, прелюбодеяния-инцеста и убийства. Когда речь идет о человеческой жизни, количественные факторы не имеют значения. Невинная личность не может быть принесена в жертву во имя жизни группы. Важным принципом Мишны было то, что каждый человек является символом всего человечества, и, погубив одного человека, мы губим в известном смысле сам принцип жизни; если же кто-то спасает человека, то тем самым он спасает человечество. Рабби Акива, по-видимому, считал, что убить – значит «отречься от подобных», то есть покинуть род человеческий. Филон называл убийство величайшим святотатством и серьезнейшим преступлением. «Выкуп во искупление убийства, – писал Маймонд, – всегда неприемлем, даже если убийца готов заплатить все деньги мира и даже если истец согласен, чтобы убийцу отпустили. Ибо жизнь убиенного… принадлежит только Ему, да будь Он благословен».

Поскольку Бог владеет всем и каждым, именно он является пострадавшей стороной во всех преступлениях против человека. Грех против Бога – это серьезно, но грех против человека – это еще серьезнее, так как он направлен и против Бога тоже. Бог есть «Невидимый Третий». Следовательно, если Бог является единственным свидетелем сделки, то нарушение такого договора – большее зло, чем если речь идет о нарушении письменного соглашения; открытый грабеж – меньшее зло, чем тайное воровство, так как совершающий последнее показывает, что он с большим уважением относится к земной власти людей, чем к божественному возмездию.

Поскольку все люди в равной степени созданы по образу Божьему, они в принципе обладают равными правами. И не случайно рабство исчезло у евреев во времена Второго Содружества, совпав с подъемом фарисеизма; именно фарисеи настаивали на том, что поскольку именно Бог является судьей, то перед судом все равны: царь, первосвященник, свободный человек и раб. В этом одно из их коренных отличий от саддукеев. Фарисеи отвергали точку зрения, согласно которой хозяин отвечает за действия своих рабов (так же, как и своего скота), поскольку раб, как и все люди, обладает своим разумом. Это давало ему статус в суде, а уж если он обладает юридическим статусом, то рабство становится неуместным. Фарисеи, когда они контролировали синедрион, настаивали также на том, что царь ему подсуден и должен стоять в его присутствии; это служило одним из источников острых конфликтов между синедрионом с одной стороны и хасмонеями и Иродом – с другой. На практике эти яростные властители могли внушать и внушали суду страх, что не мешало теории как бы оставаться в силе и по-настоящему восторжествовать, когда вся практика галахи была сведена в Мишну, в результате чего равенство перед законом стало для евреев безусловной аксиомой. Здесь, правда, существовало некое противоречие с еврейской идеей о том, что царь есть «помазанник Божий», исходя из которой впоследствии теоретики христианства выработали доктрину божественности царской власти. Но евреи никогда не соглашались с юридическими выводами из факта помазания. Все акты произвола со стороны Давида заклеймены в Библии; там же поступок Ахава, захватившего виноградник Навуфея, представлен как чудовищное преступление. Причина, почему монархия не соединялась с иудаизмом, сводилась к тому, что евреи желали бы иметь царя со всеми обязанностями, но… без монархических прав. В глубине души многие никогда и не верили в помазание – только в выбор, который ему предшествовал. Высказываясь в пользу выборных царей, судей и прочих представителей власти, Филон цитировал Второзаконие: «Из среды братьев твоих поставь над собою царя; не может поставить над собою царем иноземца». Иосиф Флавий поддерживал точку зрения Гедеона, что правит лишь Бог, и никто иной; однако, если уж возникает необходимость в царе, он должен принадлежать к еврейской нации и подчиняться закону.

Правда состоит в том, что реальной властью в еврейском обществе, что естественно в условиях священного закона, обладали суды. Причем именно суды, а не судьи, так как одна из важнейших аксиом состояла в том, что человек не может судить в одиночку: «Не суди один, ибо никто не может быть единственным судием, кроме Единственного». Приговор выносился большинством голосов, а для смертного приговора требовался перевес не менее чем в два голоса. Тот же принцип большинства действовал при интерпретации Торы. Одна из причин, почему иудаизм выстоял в течение стольких веков, состояла в его приверженности принципу большинства при приеме решений и суровом наказании тех, кто не желал подчиниться, отказывался выполнять законно принятые решения. В то же время те, кто не согласен с решением, но подчиняется ему, имели право на то, чтобы их точку зрения зафиксировали; этот важный принцип был установлен Мишной. В судах и ученых коллективах практиковались не выборы, а кооптация, поскольку здесь считалось необходимым образование, судить мог лишь образованный. Еврейское общество первым ввело образовательный ценз, однако на практике следовало принципу: «Мы не назначаем руководителя общине, не посоветовавшись с ней». Не только суды, но и сам Закон имели под собой демократическую основу. Орган, напоминающий возникшее позднее жюри англосаксов, использовался для того, чтобы установить, какова практика, прецедент в конкретной общине, чтобы учитывать ее при приеме судебных решений. Принцип, что Закон должен быть приемлем для общины в целом, в иудейской юриспруденции не только подразумевался, но иногда и формулировался в явном виде: «Любое решение, налагаемое судом на общину, но отвергаемое ее большинством, не имеет силы».

Человек рассматривался и как личность, наделенная правами, и как член общины с вытекающими отсюда обязанностями. Ни одна судебная система в истории не делала столь настойчивых и в целом успешных попыток примирить личное с общественным; в этом еще одна причина того, почему евреям удалось сохранить сплоченность в условиях невыносимого гнета. Общество требовало равенства всех перед законом, что является величайшей гарантией личности, но общество, особенно такое, которое существует в условиях постоянного преследования, имеет собственные приоритеты в рамках этого всеобщего равенства. Вот ряд примечательных правил, выработанных мудрецами:
[1] [2] [3] [4]