1939 год
[1] [2] [3] [4]— Что ты Лазаря Константиновича Левой зовешь? — вмешалась Ольга Эразмовна.
— Для меня он Лева.
2) За неделю до отлета на Полюс я ехал вместе с Валерием в машине домой. Он внимательно слушал мой рассказ, расспрашивал о машинах. Затем сказал:
— Жалко мне тебя. Разобьешься, погибнешь.
— Почему?
— Да сесть там нельзя. Уверен. Я ж эти машины знаю. Думаешь — только на истребителях летал? Чкалов на всем летал. Я тебе больше скажу: в Забайкалье (? Л.Б.) я на этих машинах пикировал. У всех глаза на прическу полезли, когда увидели (он засмеялся). А сесть там негде. Разобьетесь. Я знаю, на чем надо лететь.
— На чем?
— На «ТБ-3» надо планеролеты на буксире тащить. Больше, можно со всем барахлом. Они там отцепятся и сядут легко. А так — гроб.
— Брось, Валя! Я еще с тобой полетаю.
Он рассмеялся, обнял меня:
— Ну, счастливо. Ни пуха, ни пера!
По возвращению из экспедиции я ему напомнил об этом разговоре. Он смутился:
— Я ж шутил тогда.
3) Во вторую годовщину полета по Сталинскому маршруту я послал ему приветственную телеграмму. Он был очень растроган:
— Только ты, да Левка вспомнили. Вот спасибо, ребята!
— Валя, пошли телеграмму Фетинье Андреевне.
— Пошли сам, я замотаюсь. Вот обрадуется старушка. Ты знаешь, она нам в Америку поздравление прислала.
4) В 1937 году летом я встречал на границе Чкаловскую тройку, возвращающуюся их Америки. Вечером с начальником заставы выехали на пограничный разъезд Колосово. Вышли на перрон. Тихо. В 40 шагах — арка, граница. Пограничники по привычке разговаривают тихо, огонек папиросы прикрывают горстью.
Вот далеко послышались шумы поезда. Через несколько минут он уже подкати к платформе. В ярко освещенном окне видны ребята. Чкалов, перегнувшись, рассматривает темный перрон. И вдруг — закричал:
— Бронтман, черт! — это были его первые слова.
Бросились в вагон, расцеловались с ним, с Байдуком, с Беляковым поздоровались. Через несколько минут были в Минске. Митинг, встречи. За Минском Валерий утащил меня в свое купе и начал расспрашивать о Москве, о редакции, о приятелях. Интересовался подробностями нашей экспедиции.
5) Накануне октябрьской годовщины 1938 я позвонил ему домой по поводу какой-то статьи. Он разговаривал очень сурово:
— Ты что такой мрачный?
— А ну вас к черту. Вам Чкалов нужен только как автор. А так — он пустышка. Даже заходить перестали.
— Да ты дома совсем не бываешь!
— Для друзей я всегда дома. И хотя сам сейчас не пью, а водку и коньяк держу. Погоди, понадобится вам еще Чкалов.
Еле помирились.
— Но так и знай: не зайдешь — до свидания!
6) После встреч со Сталиным он ходил торжественный, какой-то посветлевший.
— Ты знаешь, какой это человек!
Как-то я был у него на даче. Валерий ходил скучный.
— Вот сижу, думаю товарищу Сталину (он всегда говорил «товарищ Сталин») письмо написать. Короткое, в несколько слов: «В будущем году нам молодежь будет учить не на чем». Он поможет.
7) С год назад сидели у меня, пили. Я с Левкой вспрыскивали квартиру. Были с женами Чкалов, Байдуков, еще кто-то. Валерий основательно выпил. Увидел мой портсигар с инкрустацией из кости. Достал перочинный нож, раскрыл, начал отковыривать. Сам искоса посматривал на меня. Я молчу. Отковырнул. Молчу.
Полез целоваться:
— Молодец! Выдержка летная!
Начал танцевать с Зиной. Крутанул так, что оторвал доску у письменного стола. Долго огорчался. Затем начал хвалить Зину:
— Заме-чательная у тебя жена. Заме-чательная просто. Ты ее береги. Смотри у меня!
Потом захотел музыки. Пианино стояло в столовой. Там спал Славка. Осторожно, чтоб не будить, Валерий один вытащил пианино в соседнюю комнату и довольно улыбался, когда его хвалили за силу.
— Я в молодости и не такие вещи таскал.
8) Несколько раз мы с ним собирались на охоту слетать на самолете:
— Обязательно полетим!
Но каждый раз не удавалось.
9) Позвонил я ему:
— Валерий, надо выступить у нас в доме культуры. Собрались рабочие.
— Хорошо. Хоть занят, но сейчас приеду.
И замечательно рассказал о пребывании в Америке.
— Валя, что ж ты об этом не напишешь!
— Руки не доходят.
10) Встретились на футболе на «Динамо». Отозвал в сторону:
— Ну, как будто с полетом вокруг шарика выходит. Обещают помочь.
Через неделю мрачный:
— Нет машины. Не успеют в этом году. Вот беда!
11) На каком-то торжественном собрании сидим в комнатке, курим. Валерий, Егор и я.
— Егор, к вам на завод просится Головин. — (я)
— А я уже Юмашева взял.
Валерий встрепенулся:
— Зря, лучше бы Головина. Хороший летчик, молодой, летает хорошо и летать хочет. А это — большое дело.
12) На вечере в Доме актера. Зашли с Валерием в уборную. Там отхаживались с каким-то упившимся. Валерий сразу всех разогнал:
— Пустите! Дайте мокрую салфетку.
Тот буйствовал…
— Как его зовут? — спросил Чкалов.
— Александр Георгиевич.
— Слушай, Саша, ну перестань, — начал он его уговаривать. Через минуту тот утих. Валя долго еще за ним ухаживал.
13) Во время подготовки к полету по Сталинскому маршруту я как-то (1936) приехал в Щелково ночью, около 12. Чкалов не спал. Посидели, поговорили. Потом я подошел к кровати Байдукова и разбудил его по какому-то поводу. Валерий обиделся на меня страшно и помнил этот случай не меньше года.
— Что ж ты человеку отдохнуть не дал!
Через час я собрался уходить Валя вышел меня провожать.
— Пойду на аэродром.
— Спи лучше, скоро летать.
— Нет, надо посмотреть — как машину готовят. Может, что помочь требуется.
14) За неделю до старта на восток (1936) мы дали его портрет на первой полосе. В тот же день я встретил его на заводе № 39.
Ярый:
— Вы что меня позорить вздумали? Кому это нужно? Думаете купить?
Потом отошел. Попросил прислать номер.
15) Очень перед этим полетом интересовался моими наблюдениями по экспедиции «Садко». Особенно по ЗФИ (кстати, перед отлетом Н-209 Виктор Левченко тоже усиленно выспрашивал у меня об условиях посадки на о. Рудольфе, просил вычертить план острова, условия посадки около зимовки, если купол закрыт туманом). Просил книги по Северу привезти.
16) О Леваневском он рассказывал с грустью. Основной причиной считал штопор.
— Ему надо было обратно, к папанинской зимовке двигать.
[1] [2] [3] [4]