1947 год (3)
[1] [2] [3] [4]Я посоветовал ему написать письмо о своих планах Ворошилову. На том и порешили.
27 июля.
Ого, какой перерыв. И как-то сразу не придумаешь и не вспомнишь, о чем надо записать.
В последнее время много работаем. Месяц назад звонил Хозяин и сказал: поменьше занимайтесь экономикой, побольше политикой. Разговор был часа в 4 утра, в ту же ночь перестроили газету, и пошло в тот номер полторы полосы информации. Вновь вынесли «По Советскому Союзу» на первую полосу, и так — до сих пор. Идет в среднем около полосы в день, иногда больше. Серьезных экономических и с/х материалов редакция избегает.
Недели две-три назад Хозяин звонил снова. Тому месяца два разгорелась дискуссия: Большой театр поставил «Бориса Годунова». Зашел спор: надо ли оставлять сцену под Кромами. «Правда» высказалась «За», «Культура и жизнь», поправляя нас, против. Хозяин сказал, что сцены под Кромами — центральное место оперы, что гения нельзя исправлять и сокращать, а надо принимать целиком. Тем паче, что эта сцена — глубоко народная и правильная. Дали редакционный подвал, автор — Заславский.
Довольно много пишу. В прошлое воскресение писал отчет о физкультурном параде на «Динамо». Сегодня буду писать отчет о Дне флота, в следующее воскресенье — о Дне авиации.
Несколько дней назад был у Кокки. Говорили о делах, о даче, о футболе («я как лечу во время матча — обязательно наклоню самолет и смотрю цифры на щитах — результат»). Говорил, что очень много летает.
— За последний месяц в среднем выходит по 8 часов в день. В августе должен сдать две машины на госиспытания и начать третью.
Вот и сейчас, когда я был у него. В этот день он приехал с аэродрома в 6, потом совещание, потом вызвали к министру. В 12 ночи он поужинал со мной. В 1:30 начал прощаться.
— Рано вставать.
— Почему?
— В 5 утра улетаю в Молотов. Там кое-что надо сделать и в 4 дня быть обратно. Все-таки 2500 км. — надо поспать.
И был в 4 часа уже в Москве.
Много времени у него занимает подготовка к параду Дня авиации. Он будет командовать группой опытных машин. Готовясь, он проделал такой номер. В Подлипках собрался Генштаб смотреть новые машины. Он, на новой четырехмоторной Ил-18 прошел на 300–400 метрах, выключив на одной плоскости оба мотора и поставив их во флюгер.
— Все ахнули. Пожарные автомашины вызвали на поле. Вот и хочу Костю выпустить на ней в День авиации. Другой не потянет, а он — сможет. Только надо натаскать. Время. А эффектно получится, Лазарь? Дойдет?
P.S. Но этот номер не вышел — запретили. Володя летел на новой четырехмоторной реактивной машине Сергея, а Костя — на пассажирской, но без рискованного номера.
30 сентября.
Вот и снова перерыв.
За это время побывал в отпуске (в Сочи) с 11 августа по 11 сентября. Прибавил 2,3 кг.
В газете давка. Письма о хлебозаготовках плюс отчеты об Ассамблее Объединенных Наций в Нью-Йорке. На это раз туда поехал Вышинский. Шум во всем мире. Американцы врут о войне с нами.
С 20 сентября начала выходить новая «Литературная газета». Забрали туда Оскара Курганова и Величко. Орган Союза писателей, свободомыслящий. Выходит 2 раза в неделю. В первом реконструированном номере Горбатов на полполосы обложил Трумэна, в дальнейших — разложили Маршалла и Бевина. Сегодня ВВС передавала ноту американского посла по этому поводу и спокойный ответ Молотова.
От нас в Управление пропаганды ушел Шепилов — первым замом. Говорят, что просят людей в «Культуру и Жизнь».
Сегодня был у меня летчик Галлай. Он работает сейчас на тяжелых. Предложил мне слетать с ним — просто так, для впечатлений, по маршруту Москва — Новосибирск — Ташкент — Москва. Около 7500 км., 22 часа. Я согласился.
Рассказывал, как недавно горел на 10 000. Загорелся крайний двигатель, пламя -2 метра, выбрасываться нельзя. Сбили скольжением и т. п. Скучно ему было! Он такой же веселый, живой.
Его кругосветный проект накрылся. Недавно слетали американцы почти по этому маршруту, на «Вулти» — 78 часов. А Шахурин похоронил тогда идею.
В Москве чудная погода. Уже две недели. Но резко похолодало.
«Геройские» жены чудят — развелся Громов!!
22 октября.
Замотался совсем за последнее время и никак не мог дотянуться до ручки. Начали довольно интенсивно готовиться к экзаменам в ВПШ, зубрил географию, историю. Кроме того, за последнее время изготовили две полосы, написал три передовых и т. п.
Сегодня проснулся — бело. И до сей поры падает. Первый снег!
В ВПШ и хочется и колется. Ругательски ругаю себя, что не пошел учиться в 45-м. Наши ребята — Гершберг, Капырин, Объедков — уже заканчивают в этом году. У них было два года, программа узкая, прием без экзаменов, по окончании — право защиты диссертации без защиты кандидатского минимума. У нас, с этого года: прием по экзаменам (да еще конкурс — на 100 московских мест 3000 заявлений), расширенная программа (добавили логику, право, язык и пр.), срок — три года и кандидатский минимум.
Готовимся поступать всем кагалом — 16 человек, в т. ч. Марковский, Романчиков, Кузьмичев, Солодов, Шабанов, в т. ч. и полутехнические работники: Голубев, Пахомов, Юриков и др. Хорошо гоним географию, плохо историю, совсем не трогали русского. А экзамены, говорят, уже 12 ноября. Ух!
У меня — довольно смешное положение. В течение двух лет я — лектор ВПШ (читаю на газетных курсах при ВПШ), член кафедры журналистики при ВПШ. Т. е. учить других мне доверяют, а самому учиться — нет, сдавай экзамены.
На днях говорили об этом с Поспеловым. Он посмеялся, а затем вернулся к той мысли, которую высказал мне как-то года полтора назад на одном из приемов в ВОКСе. Он снова сказал, что считает, что мне надо специализироваться при кафедре журналистики. Что это конкретно — он сам не мог объяснить, но мысль его сводится к тому, что над обобщением опыта советской печати никто не работает, нет и учебных пособий, не по чему учить молодых.
— Вот взяли бы тему о работе информации или о передовых. Это же страшно важно. Могли бы и диссертацию написать.
Я сказал, что охотно готов это сделать, но для диссертации надо сдать кандидатский минимум, а для этого надо иметь диплом ВУЗа.
— А нельзя ли сдать минимум экстерном? — спросил он. — Так или иначе, вам надо держаться этого курса.
Уговорились, что он поговорит об этом с Заславским, и я поговорю и выясню.
Вчера я говорил с Заславским. Он сочувственно отнесся к этой идее, но тоже не мог выразить практически ее содержание. Он сказал, что очень будет рад, если я возьмусь за диссертацию. Сказал, что хотел бы привлечь меня и других правдистов к ведению семинаров на газетном отделении ВПШ. Сообщил, что собирается представлять нас в Ученый Совет ВПШ для утверждения членами кафедры. Вернулся к диссертации и заявил, что если можно обойти диплом кафедра всемерно поддержит в любом ВАКе (Высшая Аттестационная комиссия). При кафедре есть загадочный кабинет печати. Он ухватился, когда я сказал о том, что этот кабинет должен конкретно разрабатывать и обобщать опыт современной печати. «Вот бы вы взяли какую-нибудь тему и вели ее,» — сказал он. Возник вопрос об издании учебных пособий по журналистике. Уговорились, что я выясню в Министерстве Высшего образования — можно ли сдавать экстерном и что для этого надо, а кафедра, в случае надобности, дает ходатайство об этом.
Сегодня напечатали доклад Жданова о международном положении. Он делал его на совещании компартий в Варшаве. Гул об этом совещании и до сих пор раскатывается по миру. Орут о возобновлении Коминтерна, об усилении Красной опасности и пр. Но вообще обстановка в мире стала хмурой. Народ все чаще и чаще спрашивает: неужели опять война? Американцы обкладывают нас со всех сторон, как медведя в берлоге: базы в Гренландии, в Иране, в Германии, на Аляске, в Китае и проч. Вот гады!
Сегодня опубликовано сообщение о том, что Бразилия порвала с нами отношения. Поводом послужила статья в «Литературке» об их президенте, награжденном Гитлером. Вообще, эта газета выступает очень резко и даже завела рубрику «Поджигатели войны». Номера — неровные: один сильнее, другой — слабее, но следят за ней, ждут выхода свежего номера. Вот только тема внутренних дел у них не идет пока, еще пороха не хватает. А ведь, помысли, эта газета должна быть кусачей и по этим делам.
Хороший абзац рассказал Мержанов. Композитор Сигизмунд Кац сказал диктору Левитану: «Когда ты умрешь, твое горло возьмут в Институт Мозга».
Звонил мне вчера Ботвинник. Последний год он не участвовал в турнирах. Не играл в чемпионате СССР, и звание чемпиона завоевал Керес, не ездил в Англию с командой. По сему поводу мы получали много писем.
— Я решил до матча на первенство мира выступить один раз, — сказал он. — Пусть и обо мне попишут в газетах (и я почувствовал, как он улыбнулся в телефон). Есть две возможности — чемпионат СССР или всеславянский турнир. Но важно, чтобы это было в декабре, т. к. позже я уже буду связан чемпионатом мира. Хочу просить вашей поддержки, т. к. мои соратники будут всемерно затягивать это дело: зачем Кересу испытывать судьбу? Сведите меня с Шепиловым.
Я обещал позвонить. Ботвинник сказал, что завтра (т. е. сегодня) он уезжает в Архангельское «работать», т. е. готовиться к матчу мира — он состоится 1 марта.
— Я отдыхал месяц в Барвихе и чувствую себя отлично, — сказал он.
— Играли в шахматы? — спросил я.
— Нет. Даже разучился. Давайте, попробуем!
Занятная история разразилась в «Огоньке». Есть там очеркист Алексей Глебов. Он именует себя писателем. Я помню его по фронту (Центральному, 1943). Ходил он в штатском, приехал как второй корреспондент ТАСС, был вечно пьян, болтлив, навязчив, и имел удивительный нюх и энергию на спиртное. Но пишет бойко. В «Огоньке» печатался часто.
Так вот, он публично заявил (и письменно в ЦК) о том, что зав. отделом информации журнала Ар Шинберг и зам. редактора Осипов берут взятки за помещение очерков (по 300–400 рублей). Началась история, проверки и т. д. Сейчас все это отмели, но выяснилось другое. Не так давно Глебов принес Шинбергу очередной очерк. Краткая суть: что-то около 1930 г. в СССР приехал американский гражданин Билл Матч. Он поселился в одной МТС Ставрополья (или Краснодарского края), работал там механиком, женился на колхознице. Началась война — пошел на фронт, отличился, был награжден. Потом уехал в Америку, получил там наследство. Подарил его — около 2 млн. долларов — советской власти на сирот и жертвы войны, порвал с Америкой и вернулся в СССР — свою обетованную страну. Правительство поблагодарило его и строит ему дом на юге. Очерк очень понравился. По моменту — прямо в точку. Шинберг предложил дать в № 42. Сурков прочел, предложил дать в октябрьский номер и сделать снимок. Надо посылать фотографа. Глебов заволынил: не надо снимать, «органы» против.
Зародилось сомнение. Позвонили в Наркомфин. Там смеются: бред, не было ни доллара. Позвонили в край: нет такой МТС, нет такого Билла. Все выдумано!
А тем временем, Глебов успел продать эту историю Мосфильму. Там быстро заключили с ним договор и придали ему в соавторы Льва Славина: писать сценарий художественного фильма, сплетая факт, реального Билла и художественную аранжировку. Выдали Глебову авансом 9000 рублей, доложили Большакову, тот ухватился, заявил в ЦК, в Совмин, включили в план 1948 года.
Сейчас начинается шум. Но Глебов принес бумажку от психиатрической лечебницы о том, что у него мания воображения.
Все это вместе — неплохая тема для рассказа. Или… для судебного очерка.
[1] [2] [3] [4]