1945 год (2)

— Лазурка, милый. Приезжай! Такая радость. У меня даже сердечный припадок. Слезы текут, до сих пор не могу успокоиться. Меня попросили написать для радио. Наши написали, не нравится. Говнюки! Только ты мои мысли знаешь.

— Я не могу, Дмитрич. Поспелов не велел отлучаться.

— А он не узнает. Я уже послал за тобой машину. Будет у тебя через 8 минут. Я время засек. Матрос — ветер.

Поехал. Трофейный «Крайслер». Встречает адъютант.

— Заходи скорее, он время засек, все спрашивает — не приехал ли?

Обнялись.

— Винца выпьешь по этому поводу?

Адъютант налил «Мукузани», поставил закусь. Тут же врач — выслушивает сердце, разволновался старик. Дает лекарство. Папанин шутит:

— Ты закусываешь колбасой, а я бромом.

Поглядел я выступление для радио. Исправил.

Зашел Мазурук. Пошел разговор об Арктике.

Я говорю:

— Пора думать о новых делах. Арктика была всегда родиной нашего героизма, романтики. А сейчас ее стали забывать. Надо новые громкие дела. Иначе место Арктики займут новые области и отрасли. Партии нужно поднимать и воспитывать новых людей. Не забывайте, что с войны вернутся тысячи героев и людей, которые будут поднимать страну перед миром.

И рассказал о недавнем разговоре с Кокки. Он сказал:

— Пора думать о том, чтобы поднять пульс. Вот помнишь, когда я лазил на высоту — начал новое дело, все полезли за рекордами. Полезно. Надо и сейчас делать что-нибудь, чтобы расшевелило остальных и толкнуло. Приезжай, потолкуем.

Я не назвал его имени собеседникам, но Папанин сразу рассмеялся:

— Володя Коккинаки. Он, так же, как я — с тобой всегда вместе.

Зерна упали в хорошую почву. Мазурук загорелся:

— Вот надо разделаться с магнитным полюсом. Их сейчас два. И оба чудят. Надо будет послать пару самолетов в район полюса, сесть там на пару месяцев и изучить до основания.

— И Лазаря туда послать обязательно (Папанин).

— Это хорошо, но это — для науки, — сказал я. — А надо для народа. Вот ведь совершенно недопустимо, чтобы оставались необследованные места в восточном секторе. А они есть. А надо там обязательно открыть землю.

— Это правильно, — подхватил Папанин. — Мы называем СМП сталинским, а вот земли Сталина — у нас нет.

— Обязательно землю, а не островок, — сказал я. — Я уверен, что там есть земля. Я уверен в существовании земли к северу и от Врангеля и от Новосибирских островов. И, наверняка, есть земля между ЗФИ и Северной землей. Мы там болтались и убеждены в этом.

— Но там же ежегодно летают наши самолеты, — возразил Мазурук, подходя к карте и проведя параллель.

— Но выше они лезут? — спросил я.

— Нет.

— А надо выше. Мы там видели в 1935 г. айсберги, характер дна и грунта в этом убеждает.

— Пожалуй, ты прав. Надо поискать, — сказал Мазурук. — Если айсберги должна быть большая земля. А землю Сталина надо новую открывать. Нельзя же ЗФИ переименовать.

И приняв официальный тон, обратился к И.Д.

— Товарищ начальник. Разрешите резервировать самолет для этого. И нынче отправим. Предлагаю Черевичного. Загодя оборудуем вспомогательные базы. Горючее можно забросить на Северную землю.

— Лучше на о. Ушакова, — предложил я. — Там есть и хорошие бухточки для гидросамолетов, и озерко на куполе, и площадки на берегу.

— Ты там был?

— Был.

— Ну что ж, я согласен. А ледовую разведку это не сорвет? — спросил Папанин.

— Нет.

— А экипаж я сам подберу, — сказал я.

Все засмеялись. А меня действительно мучит и восточный сектор, где, по моему глубокому убеждению, есть земли (в т. ч. и Санникова и Андреева) и западный, к северу от о. Ушакова, открытого нами в 1935 г. Да и к северу от Шпицбергена, видимо, есть пресловутая земля Джиллиса, которую мы искали тогда на «Садко». Все показывало близость земли, но лед не пускал нас на север, а туман не давал Бабушкину туда проникнуть.

Хорошо, если выйдет!

Ночью Папанин завез меня в редакцию. Сказал, что звонил Поскребышеву о капитуляции, тот ответил, что сегодня сообщения не будет, будет завтра и, возможно, выступит Хозяин.

8 мая.

Состоялось!

Сегодня днем выступил Черчилль, Трумэн, де Голль с речами о капитуляции. Все мы ждали, что вот-вот у нас объявят.

Все не отходили от радио. Циркулировали различные слухи. Сталин выступит во столько-то, во столько-то. Так шло до вечера.

Вечером, часов в 5 позвонил Золин из Берлина и сообщил, что скоро начнется заседание, на котором Жуков и Кейтель будут подписывать капитуляцию. Наши ребята там будут и затем со снимками вылетят в Москву.

До полуночи, однако, не было никакого сообщения. Часиков в 11 вечера я поехал поужинать к Кокки. Они осадили меня вопросами. Я, как докладчик, потребовал платы — бутерброд. Валя поставила водку, селедочку, колбаски, предложила кислых щей, кулича, пасхи.

Сказал я Володе о плане экспедиции о которой вчера толковал с Папаниным.

— Нет, мое сердце не туда смотрит. Как ты думаешь, смотаться на 4 часа дальности со скоростью 580–600 и затем обратно также — стоит?

— Стоит. Только учти: если летишь Москва-Ташкент — это произведет впечатление в СССР, если Москва-Париж — во всем мире.

— Я это понимаю. Только ветра туда поганые.

— А высота какая?

— Приличная. 10–12 км.

— А нетренированный человек на этой высоте как себя будет чувствовать?

— Я не хочу из-за тебя полет срывать, — прямо ответил Володя. — Ты не обижайся, я честно говорю.

В час меня вызвал Поспелов. В 2 часа стало известно, что радио будет работать до трех с половиной. А в 2 ч. 10 минут ночи начали передавать акт о капитуляции. Когда-то на вопрос: когда кончится война, отвечали — Левитан скажет. Так и было — читал Левитан.

И пошли звонки! Без края. Звонил с дачи Папанин, звонили мы по Москве, звонили москвичи друг другу, звонили нам. Чокались, обнимались.

В 6 ч. утра Горбатов и Мержанов передали отчет о заседании. Указали, между прочим, что акт был подписан в 0 ч. 50 мин. по московскому времени, а начали заседание ровно в полночь. Эти цифры мы выбросили.

9 мая.

Сегодня — праздник победы. Мы пришли из редакции (я как раз дежурил вчера) в 10 ч. утра, но в 4 ч. все уже снова были в редакции. Весь день радостные звонки.

Передают — с утра народ попер на Красную площадь, в центр. Героев Советского Союза ловят на улицах, качают. Обнимаются, целуются. Какой-то военный подтащил ребят к мороженщикам и кормил всех мороженым. Группа нетрезвых в 4 часа утра вышла к проезду Исторического музея с двумя корзинами вина и бутербродами, останавливали всех прохожих, чокались и выпивали.

Говорили, что Сталин выступит в 4, в 5, в 6. Наконец, стало известно, что в 10 ч будет приказ.

Я, Сиволобов, Толкунов, Азизян, Магид с сыном решили пойти посмотреть в центр. От Белорусского сели в метро до Театральной. Давка — феерическая, особенно на выходе. Пошли на Красную. Вся Манежная и вся Красная — битком. Кто поет песни, кто идет с Красным флагом, выдернутым из дома, много ребят, они идут, взявшись за руки, чтобы не растерять друг друга. Это предусмотрительно: мы потеряли Толкунова и Азизяна.

Машины ревут, воют, но пройти не могут. Вскоре, оказывается, закрыли и метро.
[1] [2] [3] [4]