1944 год. ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1944 г (2)

Горбунов рассказал — со слов Пономаренко — о беседе, состоявшейся у т. Сталина по поводу этого сценария. Присутствовали: Хрущев, Бажан, Корнейчук, еще кто-то их украинцев (Богомолец и не помню кто), Пономаренко, Довженко.

— Вы интеллигент, — говорил т. Сталин, — и притом не умеющий подняться до правильных обобщений. Вы видели только одну сторону и на этом основании считали возможным думать о целом. И не заметили основного — роли партии и государства. Известно, что Япония только и ждала момента, что бы напасть на нас. Но этого не случилось, и до сих пор она придерживается политики строгого нейтралитета. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? Известно, что ни Англия, ни США не были восторженными поклонниками Советского Союза. Но они стали нашими союзниками. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? А перелом, который произошел в войне — разве он случаен? Почему Франция, сильное государство, с сильной армией, свободолюбивым народом — развалилась под ударами в несколько дней? Там не было крепкого, уверенного в своей силе правительства, которое сумело бы поднять весь народ, все силы против врага. В своем сценарии Вы пытались ревизовать учение Ленина. Этого мы никому никогда не позволим. При одном упоминании имени Ленина вы должны шапку снять и в ножки поклониться. Когда наступили крутые времена, вам, интеллигенту, пытающемуся вобрать в себя ощущения других таких интеллигентов, показалось, что всё рушится. Мелочи заели, из-за мелочей вы не видели основного.

Разговор зашел о первых днях войны. Горбунов вспомнил свои впечатления. Он был тогда в Белостоке. В час ночи вернулся из театра, шла пьеса «Интервенция». Жил в общежитии обкома, в одной комнате с товарищем, инструктором ЦК. В 4 часа утра проснулся от колоссального взрыва. «Вот, дураки, переложили аммонала», и повернулся на другой бок. Второй взрыв, вылетели стекла и осколком стекла обожгло нос.

— Война! — сказал он инструктору и начал поспешно надевать штаны. Позвонили секретарю обкома, тот был у себя. Приехали. Связь с Минском порвана, в Брест — порвана. Это старались поляки. Немедленно связались с пограничниками. Они спрашивают: как быть, немцы наступают. Инструкций никаких нет. Везде полный бардак. Отбомбившись по городу, немцы повернули на аэродром и начали садить. Там было 200 самолетов. Пламя, горят. Те, которые успели подняться — сбиты. Зарево освещает весь город. Горбунов все-таки секретарь ЦК — командует драться, не пускать через границу. Сколько тогда погибло славных пограничников! Они стояли, действительно, насмерть. Между прочим, я только сейчас узнал, что гарнизон Бреста дрался отчаянно, весь город был уже занят, немцы вошли в Минск, а он еще продолжал сражаться в крепости до 6 июля! Вот эпопея, о которой еще ни слова на сказано!

Ранним утром Горбунов сам выехал на восстановление связи с Минском. Проложили километров 14 (??) провода, соединились. Пономаренко сказал: «Вы человек ответственный, принимайте решения на месте. Вам поручается порядок в двух областях».

Горбунов выехал в Волковыск. Там — полная растерянность. Дал приказ секретарю райкома: немедля эвакуировать партийные документы, банк, семьи коммунистов. Выехал в дивизию Зыбина. Тот обрадовался: «У меня орлы, а приказов — никаких. Я думаю, что немцы берут в клещи Белосток. Пойду рубить одну клешню». Ладно. Зыбин ушел с дивизией. Вскоре звонит: «В тылу дивизии высадился немецкий десант, 200 человек. Все изрублены. Документы соберите сами, мне некогда». Горбунов выехал. 14 км. от Волковыска. Все поле в трупах. Собрал несколько документов, обыскал несколько трупов и назад (их рубили конники приданного дивизии эскадрона еще на весу, при посадке).

Вскоре, в кабинет секретаря райкома, где сидел Горбунов привели двух пленных парашютистов. Пойманы работниками на станции. Один — высокий, дылда, второй — поменьше.

— Когда сброшены, откуда, кто такие?

Молчат. Горбунов — в штатском костюме, с галстуком.

— Я интеллигент, — говорит Горбунов. — Воспитан мягкотело. Дрался только в детстве. Но тут подошел, все кипело во мне, и изо всей силы дал дылде по морде. Он свалился на диван, кровь.

— Буду говорить, — отвечает по-русски.

(Любопытно, инструктор 7-го отдела ПУ майор Шемякин, в прошлом профессор психологии МГУ, тоже говорил, что первый его немец молчал, пока он, профессор, не дал ему в ухо. «Немец тогда становится человеком, говорил Шемякин, — когда почувствует себя рабом». Он проводил любопытную дифференциацию: а) немец 1941-42 года — полное молчание в плену, горделивый, высокомерный, говорит только после оплеухи. б) немец 1943 года — периода Сталинграда — Ефрейтор, построить мне пленных! — Как вы построили, еб вашу мать, подравнять! — И тот не только выравнивает, но у левофлангового становится на корточки, высматривает линию и рукой подравнивает выпятившихся. в) немец 1943-44 годов — полное безразличие, апатия).

Немного погодя на некоторые вопросы опять ответил молчанием. Снова в морду (с участием уполномоченного по безопасности). Заговорил. Закончив допрос Горбунов вызвал караул из истребительного батальона и приказал отвести пленных в сарай и закончить дело. Караул в полном составе собирался минут десять. Увели. Вскоре Горбунов услышал десятка полтора выстрелов. Что они там возятся? Пошел. Оказывается, пленные легли с испугу на пол, а истребители палят в окошки. Горбунов приказал немцам встать, пойти вперед и двумя выстрелами из «маузера» закончил дело. Истребители остолбенели. Пришлось выступить тут же с речью, сказать, что это не митинг, а война, что но дорогах лежат убитые бомбежкой женщины и дети и т. п. Впрочем, волковычане вскоре и сами убедились, что такое война. Последовала бомбежка, одна бомба попала в дом районного отдела НКВД, где собрали совещание — «что делать?» и убили сразу 40 человек.

Вечером 23 июня Горбунов приехал в Слоним. Там находились армейские склады, они тянулись на 5 км. Сколько было хлеба Горбунов не помнит, но горючего — 150 тыс. тонн. Он приехал в райком — света нет, народу полно. Почему темно? Нечем замаскировать, сидят и заседают в темноте. Одеяла есть? Есть. Немедля дать свет, завесить окна! Сделали.

Горбунов выяснил возможность эвакуации запасов. Нет никакой возможности. Тогда он предложил поджечь склады и спросил, кто будет за это ответственным. все молчали, пораженные. Тогда Горбунов возложил ответственность на секретаря райкома и дал час сроку. Тут встал уполномоченный наркомата заготовок: — Я не позволю, это антигосударственное дело! Горбунов пригрозил арестом и расстрелом. — Дайте мне письменное распоряжение, — кричал тот. — Я никакого распоряжения писать не буду, ответил Горбунов, — а вы мое запишите. И продиктовал ему приказ сжечь в течении часа склады, причем ответственность возложил на него (его фамилию первой) и секретаря райкома. Тот понял, что шутки плохи. Уходит, документ на столе, и хочется и колется взять.

— Возьмите распоряжение, — приказал Горбунов. — Я вам его продиктовал не для отчетности, а для того, чтобы вы выполнили и доложили об исполнении.

Через час-два, когда Горбунов уезжал из города, он весь был закрыт облаком от горевших складов.

Страшные вещи он рассказывает о зверствах. До войны в Белоруссии было 11 млн. населения. Немцы убили (по данным на июль — сентябрь 1943 года) 1 200 000 человек. Было 800 000 евреев, около 200 000 эвакуировалось. Все остальные физически уничтожены. В Минске убито 90 тыс. человек, в том числе 70 тыс. евреев. В Борисове немцы сначала устроили погром, во время которого было убито 300 евреев, а потом сказали, что хотят спасти евреев от погромщиков, приказали всем собраться в одно место, повезли на грузовиках и расстреляли из пулеметов на соседней станции всех 16 000 человек. Спаслись либо те, кто ушел к партизанам, либо малые ребята, которых русские и белорусы брали к себе, крестили и называли своими детьми.

Много он рассказывал о партизанах. В Белоруссии их — сотни тысяч. Сейчас немцы ведут отчаянную компанию против них — брошены многие дивизии, прочесывают леса. Положение партизан осложняется тем, что они отягощены целыми селами, следующими за ними — с детьми, стариками, бабами, коровами. Когда наши войска подходили к Рогачеву — навстречу им вышла партизанская бригада Падаляна (комиссар у него — Рутман). 4000 партизан образовали коридор, через который вышли 11 000 жителей, шедших с ними.

Каждый отряд имеет рацию, связанную с партизанским штабом БССР. На местах действуют обкомы, райкомы, диверсионные группы. Одна из таких групп убила наместника Гитлера по БССР. Он был разорван минами на своей постели в Минске. Две девушки, которые сделали это, — здесь. Вот бы дать их рассказ! Но еще время не пришло. Партизаны издают газеты, листовки и даже журналы. Несколько районов в тылу — советские.

— Вы поймите наше положение, — смеется Горбунов. — Из 200 районов БССР сейчас освобождены 40. По площади это около одной четверти, на занятой территории мы ведем пропаганду — все разрушать, здесь — все строить, восстанавливать.

(Пришлось прервать запись — где-то рядом бомбили, над нами немцы. Вышел, пролетели, пишу дальше).

Тепло он говорил о Заслонове (о нем писал Виленский) — беспартийном инженере, талантливом организаторе партизанской и диверсионной борьбы. Он погиб в стычке, посмертно ему присвоили звание Героя СС. Начальником штаба у него был Родионов. И вот, ЦК узнает, что Родионов был принят Гитлером, получил от него орден с мечами, возглавил русскую дивизию. Изменник! Так и считали. Как-то командир одной бригады сообщает, что Родионов прислал к нему посредников и собирается всей дивизией перейти к партизанам: — как быть? Собрали бюро ЦК. Уже было известно, что Родионов выдавал себя за немца Поволжья, и что, мол, его настоящая фамилия Гиль. Немцы так и писали Гиль-Родионов. Решили — принять. Родионов перешел к партизанам, отправил на «большую землю» в самолете связным своего начальника штаба — власовского генерала (между прочим, по всем данным власовцы сейчас уведены с советского фронта и брошены в Албанию и Югославию. Там за них спокойнее!). Переход был полнейшей неожиданностью для немцев. Они бросили туда четыре дивизии, но успеха не достигли. Как после выяснилось — Заслонов поручил Родионову эту роль. Сейчас Родионов отмечен орденами, и верный кандидат в Герои.

Немало говорили о работе в освобожденных областях. Население не уверено, что ему будет за работу при немцах. Линия — если работал просто, чтобы не умереть с голоду — ничего. Конечно, никаких кар и женщинам, жившим с немцами. Очень возрастает роль судебных органов, но они спят. Очень нужны справочники о законах — тут их все позабыли.

Сейчас немцы спешно создали Белорусское правительство — Белорусскую Раду. Во главе — Островский, привезенный белоэмигрант из Берлина. Пробовали создать национальные части — перешли к нам с оружием. Но с поляками отношения весьма жесткие. Об этом мы решили еще поговорить.

Два штриха, рассказанные Горбуновым. В одном селе учительница ничем себя не скомпрометировала, но когда немцы приезжали в село — переводила их речи и требования. Сейчас село освобождено, идут занятия. На уроке иностранного языка она спрашивает ученика: — Зачем надо знать язык? — Для того, чтобы переводить немцам! — ответил тот. Полные слезы.

Весной прошлого года Горбунов ездил на Калининский фронт. Остановились в одном селе ночевать. Хозяева — старуха и дочь. Самовар. Горбунов приглашает к столу, первой идет дочь. — Прочь, блядь! — кричит старуха. С немцами еблась, а за один стол с командирами сесть хочешь!
[1] [2] [3] [4]