1942 год (1)

[1] [2] [3] [4]

23 июня.

Харьковского направления в сводке нет. Вечером, вернее ночью, зашел Славин с женой. Посидели, выпил водки. Зашел разговор о литературе. Славин ругал Ставского, Вишенцева за безграмотность и прозаические вирши. Зашел разговор о том, что будет делать литература после войны, как сумеет отразить те катаклизмы, которые произошли в характере народа, моральных устоях и пр. Я высказывал мнение, что сейчас мы показываем только действия людей, но не даем их облика психологического. Он согласился.

Договорились оба о том, что читатель страшно истосковался по лирике. Отсюда тяга и огромный успех стих. Симонова «Жди меня», повести Панферова «Своими глазами» и пр. немногих вещей.

Сказал Славин о своем любопытном разговоре с генералом Игнатьевым (автором «50 лет в строю»). Генерал сказал: «Самые храбрые люди журналисты».

— Почему?!

— А они все время возвращаются на фронт. Это — самое страшное.

И верно замечено.

24 июня.

Вечером были в театре им. Шевченко. Смотрели пьесу «Талант» украинского классика Старицкого. Отлично. Ночью приехал с КП Ляхт. Сидели до 3-х, разговаривали. Два-три дня назад мы предполагали начать наступление. Немцы опередили. Бои идут по данным на 22 июня за Белым Колодезем (он у немцев), на подступах к Ольховатке, в 38 км. от Валуек. Основная сила — авиация. заменяющая даже арт. подготовку и танки. Пехота наша держит слабо. Отлично показала себя вся танковая бригада Еременко, в которой мы были 9-10 июня. Она сдержала натиск на Валуйки. Валуйки все время бомбят, сильно разрушена Россошь: пострадало 300 домов. На фронт идут большие пополнения, особенно техники, в т. ч. американской и английской.

Сегодня (во вчерашней вечерней) сводке говорится: «…на Харьковском направлении наши войска вели бои с наступающим противником. Наши войска несколько отошли на новые позиции». Такая формулировка по Харьковскому направлению. За последние полтора месяца — впервые. Тревожно!

Редакция предложила мне задержаться на ЮЗФ на некоторое время, усилить информацию о боях. Это понятно: сейчас на всем фронте только два активных участка: Севастополь и тут. Думаю послезавтра выехать на КП.

Вот только узнать где он: не переехал ли?

Гриша Ляхт привез мне с КП 10–12 писем. Читаю весь вечер. Тут и от Зины, и от Славки («папа, сколько немцев ты укокошил?») и от Абрама, и деловые. Сейчас буду продолжать чтение.

28 июня.

В ночь на сегодня немцы устроили полный концерт. Еще в ночь на вчера, часиков в 11 вечера они прощупывали оборону Воронежа. Объявили тревогу, постреляли. Мы не вышли из номера, сидели, банковали.

Вчера, в 10:20 вновь начали строчить зенитки. Круто. Я сидел дома один, ребята ушли в город. Писал о танкистах («Единоборство»). Стрельба усилилась. Вышел в фойе, сидит старик книжник. Купил у него «Одиссею» в переводе Жуковского. Пришел обратно. Стучат. Повинуясь какому-то предчувствию, сложил бумаги со стола, убрал зажигалки в шкаф и уложил чемодан. Потом вышел в коридор. Полно народу, все пережидают. Слышно, как где-то кладут бомбы.

В коридоре увидел режиссера театра им. Шевченко Шарлотту Моисеевну Варшовер. В халате. Предложил ей спуститься вниз, в вестибюль. «Я должна взять сумку». Зашли к ней в номер. Окно открыто. Подошли. Ночь лунная, чистая. Вблизи виден пожар. Вдруг — свист, присели, квартала за полтора взрыв. Фонтан искр и пламени.

— В коридор!

Снова свист. Мы вниз. Она поискала уголок потемнее (из-за халата), сели на вешалки в гардеробе у окон. Я закурил. Снова свист, взрыв. Вскочили, кинулись к колоннам. В тот же миг раздался страшный взрыв, повылетали все стекла и двери, погас свет, здание заходило ходуном. Это бомба легла у тротуара гостиницы, как раз у окон моего номера.

Режиссер мой присела, голову опустила до земли и закрыла лицо руками. И страшно и смешно.

Прислушиваюсь — взрыв чуть дальше. Значит, пронесло. Народ голосит, крики, разом все рванулись в бомбоукрытие. У улицы уже бежали: помогите, где санитары — погибает раненый. Не шелохнутся — испугались. Я и еще несколько человек вышли. Взрывом оторвало ногу постовому милиционеру. Мы взяли его, подняли, внесли в подъезд, он без сознания. Одна женщина разорвала свое белое платье, перевязала, но не помогло. Через полчаса он умер.

Зенитки продолжали стрелять валом. Строчили пулеметы — шли низко. Канонада сливалась порой в один гул. Неподалеку от нас полыхали три пожара. В вестибюле не осталось никого. Нашел бомбоубежище. Битком. Темно. Окликнул Ляхта, Устинова. Их нет. Откликнулась Варшовер. Протиснулся к ней, встал у стенки. Так пробыли до 2-х часов ночи. Зенитки продолжали бахать. Слышались и взрывы.

Мы разговорились. Оказалось, что Варшовер — жена Корнейчука (умолчала только о том, что он ныне женился на Ванде Василевской). Рассказала забавную историю, как она зимой попала в Уфу, застряла. А надо было ей двигаться к семье в Семипалатинск. В нее влюбился какой-то железнодорожный начальник, занимавшийся трофейным имуществом. Он решил отправить ее в трофейном вагоне с трофейным паровозом. Неожиданно Москва потребовала трофеи. Отдали. Тогда начальник начал делать комфортабельную теплушку, обили ее всю войлоком, сделали салон, поставили зеркало, печи, мебель и т. д. Получили разрешение Москвы на прицепку к пассажирскому. Потом потребовалось разрешение Куйбышева (это их дорога). Все сделано. Вдруг выясняется, что прицепить нельзя — у поезда автосцепка. Варшовер решила ехать просто поездом. Но заболела воспалением легких. Начальник тем временем начал ладить новую комфортабельную теплушку с автосцепкой. Почти закончил, но его нежданно отозвали в Москву. А она уехала на ЮЗФ. Театр этот им. Шевченко готовился переезжать в Харьков…

Забавно она попала и в Уфу. Летела самолетом в Семипалатинск. Авария, посадка в поле. Семь суток добирались по снегам до Уфы.

Ребята провели ночь в каком-то домишке, недалеко от гостиницы, лежа в сенях на полу.

В 2 ч. ночи я поднялся в номер. Страшное дело. Все вверх дном. Повылетали рамы, двери. Сила взрывной волны была такой, что распечатало и разорвало письмо Куприну, лежавшее на столе. В закрытой уборной разнесло в кусочки зеркало. Вышибло наружную дверь. На кровати — кусок дерева с сучьями (росло на улице).

Пришли ребята. Убрали свои вещи, ушли в другой номер, уснули.

В 12 проснулись. Бьют зенитки. Умылись. Пришел Жуковин. В городе нет ни одного не пострадавшего района. Видимо, клали по секторам. Было около 30 самолетов. В городе вильное возбуждение — все стремятся скорее уехать.

В час приготовились ехать на фронт. Опять зенитки. Поехали.

29 июня.

(запись сделана в Коротояке, на квартире у редактора Гринева, пока готовится обед)

Ехали караваном — три машины. Я и Устинов, спецкоры ТАСС Зиновий Липавский и Щукин и корреспондент информбюро ст. батальонный комиссар Антропов. Вчера к вечеру доехали до Коротояка — там уже через Дон не паром, а понтонный мост.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.