1942 год (1)

[1] [2] [3] [4]

Вечером, когда подошли ужинать к ДКА, услышали радио (в 21:00) о поездке и переговорах (и договорах) Молотова в Лондон и Вашингтон. Здорово! У репродукторов — толпы. Интересно, как он — летал или плыл?

В 23:20 перед сном прослушали зенитную стрельбу. Видимо, немцы берутся полегоньку и за Воронеж. Дежурная говорит, что за последнее время город не бомбили, но постреливают часто.

Купил письма Пушкина и стихи Суркова «Декабрь под Москвой».

12 июня.

День прошел тихо. В столовой наслаждался чаем с пирожным. Ух, здорово!

Вечером узнал печальную весть: 5 июня из Валуек в Москву вылетел Костя Тараданкин. Идучи из редакции домой он попал под машину. Измят изрядно, лежит в госпитале. Ну и ну! Стоило воевать 11 месяцев, быть во всех переплетах, чтобы попасть в такую историю.

А вот другая аналогичная история: фотограф Копыта снимал в тылу конную атаку. На него наскочила лошадь, подмяла, еще и еще несколько. И он — в госпитале. Копыта под копытом. Сегодня видели в здешнем театре «Фельдмаршала Кутузова». Плохо!

13 июня.

Вечером в 18:30 говорил с Москвой, с Косовым. Просят материалы о боях на Харьковском направлении. Дела там тяжелые и бои, как сводки квалифицируют, оборонительные. В Москве тихо, частые дожди.

Только кончил разговор — канонада. Потом — свист и взрывы 6 бомб. Недалеко. Пошел. Народ на улицах возбужден весьма. Оказывается, нагло проскочил днем и сбросил бомбы в центре города. Одна упала рядом с парком ДКА — убито много детей и гуляющих. Повреждено здание «Коммуна».

В 9 ч. вечера — тревога. Гудки. Продолжалась до 12 ночи. Немного постреляли, взрывов не слышно.

Вечером приехали с фронта Куприн и Реут. Говорят — канонада не утихает весь день и ночь. Авиация немцев активизировалась весьма. В воздухе непрерывный гул. Усиленно бомбят станции ж.д., бомбят Коротояк (понтонную переправу), по-прежнему Валуйки. Вчера над ними жгли 5 ракет сразу. Реут войной сыт по горло.

Купил в киоске письма Пушкина — читаю взасос.

Фотографы рассказывают о поведении фоторепортера Гаранина.

Приехал он в 6-ю армию — шасть к начальнику отдела агитации Иткину:

— Я прибыл по поручению т. Мехлиса. Мне нужно для съемок несколько кило тола. (т. е. для инсценировок взрывов).

А как только началась баталия настоящая — ходу оттуда.

Впрочем, и остальные фотографы снимают так. Зельма все танковые сцены снимал под Воронежем, в т. ч. и сдачу немцев в плен и бомбежку танка с самолета. А «Известия» — ничего, печатают оного Зельму (Шельму).

Вот и завтра все фото-ватага идет снимать в 8 км. отсюда танковый бой. Сильно!

14 июня.

Тихо. Тревога. Тихо.

15 июня.

Тихо. Дождь. Были в бане. Очень хорошо. Говорил по телефону с Гершбергом. Заявляет, что «золотой век» в редакции кончился. Снова введены дежурства членов, их — восемь. Все пошло по до-октябрьски, организованнее, но тяжеловеснее. И — главное — позже выходят.

16 июня.

Дождь весь день. В 0:30 вспомнили, что Сашка Устинов — именинник. Легонько выпили. Уснули. Встали в 12- решили отметить. Реут купил цветов и редиски, Боде — сметаны и луку, Куприн и именинник достали водки. Соорудили салаты, чудно посидели, поснимались.

До смерти хочется домашнего крепкого чая. В 12 ночи — постреляли.

17 июня.

Дождь. Днем солнце. Перед вечером — пальба. Ночью — тоже. В городских организациях распространились слухи, что немцами взят Купянск. Одначе, сегодня же прибыли воздухом из Купянска летчики из истребительного полка Минаева. Живое опровержение.

18 июня.

Хороший день и, тем не менее, тихо. Вечером пошли, поглядели здешний дансинг в саду им. 1 мая. Забавно — девочки-подростки, скучающие барышни их всех много. Юнцы, несколько младших командиров — их мало. Девушки танцуют с девушками за неимением кавалеров. Танцуют неумело, плохо. Играет патефон, радио. Дансинг устроен в помещении летнего театра. Под потолком — три синие лампы. Вход — 3 рубля. В саду же пусто.

Любопытно: в Воронеже нет почти совсем милиционеров-мужчин. Вместо них — девушки. Отлично регулируют, вежливы, но неимоверно много свистят. Лица у большинства — интеллигентные.

Возвращаясь из дансинга в гостиницу, услышали около 11 ч. вечера радио-доклад о последних соглашениях СССР с США и Англией. Я высказал предположение, что это — речь Молотова. Одначе — не знали. Уснули.

Утром 19 июня на домах красные флаги. Почему?

19 июня.

Оказалось флаги — по случаю сессии Верховного Совета СССР, ратифицировавшей международные соглашения. И вчерашняя передача действительно доклад Молотова.

Встретил Брауна — старшего батальонного комиссара, редактора фронтового радиовещания. Говорит, что положение наше улучшилось и настроение хорошее. Немы заняли Бел. Колодезь и там их остановили.

Вот гады — пролезли-таки к ж.д.!

Вечером Боде уехала на фронт.

20 июня.

Вчера веером говорил по телефону с Лазаревым. Предлагает мне выехать в Москву. Я выдвинул идею поехать на южный фронт. Он считает, что надо возвращаться, но решил посоветоваться с Поспеловым.

Сегодня утром в столовой ДКА встретил двух летчиков — из полка пикировщиков, в котором мы были в конце мая. Полк погорел, осталось два экипажа. Остальные погибли в полетах. Какие были ребята!

Командует полком сейчас майор Якобсон (раньше — помощник командира). Бывший командир — полковник Егоров, сибиряк — назначен командиром дивизии.

Вечером видел полкового комиссара Баева, начальника отдела кадров ГлавПУРККА. Он сообщил, что Мехлис снят и разжалован приказом наркома в корпусного комиссара (видимо — за Керчь). Начальником Глав ПУР назначен Щербаков. Отсюда — усиление агитационной работы. Баев приехал подбирать кадры агитаторов. В отделе агитации создан Совет, в который вошли цвет партии, в т. ч. Ярославский, Поспелов и другие.

Днем видел Безыменского. Приехал с Брянского фронта. Скучный. Матерно рубал Союз писателей и Фадеева. «Пишешь что-нибудь?» «Ничего путного…» Съел он бутерброд с икрой у нашего воронежского собкора Жуковина и написал ему стихотворное извинение-послание.

Реут сегодня ночью уезжает в Москву, Куприна отправляю на КП.

21 июня.

День тихий. Бездельничали. В сводке появились «бои с наступающим противником на одном из участков Харьковского направления». Где бы это могло быть?

Днем зашел писатель Славин с женой. Он — скучный, спецкор «Известий» на Брянском фронте.

— Пишите?

— Да, должен закончить пьесу. Идет медленно.

Она — артистка, художественный руководитель женской бригады Всероссийского театрального общества. Говорит о ней без всякого энтузиазма, спрашивает, как пролезть в Москву и где достать очищенную водку. Бригада выступает в частях.

Вечером пошли в летний театр ДКА. Смотрели «Богдан Хмельницкий» в исполнении театра им. Шевченко (Харьковский). Хорошо! Декорации — убогие, на гривенник. Играют здорово, чувствуются традиции, школа. Народу — полно. В парке — девушки, ищущие командиров с пайком.

22 июня.

Харьковский участок из сводки исчез. Зато вечерняя сводка за 21 сообщила, что ценой огромных жертв немцам удалось вклиниться в нашу севастопольскую оборону. Очень погано!

Англичане сдали Тобрук! Вот так так…

Вечером были у Безыменского Он уехал обратно к себе на Брянский фронт.

Оттуда зашли к Славину. Там нас напоили отличным крепким чаем. Благодать!

Увидели у него настольную зажигалку, сделанную из электро-патрона. Элетро-бензиновая. Жена его сказал, что оные делает какой-то учитель физики. Пошли к нему гуртом.

Прелюбопытнейшая фигура. Зовут его Константин Фирсович. На вид 35–40 лет, худощав, худоват, круглые очки (не роговые), курчавые, спадающие на лоб черные волосы, вышитая украинская рубашка. На самом деле — 50 лет. Живет во дворе музыкальной школы, над гаражом, две комнатки и кухня. Чисто. В его комнатке — много проводки, пара столов, заваленных инструментами, кусками проводов, в углу — станочки. На стенах — семейные фото, портреты композиторов. Он кончил когда-то физмат Московского университета (тогда еще «императорского»), был долгие годы преподавателем физики и математики, но последние 4 года преподает музыку в муз. школе. А сейчас — делает зажигалки.

Разговорились. Оказывается, был летчиком в империалистическую войну. В 1920 г. на польском фронте на «Фармане» потерпел аварию. Падал с 1500 м. Упал, поломал в нескольких местах череп, все ребра на правой стороне, все зубы, оба бедра. Очнулся на шестом месяце. Нажил эпилепсию. Ходил на костылях 8 лет, оставлял их только за сохой — жил на хуторе на Украине. Выжил, выздоровел («хотя и не лечился я»). Организм крепкий. «До сих пор не знаю, что такое теплое пальто, шапка, калоши».

Месяцев 7 назад, когда была угроза Воронежу, подал заявление в военкомат — предложили в морскую авиацию (на связь, санитарную). Дал согласие, потом отказался («не знаю моря и морской авиации»). Через месяц вызвали — предложили в санитарную. Согласен. Послали на медкомиссию: полная браковка. Комиссар говорит: «ничего, сделаем — пошлем на свою комиссию» и позвонил председателю по телефону: «окажите товарищу содействие». Но и те вынуждены были подтвердить бракованный скелет.

Занялся по-прежнему музыкой и новой отраслью — зажигалками. Последними не столько из-за денег, сколько для отвлечения мыслей, чтобы не думать. Дело в том, что у него трое детей — все комсомольцы. Сын, дочь — лет 20–22 и дочь 15 лет. Сына 8 месяцев назад взяли в армию и вот он попал в окружение и пропал без вести. Семь месяцев ничего не известно. Горюет, тоскует, не спит ночью. «Начал смиряться с мыслью, что он погиб». Старшая дочь замужем за чекистом и живет в Коротояке (он был там уполномоченным НКВД, а сейчас переброшен на фронт, она осталась в селе), младшая учится. К среде (послезавтра) сделает и нам по 2 зажигалки.

Сегодня утром дважды палили зенитки. Мы спали, не слышали.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.