Глава 20 (1)

Глава 20

Паром был полон шумными, веселыми финнами, направляющимися в Ленинград, чтобы провести уик-энд в вестибюлях гостиниц, недавно переоборудованных в казино, и насладиться дешевой выпивкой. На палубу парома они загружались автомобилями и целыми автобусами, закутавшись в теплые парки и натянув на самые глаза вязаные шапочки с кисточками. Пить и горланить они начали еще до того, как паром отошел от берега.

Алекс был одет в куртку голубого цвета, отороченную мехом, и в вязаную лыжную шапочку с красными, синими и белыми полосками. В кармане его лежал шведский паспорт на имя Арне Блома. К этой поездке он подготовился заранее, распространив немало ложных слухов, спланировав несколько обходных маневров и применив еще несколько уловок из своего обширного арсенала.

Его австрийский резидент организовал утечку информации в КГБ, что Алекс Гордон с паспортом югославского гражданина прилетит в Москву из Бухареста рейсом авиакомпании “Таром”. Другие сообщения помещали его то в поезд из Праги, то в туристский автобус, вышедший из Берлина накануне вечером, то в автомобиль, стоящий в очереди на таможню на польской границе. Даже среди врачей, направляющихся на международную конференцию в Одессу, был свой Алекс Гордон. Несколько ветеранов ЦРУ с сомнительными документами одновременно прибыли в СССР через разные въездные порты. Каждый из них мог быть Гордоном, и каждого из них пограничные власти подвергали тщательной проверке. Все они, однако, были посланы в Россию единственно для того, чтобы отвлечь внимание Морозова и дать Алексу возможность без помех перейти границу.

Пока его агенты были заняты игрой в прятки с людьми КГБ, Алекс планировал проникнуть в Россию морским путем, на пароме Хельсинки – Ленинград. Морское побережье на русском Севере охранялось довольно слабо, а паспортный контроль на четырнадцатом причале Ленинградского морского порта был простой формальностью.

Клаудия осталась в Хельсинки. Стоя на заснеженном пирсе, она махала ему рукой, и Алекс долго смотрел, как исчезает вдали ее высокая фигура, открытая холодному морскому ветру, дувшему со стороны Финского залива. Он не мог не думать о том, что видит ее, быть может, в последний раз в своей жизни. На мгновение перед его глазами возникло розовощекое, улыбающееся лицо маленького Виктора, и Алекс непроизвольно стиснул руки в карманах, как делал уже не раз. “Ох, Дмитрий, – подумал он. – Если я только смогу добраться до тебя, я заставлю тебя дорого заплатить за все горе, которое ты мне причинил”.

По мере того как плоский финский берег исчезал за белесыми полосами редкого зимнего тумана, палуба парома пустела. Пассажиры торопливо спускались вниз, в уютный кафетерий, спасаясь от пронизывающего холода, царившего на открытой площадке парома. Алекс остался наверху. Ему пришлось бы нелегко, очутись он сейчас в обществе веселых и беззаботных людей. Только не теперь, когда он готовится в первый и, может быть, в последний раз в своей жизни ступить на землю страны, в которой он родился. На этой земле он может и умереть; вполне возможно, что где-то там, за стеной тумана и низкой облачностью, окутавшими русский берег, притаился и ждет его Дмитрий Морозов...

Алекс стоял на обледеневшей палубе совсем один, вглядывался в серую сырую мглу и видел всю свою прошлую жизнь. Он думал о тех пятнадцати с лишком годах, которые он провел в ЦРУ, посвятив всю свою энергию, все знания и помыслы бесконечной войне против Советской страны. “Стоило ли?” – спросил сам себя Алекс, но тут же постарался изгнать эту мысль из своего сознания, так как ответом на этот вопрос могло быть лишь однозначное и недвусмысленное “нет”. Ничем нельзя было оправдать коварство, обман и пролитую кровь. Ничем нельзя было оправдать глупую тайную войну, которую он вел, не зная ни жалости, ни стыда, со всеми ее жертвами, перекупленными шпионами, поддельными мертвецами, фальшивыми предателями и выдуманными героями. И война эта ни к чему не привела. Русские сами разрушили свою империю, с которой ничего не могли поделать все их враги со всеми своими союзниками, современными вооружениями, спутниками и ядерными ракетами.

Ледяной ветер, подувший с юга, полоснул его по лицу. Серый туман заколыхался, потом в нем появились все увеличивающиеся просветы, и наконец он почти полностью исчез. Вдали стали видны очертания побережья, и Алекс вспомнил строки из поэмы отца: “Я с радостью умер бы тысячу раз...” Он тоже готов был умереть тысячу раз, лишь бы единственный раз в жизни увидеть отца.

Когда-то Алекс мечтал о том, что однажды он издаст произведения матери и отца в своем переводе на английский. Даже название сборника было готово – “Сердца чистого мечта...”. Он собирался посвятить эту книгу своей маленькой Тоне и погибшему сыну Виктору. Но как же другой Виктор, его отец? Неужели они действительно встретятся? Удастся ли Алексу услышать его голос? Что он почувствует, когда назовет этого человека отцом?

Одинокая чайка пронеслась низко над палубой и исчезла в остатках тумана. Сердце Алекса лихорадочно стучало, и он пристально всмотрелся в приближающийся берег. “Где ты, Дмитрий? – раздался в его сердце одинокий печальный голос. – Где ты, брат мой, враг мой? Ждешь ли ты меня на ленинградском причале, в какой-нибудь темной дыре между ящиков или в зале для прибывших, глядишь ли в бинокль на палубу парома, готовясь отдать приказ открыть огонь? Или ты спрятался, затаился где-то, терпеливо ожидая ночи, чтобы под покровом темноты прокрасться в мой гостиничный номер и свернуть мне шею, как моей... твоей Татьяне? А может быть, ты остановишь меня на пустынном северном тракте, где-нибудь в тундре или в тайге, или будешь ждать в засаде на шоссе во главе команды своих вооруженных до зубов головорезов?”

“Прекрати мечтать! – оборвал он себя резко. – Думай, Алекс, думай. Ты знаешь его как самого себя, ты знаешь, что сунул голову в капкан, который он установил специально для тебя. Тебе известно, что он любит играть со своими жертвами как кошка с мышью, до последнего оттягивая убийство. Он позволит тебе перейти границу, предоставив самому преодолеть все препятствия, и ты даже почувствуешь себя в безопасности, когда в самом конце пути внезапно возникнет он, готовый к тому, чтобы тебя уничтожить”.

Они вошли в порт, и перед паромом катились чернью волны, разбиваясь о пирсы и волноломы, все еще укрытые холодным сырым туманом. Небольшие портовые буксиры рассекали акваторию во всех направлениях, словно призраки скользя в лежащем на воде тумане, издавая протяжные, скорбные гудки. Низкое небо, затянутое серыми облаками, почти не пропускало дневного света, а красавец город все еще был укрыт плотной завесой тумана, так что Алексу пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть знаменитые ленинградские достопримечательности – ростральные колонны и размытые очертания огромной Петропавловской крепости. На здании порта висел огромный плакат “Вечная слава городу-герою Ленинграду!”. Набережные и причалы были пустынны: холод прогнал даже таможенников и портовых рабочих.

Мощные двигатели парома заревели, вращая в обратном направлении гребные винты, и с полдюжины мужчин в поношенных куртках и грубых башмаках выбежали из здания таможни, рассыпались вдоль причала, не без труда справляясь с причальными канатами и якорными цепями парома.

Как Алекс ни старался, он не заметил вблизи никого, кто походил бы на переодетого сотрудника КГБ. “Впрочем, – подумал он, – в последнее время сотрудники КГБ стали попадаться на глаза все реже и реже”. Действительно, уже давно ему докладывали, что сотрудников госбезопасности не стало видно ни в аэропортах, ни на улицах, ни даже на митингах оппозиции, и даже охрана Кремля была поручена московской милиции.

Единственными офицерами КГБ, которые оставались на виду, была небольшая группа сотрудников из пресс-службы, прилагающая отчаянные усилия, чтобы хоть немного приукрасить общественное лицо своей страшной организации. В качестве доказательств того, что могущественное ведомство тоже перестроилось, они всячески демонстрировали “добрую волю”: публиковали кое-какие полузабытые секреты третьестепенной важности; блистали на пресс-конференциях и, ударяя себя в грудь, вопили о своей непричастности к массовым казням; организовывали экскурсии по зданиям на Лубянке; чествовали в телепрограммах недавно избранную “Мисс КГБ” – грудастую и миловидную двадцатитрехлетнюю Катю Майорову, которая, как сообщалось, была одинаково хороша в рукопашной схватке, в стрелковом тире и на кухне.

Все это призвано было помочь КГБ снискать в народе известную популярность, в то время как четыреста тысяч сотрудников, офицеров спецназа, стукачей и шпионов как бы растворились в воздухе, терпеливо ожидая своего часа, чтобы нанести ответный удар. Россия была охвачена голодом, рабочие и крестьяне нищали, но их этот процесс никак не коснулся. Их привилегии сохранялись в прежнем объеме, их квартиры и машины оставались при них, а спецраспределители по-прежнему предлагали богатый выбор дешевых продуктов и высококачественной одежды. Посреди хаоса, царившего в России, КГБ продолжал железной рукой руководить армией, церковью и Коммунистической партией, тайно поддерживая такие националистические группировки, как “Память” и ей подобные. Очевидно было, что КГБ просто дожидался кризиса, удобного момента, чтобы снова взять в руки бразды правления и взмахнуть кнутом.

Единственными сотрудниками этой организации, которых Алекс увидел после прибытия, были четверо прапорщиков на паспортном контроле. Они были чрезвычайно заняты тем, что проставляли необходимые штампы в туристских паспортах. Мрачный пограничник не удостоил Алекса даже взгляда, просто проглядел его бумаги и небрежно взмахнул рукой, приглашая следующего туриста.

Карты, оружие, запасные паспорта были ввезены в страну другими каналами, и у Алекса не было с собой никакого багажа, кроме легкой спортивной сумки, поэтому таможенники – среднего возраста мужчины в серой форме с зелеными петлицами, собравшиеся возле протекающего самовара, – презрительно игнорировали его.

Их небольшой транзисторный приемник как раз передавал последние известия, и Алекс узнал, что переговоры в Женеве между иракским и американским министрами иностранных дел провалились. Выступавший по радио представитель российского МИДа утверждал, что война неизбежна.

Сразу на выходе из зала для приезжих толпились спекулянты, предлагавшие банки с икрой и меховые шапки и скупавшие американские доллары. Грязно-бежевое такси, за рулем которого сидел небритый мрачный парень с заостренными ушами, постоянно шмыгавший носом, доставило Алекса в гостиницу “Прибалтийская”, расположенную на ветреном западном берегу Финского залива.

Алекс терпеливо выстоял очередь и наконец достиг стойки регистрации. Заказ на его имя был сделан крупной финской туристической фирмой, которая занималась отправкой из Хельсинки большинства экскурсантов. У стойки Алекс получил карточку со своим именем и номером комнаты, расположенной на одиннадцатом этаже гостиницы. Ключа ему не дали; в соответствии с установившимися в России правилами, когда надзор за иностранцами считался важнее их удобств, ключ от номера находился у дежурной по этажу.

Вместо того чтобы подняться наверх на лифте, Алекс принялся слоняться по вестибюлю гостиницы, разглядывая витрины магазинов и сувенирных лавок. Рядом с витриной “Березки” он столкнулся еще с одним туристом, одетым примерно так же, как он сам. Человек этот был одного роста с Алексом, голубоглаз и с голубой сумкой через плечо, в вязаной лыжной шапочке. Они вежливо улыбнулись друг другу и пробормотали извинения; никто не заметил быстрого обмена картами гостя, которые оба держали в руках. Прежде чем они разошлись, второй турист сунул в расстегнутую сумку Алекса небольшой сверток.

Уединившись в углу вестибюля, Алекс рассмотрел гостиничную карту, переданную ему двойником. Она была выписана на имя Лейффа Сведелида, проживающего в комнате 872 на восьмом этаже гостиницы “Москва”, расположенной рядом с Александро-Невской лаврой. Затем Алекс проверил сверток. Внутри оказался шведский паспорт на имя Сведелида со всеми необходимыми отметками.
[1] [2] [3] [4]